Майские страсти

– Так это ты в этом виноват… и даже виновен.

– Ну конечно…

«Вдохновение» чувствовало, что наступил миг безысходного отчаяния, который наступает перед самой пропастью и который уже нельзя избежать, поэтому начинается ложь беспредельно наглая, мятежная и самообманывающая.

– Ты… ты… ты во всем виновен… ты один во всём виновен,– кричало «вдохновение», уже не мечтая выбраться из унизительного положения, которое оно само для себя создало или желало создать.– Вот только нет ли… тут других виновных, ха-ха… Плохая шутка.

– Ну тебе мало… Я ведь должен был этого ждать… Тебе должно быть всегда мало… Ты же вечный…

– Ещё чуть-чуть и я скажу тебе правду, которую ты не знаешь… Правду обо мне.

– Да знаю я её… И ты догадываешься об этом. Потому и пришёл… насладиться… Своим присутствием здесь насладиться.

– Ну что поделать… Мне иногда и самой низкой низости хочется… что поделтаь… На тебя я хочу посмотреть… на твой страх.

– Сказал правду… опять. Только когда хочешь прослыть величиной, всегда приписываешь себе пороки гениев… Они-то всегда есть… Только станешь ли от этого более гениальным, это большой вопрос. А тебе и не нужна гениальность. Ты и без того величина.

Дмитрий запустил в него окурком, но не докинул и рассмеялся.

– Тебе не повезло,– сказал он.

– Нет… это тебе на этот раз не повезло,– мрачно выговорило «вдохновение».

– Это почему?

– Ты не смог меня… убить окурком… и именно… что… окурком.

Раздался громкий смех.

– Уроды паршивые,– сонно пробормотал наркоман, но после этого все о нём, как будто вдруг нарочно-лицемерно позабыли, словно до ранее общее внимание было поглощено лишь его молчаливым присутствием. Клинкину стало любопытнее. Он смотрел на «вдохновение».

– Я выше тут вас всех вместе взятых… Никто не смеет при мне такое говорить,– торопливо проговорило «вдохновение».

– А почему же,– Клинкин, словно, ждал этих слов.– почему? Давай же поговорим об этом?..

– О чём?

– О том, что тут… никто не смеет, кроме тебя… потому что ты и сам… тот, кто определяет, кому можно, а кому нет.

– Тут?

– Тут?

– Тут… да.

– Ну так я… об этом же.

– А там… я старался…Я всё делал… по-честному… помню… Вот как сейчас помню… Говорю Ему: «Слушай, а зачем я тебе нужен? Тебе, что, скучно? Возишься со своими рабчиками, так и возись на здоровье.» А он мне: «Это не я тебя выдумал.» До такого вранья я бы не додумался, как будто, я не знаю, кто меня выдумал.

– Ты сейчас даже ни минуты не верил в то, что тебя именно Он выдумал.

– Не смей, урод. Не тебе…

– Как раз именно мне…

– Ты это давно загадал… Давно выдумал мне так сказать… Вот и случай нарисовался. А так… Было время, когда я верил… Во всё верил.

– Даже в это?

– Я тебе ещё раз говорю… Прикрой свой рот… или я прикрою твою душонку… как лавочку.

– Хо-хо… Напугал!

– Я тебя выдумал. Я, может быть, и Бога выдумал. Слышишь? Я! Как Он меня, так я тебя! Зачем! Надо и святошам кого-то бояться!

– Да дело не в этом.

– Может быть… Только здесь один страх летает.. Такого страха я не ожидал.

– Ты просто чересчур перед Ним дрожишь… А Он-то тебя выдумал. Он должен дрожать.

– Убью…

«Вдохновение» спрыгнуло с подоконника и бросилось к Клинкину. Человек в кресле поставил ему подножку. «Вдохновение» чуть не упало, бегло посмотрев на того, кто ему так охотно помешал. Человек снова рухнул в кресло, как будто от одного взгляда «вдохновения».

– Твоё счастье, что я не убил тебя. Твоё…– выдохнуло «вдохновение».

– Пошёл ты,– радостно и даже с дружеской грубостью выпалил Дмитрий.

– Я-то пойду… Только Андрейчик от тебя не уйдёт. Вот где твоя могила-то хранится. Он за тобой, как рождение будет идти сзади до самой смерти. Вот это, гад, запомни.

Дмитрий зажмурил глаза и хрипло вскрикнул.

Глава 3. Женские капризы и женская нежность

Подобно своему брату, который разбойничал не ради причинения мук другим людям, Алина вульгарничала не ради получения физического удовольствия и, что главнее, не ради денег. Одна мысль о них могла опошлить её душевный склад, если бы Искупникова когда-нибудь способна была о них заботиться.

Она не хлопотала бы из-за них, даже если бы не могла купить себе помаду или колготки. Тут происходила вещь глубокая и сложная, о которой Алина не догадывалась, несмотря на всю проницательную силу своего женского инстинкта.

С того самого возраста (с семнадцати лет) когда Искупникова стала мутить головы измученным развратом ребятам, в ней начало просматриваться что-то вроде надменной и слишком гордой неполноценности. Среди сокурсников она жаловалась на чрезмерное увлечение клубной жизнью, а в ночных клубах, зевая, пила шампанское по три бутылки за ночь и к утру, совсем доведя до идиотизма друзей, рассказывала о своих ошибках по истории отечества. После увеселений, поспав часа четыре, имела привычку играть с совестью: нарочно вспоминала самые стыдливые и позорные моменты из своей жизни. Затем сильно уставала и погружалась в забвение вплоть до позднего вечера.

В поведении Искупниковой не было официоза вульгарности: сплошная игривая спонтанность и растерянность в самых щекотливых ситуациях. Случаи в ночных клубах происходили комичные, а иногда даже трогательные.

По прошествии года таких случаев Алина чувствовала, что ни в кого не смогла влюбиться: она так долго не любила, что перестала этого хотеть.

То ли судьба так решила, то ли, опять же, случай, но именно в тот момент, когда Алина ощутила смертельную необходимость иметь своего собственного кавалера, отношения с Андреем стали самыми жаркими и дразнившими.

И Искупникова сразу начала ему мстить.