Майские страсти

Тупая, даже тупоумная, прямолинейная жажда мщения могла доводить Алину до кровавых истерик сердца. А сердце этого и желало.

До того оно было полно чем-то безысходным, что месть каждый раз, как будто резала его острым, безжалостным ножом.

Когда мучаемся от жажды в жаркую погоду, мы пьем воду не для наслаждения, а для спасения или успокоения организма. То же самое и здесь. Порыв мести имел лишь один верный выход. Это была месть не для удовольствия, а для усмирения.

Но не она вызвала холодок Искупниковой в душе Андрея. Алина слишком крепко стала обнимать его за шею…

Почувствовав, что Яськов тормозил отношения, она некоторое время сознательно не ослабевала объятия якобы показывая, что и ранее не придавала им ценность, а подсаливала их лишь дружеский смыслом. И только после показа неизменности поведения объятия стали ослабевать…

Но вдруг приходило то, чего она боялась сильнее немилости любимого,– то самое одиночество. Изысканное и аристократическое. Этого одиночества Алина пугалась глубже, чем хотела быть с любимым.

В такие мгновения одиночества жажда мести, словно усиливалась. Или это было иллюзия? Искупникова не могла осознать игру, творившуюся в её душе.

Есть люди, которые любят тех, кому мстят ещё до того, как начинают мстить: есть те, которые любят их уже после того, как отомстили им. Алина чувствовало одно и то же и до, и после этих мщений.

Тут всплывал ещё один аспект: плюс ко всем мучением Искупникова страдала жаждой раскаяния. Алина так терзала Андрея, чтобы стоять перед ним на коленях, целовать его руки, обнимать по ночам плюшевую игрушку…

Борясь с семейными неурядицами, ссорами между матерью и отцом, Искупникова, тем не менее, ощущала ничтожность своих страданий по сравнению с тем, что испытывал Андрей. Она этим огорчалась до безобразия и мстила ещё чаще, пытаясь дотянуться до Яськова. Она предъявляла ему претензии там, где они были не нужны и смешны, била его кулачонками в живот с ним, кричала, как полоумная, и так входила в азарт, что начинала с трепетом нежности ждать, когда он сам начнёт их ей предъявлять.

Яськов молчал, И Алина видела в таком его поведении что-то даже мистическое и пророческое, чувствуя себя абсолютно счастливой, хотя бы и самолюбиво-счастливой. Она успокаивалась и долго ни с кем не говорила.

Только тут ей стала открываться её схожесть с Андреем. Вдруг её посетило сознание того, что её, как и Андрея, считают настолько замкнутой и застенчивой, что об этом в их присутствии даже самый смелый не мог намекать. И она начинала мстить…

Месть эта предназначалась для всех друзей и сокурсников. Как ясно Алина ни понимала изощрённость такого мщения, но ей было невозможно постичь того, что осознавали окружающие: наказывая за себя, она наказывала за Яськова.

С ним же всё время была то груба, то ласкова, боясь, что кто-либо мог догадаться о её к нему любви или ненависти. Вслед за этим страхом следовал страх перед Яськовым. Выглядело забавно. Она до того боялась его души, которая могла понять всю радугу её чувств, что трепетала в испуге от мысли об издёвках со стороны Андрея и тут же принимала каждую его попытку пошутить, как шутку состоявшуюся.

Её сердце настолько опережало ум, что она не могла любить один только образ Яськова, чья иконность усиливалась для неё с каждым приступом горячки мщения. Заливом этих чувств и был прибит к ней Дмитрий.

Если Андрея она любила как человека, то в пороки Клинкина она была влюблена, как в мнимое родство страстей переспелых и погубленных. Алина чересчур поэтично относилась к Дмитрию. Есть необходимость сказать, что она была слишком мечтательна, даже вредно-мечтательна. Поэтому влюблённость в Клинкина мучила её страстнее и страшнее, чем любовь к Андрею.

К тому же в её чувствах к Яськову теплился высокомерного свойства каприз: она полюбила Андрея сразу за то, что он её не любил. Временами она его ненавидела, потому что презирала себя.

Его поведение во всё время её объятий никак не забывалось ею. Алина полюбила Яськова за сознательную жесктость равнодушия. Затем, после серий объятий, она начала его любить, так как не была уверена в том, что он её не любил столь же прочно, как и в том, что он её любил. Тут маячила известная и сладкая для всех страстных людей загадка.

Её тягу к Яськову усиливала вероятность того, что его первоначальный отказ, её обиду она любила сильнее, чем самого Андрея. Кроме сего, Искупникова была ещё безудержней огорчена не холодком его души, а тем, что,– она чувствовала,– другие стали догадываться о дерзком поведения Яськова. За такими хитросплетениями характера она не помнила про Дмитрия, который наблюдал со стороны…

Она часто о нём забывала, когда его не было рядом и ещё чаше, когда с ней был. На следующее утро после размолвки с женихом Алина о нём вспомнила по-новому. И сразу даже не поняла, как именно. Вспомнила из-за того что игла девственного равнодушия к этому человеку воткнулась в её сердце. Впервые она вспомнила про Дмитрия, чтобы как можно быстрее забыть о нём и о прежних к нему чувствах.

Она плеснула в лицо свежесть утра, затем холодную воду. Наскоро причесавшись и в чрезвычайно обременительной задумчивости спустилась по лестнице в прихожую, где её остановила Оксана.

– Поговорить надо,– она не взглянула на Алину, но слова произнесла до странности мягко и деликатно.

– Что такое? Что-то случилось?– Алина задумалась, а потом, как за хозяйкой, побежала вслед за Оксаной в зал.

Оксана, как и прошлым вечером, была в халате, но в отличии от Алины, аккуратно причёсана. Губы слегка блестели матовостью розовой помады.

Оксана величавым движением руки поправила объёмную копну сумрачных волос.

– Нет его. Да? Так и не поговорил со мной,– спросила она.

– А где хоть телефон? Не вижу… А? Ах, этот. Ну да… наверное…

– Как он меня замучил!

– Да… точно… Замучил… Да…– Алина никак не могла полностью выбраться из пучины размышлений. Она взглядом что-то искала в комнате.

– Ты со мной.. или нет?– Оксана ошарашенно развела руками.

– Да… Как дела?– резко спросила Алина так, как это делают, когда ожидают в ответ точно такой же вопрос.

– Да что с тобой? Ты не больна?

– Больна… Но не в этом смысле… Ладно. Мы одни?..

– Ты точно не в себе.

– Ох…

– Ты… когда последний раз матушку видела?– Оксана подошла к Алине и стала поправлять её растрёпанные волосы, как будто она сама была ей матерью.

– Что ты со мной делаешь! Не хочу я об этом. Не хочу… Пожалуйста…

– Будь я твоей мамой… я не знаю, что я бы с собой сделала.– вздохнула Оксана.– Жалкая ты! Прости нас всех!

– Не могу,– Алина уткнулась лицом в грудь Оксаны.

– Она слишком любит себя…

– Да она просто слишком любит!..– вскричала Искупникова ещё сильней прижавшись к Оксане.

– Всё-таки надо смириться и помириться.– Оксана поцеловала Алину в голову.– Не такая уж она и овца…

– Легко тебе так о ней говорить!

Они сели рядом на диване и упоённо глядели друг на друга, взявшись за руки.

– Не обижайся,– сказала Оксана и поцеловала Алину в щёчку. Та взглядом целовала её душу. Оксана задрожала и обняла её за шею.

– Нет, ты не думай…– Алина, словно торопясь саму себя переубедить, закачала головой.– Я и не думала так разговаривать. Я и не думала, что мы сможем опять здесь так говорить.

– О твоей матери…

– Тем более… о ней…

– Не нужно тут ни на кого кидаться… И на отца тоже. Так получилось. Они ведь тоже страдают… по-своему…

– Вот именно что по-своему.