Вокализ

Последние два спектакля Игорь Владимирович играл почти слепой, у него было отслоение сетчатки глаза, и роли свои он заучивал наизусть под магнитофон – долго и требовательно репетировал дома. На сцене тогда ему светили фонариком из-за кулис, он не видел, не знал, куда идти и шёл на свет. Это был подвиг актёра.

«Старосветские помещики» Гоголя Игорь Ильинский читал с тридцати лет и до последних дней своей жизни, когда уже не выходил из дома, и его жена Т. А. Еремеева, приходя с работы, спрашивала:

– Как ты провёл день?

Ильинский отвечал:

– Прекрасно, работал над «Старосветскими помещиками» под магнитофон, каждый раз нахожу что-то новое и неизвестное.

Однажды в интервью Игорь Владимирович сказал:

– «Старосветские помещики» Гоголя – лучшее произведение о любви.

И я запомнила. Помню, после этих слов я внимательно перечитывала «Старосветских помещиков». Через годы снова и снова. Я понимаю, о чём Вы говорите, Игорь Владимирович, что Вы имеете в виду, что Вас волнует и не даёт покоя. Но для этого… для этого мне потребовалось «немногое» – всего лишь прожить почти всю жизнь.

Небольшая квартира Игоря Ильинского находится в самом центре Москвы, ни на какие уговоры переехать в более просторный дом он не соглашался, хотя такие предложения поступали не раз. Окна его квартиры выходят прямо на Храм, в этом и есть причина.

В последней роли Толстого – Ильинского спрашивает его секретарь:

– Что Вы думаете о религии?

– На мой взгляд, религия есть такое установление человека и бесконечности, которое помогает ему определить цель жизни.

– Стало быть, за основу Вы берёте два элемента – Человек и Бесконечность.

– Да, только в ином порядке – Бесконечность и Человек.

«Оглядываясь на всю мою жизнь, я вижу цепь, состоящую иногда из закономерных событий, а иногда из случайностей, странных, счастливых и несчастливых обстоятельств… но в то же время цепь эта состоит из дней и часов кропотливого труда, из разочарований… и вместе с тем из затаённой веры в свои силы, любви к своему искусству, поисков… переходящих, наконец, в озарение, в творческую радость, в удовлетворение художника!» – написал Игорь Ильинский в своей книге «Сам о себе», будто подводя итоги…

В Третьяковской галерее

Я давно не была в Третьяковской галерее в Лаврушинском переулке, так получалось, что в последнее время заглядывала всё больше в филиал на Крымском валу, где часто проводились разные выставки. Но память, как лучи тёплого света, пронзали другие, любимые, известные ещё с детства картины – те, что всегда висели в родительском доме в виде репродукций, те, по которым писали сочинения и которые были на обложках школьных учебников; те, что были изображены даже на плюшевых коврах, висящих на стенах неказистых, покосившихся деревянных домов где-то в крохотном провинциальном городке и забытой всеми на свете деревне.

«Рожь» и «Мишки в сосновом лесу» Шишкина, «Алёнушка», «Витязь на распутье», «Богатыри» Васнецова, «Неизвестная» Крамского, «Март», «Над вечным покоем», «Берёзовая роща», «Золотая осень» Левитана, «Грачи прилетели» Саврасова, «Девятый вал» Айвазовского, «Охотники на привале» Перова, «Московский дворик» Поленова… эти картины Третьяковской галереи, как и многие другие, невозможно забыть, и как же я соскучилась по ним.

Но больше всего я хотела вновь увидеть совершенно особую картину – «Явление Христа народу» Александра Андреевича Иванова, тем более, что приближался Праздник Богоявления – Крещения Господнего. Решила дождаться, когда закончатся зимние каникулы у детей и долгие новогодние праздники у взрослых, чтобы народа в залах музея было поменьше, да чтобы было потише.

И вот середина недели, четверг, вторая половина дня. В кассах музея никого, в раздевалке почти пусто, поднимаюсь на второй этаж по лестнице и уже помню её, будто шла по ней только вчера – и эти лампы, и тишина, и портреты на стенах, и этот, ни с чем не сравнимый запах. На стульчиках у стен вежливые интеллигентные женщины – работники музея:

– «Явление Христа»? Вам десятый зал.

Прохожу седьмой, восьмой… анфилада широких дверей… девятый… дверь открыта настежь… передо мной огромное полотно, я знаю его размер, и всё равно поражаюсь, удивляюсь… а картина… просто дух захватывает.

Тридцать семь персонажей картины передо мной, многих вижу со спины, и это создаёт впечатление моего личного присутствия при великом событии. Обожжённая древняя земля, где-то вдали зелёная долина и голубые горы, слева река и раскидистое дерево; на переднем плане величественная и благородная фигура Иоанна Крестителя, его окружает пёстрая толпа народа, здесь же апостолы Иоанн Богослов и Андрей Первозванный. Иоанн Креститель стоит вполоборота с Крестом в руке, он указывает на того, кто только появился на горизонте, о нём уже знают, знают, что он Мессия, его ждут… это Христос.

Я сижу на скамье напротив картины, рядом со мной шепчутся девушка и парень, больше в зале никого, долго сидим вместе и смотрим, смотрим…

– Как вы думаете, какое время дня изображено на картине? – спрашиваю я у парочки.

Они удивлённо пожимают плечами.

– Мне кажется, это утро. А сторона света? – Уже не жду ответа. – Восток, там, где алтарь в храме. Восход солнца. Новый день. Новый завет. Начало.

– Да-а, – почти хором соглашаются девушка и парень. – Расскажите нам… если можно.

И я негромко и, признаться, с удовольствием рассказываю то немногое, что знаю. Кратко. Недолго. О том, что двадцать лет для написания картины – это много, это вся жизнь, это лишения, аскетизм, нехватка денег, еды, красок… это подвиг. Художник привёз картину на родину в Санкт-Петербург в мае 1858 года, а в июле 1858 года Александр Иванов скончался от холеры… такая судьба.

– Посмотрите на ноги Спасителя, кажется, что он как будто спускается по ступеням, – говорю я.

– А мы не заметили.

– Он идёт из горнего мира… к нам. А вот эта фигура в профиль, ближайшая к Христу, никого вам не напоминает?

Долго присматриваются.

– Гоголь?

– Да, правда, в первоначальном варианте он был более похож.

– Гоголь жил в Италии?

– Гоголь долго жил за границей, в том числе и в Италии, в это время великий писатель работал над первым томом «Мёртвых душ», Иванов был посвящён в планы и замыслы Гоголя, два гения были друзьями.

– Второй том «Мёртвых душ» Гоголь сжёг.

– От второго тома осталось немногое, от третьего, который задумывался, почти ничего.

– Почему Гоголь так поступил? Расскажите, что знаете.

– Мы уже никогда не узнаем – почему Гоголь дерзнул совершить такое – сжечь в огне свой труд, своё вдохновение, свои надежды. Почему рядом с ним не оказалось никого, кто остановил бы его в ту страшную драматическую минуту. Всю жизнь Гоголь испытывал раздирающее его душу противоречие – быть монахом или быть писателем, наделённым Богом великим талантом. Он хотел быть монахом, не смог, давил талант и долг писателя, но сердцу не прикажешь, сердцем он был…

– Где?

– Сердцем он был в монастыре Оптина пустынь, куда приезжал три раза и где чувствовал себя хорошо, на своём месте.

– А есть на картине сам Александр Иванов?

– Есть, это странник с посохом и в шляпе, сидящий в тени камня, второй странник Гоголь, а третий… только Христос. Эти персонажи – Христос, Гоголь, Иванов являются центром картины, и, заметьте, Гоголь ближе всех к Христу, а в первых эскизах на месте Гоголя был… Христос.

Мы замолчали и ещё долго смотрели на великую картину. Парень и девушка попрощались со мной. Я вскоре встала, думала пройти по залам музея, посмотреть, вспомнить, но после «Явления Христа народу» почему-то никуда больше идти уже не хотелось. Вышла на улицу около четырёх часов дня, было тепло – плюс три, снег растаял, серенькое небо с облаками.

«Пойду до метро пешком», – подумала я.

Шла по Большой Полянке, через мост Водоотводного канала, по улице Серафимовича, по Большому Каменному мосту, по Моховой к метро «Боровицкая», а там и до моей московской окраины недалеко. Зажглись фонари, всё ещё стояли украшенные игрушками и разноцветными огнями новогодние ёлки, горели в витринах гирлянды, спешили куда-то прохожие, толпились в пробках машины, шумела, бурлила и жила Москва. Через несколько дней Праздник Крещения Господнего – Праздник Богоявления.

Перед моими глазами была великая картина Александра Иванова «Явление Христа народу» – Богоявление.

Разгром