Озаренные целью: жажда свободы. Том 1

– Однако! – Сделал паузу король, вытаращив указательный палец вверх, – я не желаю, чтобы моя снисходительность была воспринята другими правителями, как слабость. На кону репутация полиса, моей династии и моей жизни, возможно.

– Но мы позаботились о том, чтобы другие города не могли узнать о нашем уязвимом месте.

– Было бы крайне опрометчиво всё время полагаться на это, рано или поздно тайна раскроется. Я говорил тебе, что это всего лишь вопрос времени, и нужно будет предпринимать радикальные меры. А ты всё тянешь… жаль это говорить, но на твоих проблемах мир не заканчивается, мой дорогой фельдштрих.

Крамер, молча, с пустыми глазами смотрел в стол без каких-либо эмоций. Он понимал, что король прав, но ему было все равно тяжело слушать нравоучения. Король заметил, в каком состоянии находился один из его главных подчиненных. Было заметно, что нервишки у Крамера сейчас порядком сдавали.

Несмотря на то, что король, находясь пол жизни у трона, мог окончательно возвысить себя над другими смертными, его понимание чужого горя и неравнодушие заслуживали уважения. Он ставил себя на место Крамера, полностью отбросив эго, и понимал, что сейчас ему, и правда, не просто. Поэтому Эрл оставался к нему добр, однако несколько обстоятельств мешали этой доброте продолжаться вечно.

– Я рекомендую принимать тебе хоть какие-то действия в ближайшие три месяца. Если же нападения будут продолжаться, а хаос нарастать, мне ничего не останется, кроме как уничтожить там всё. Я уверен, ты меня понимаешь.

– Понимаю, ваше высочество, обязательно что-то предприму.

– Надеюсь, Крамер, надеюсь, а сейчас я вынужден закончить беседу. Мне хотелось бы, чтобы следующий наш разговор начался при лучших обстоятельствах, – проговорил государь и отключился.

Комната снова окунулась в темноту, а из-за резкости в глазах заиграли серые блики. Крамер сгорбленно сидел за своим внушительным столом и закрывал лицо от горя. Он не знал, что ему делать. Можно было бы придумать какой-нибудь выход, но сейчас у него ничего не выходило. Крамер чего-то очень сильно боялся, трезвый рассудок помутился. У него не было больше сил и желания быть фельдштрихом.

Любой, кто мог сейчас зайти в его кабинет, почувствовал бы чужое горе, отчаяние, печаль и безысходность. Многие недоброжелатели отдали бы все свои последние деньги, чтобы увидеть всемогущего, сильного фельдштриха таким несчастным и подавленным; увидеть его обычным человеком с типичными эмоциями, которого он боялся в себе навечно утратить.

Глава 14. Раскаяния недостаточно

В госпитале, куда положили храбрых ребят, история повторилась в точности, как и в предыдущие разы. Не сосчитать, сколько слёз было пролито внизу в холле, сколько криков, перепалок и дискуссий. Родителей на сей раз не предупреждали, но как только ребята не вернулись вовремя домой с патрулей, предки сразу же бросились в госпиталь. Их уже проинформировали другие предки, что если ребенок не пришел домой, то, скорее всего, сейчас лежит на койке с переломанными костями. Секретарши, тем временем, уже привыкли к сборищам ревущих родителей и спокойно переносили их наглые нападки.

Каткема Чешуа снова оказался целее всех остальных. Медработники даже дали ему прозвище “везунчик”. Правда, у него на сей раз было не всё так радужно, а именно: сломано две кости в левом предплечье, вывернута левая лодыжка, ушибы, ссадины и гематомы. Вдобавок были выбиты три зуба в правом верхнем ряду.

На сей раз радости, что он выжил, абсолютно не было. Все время пребывания на пожелтевшей от пота подушке голова Чешуа раз за разом воспроизводила момент, как Сэм спасал его, а он пугался и бросался в укрытие. По ночам не спалось, бушующие мысли старались показать, насколько их владелец ничтожен. Весь мир будто бы погружался во мрак. Каткема даже не был опечален тем, что ему досталась мерзкая старая палата. Он знал, что заслужил ее. Като даже казалось, что все взгляды врачей и сестер в его сторону были порицательными. Чешуа откровенно уже ненавидел и без устали корил себя за трусость. По воле случая он лежал один, только наедине со своими мыслями, что было страшным наказанием для людей в век тревоги и депрессии.

Палата находилась в старом, еще не отремонтированном крыле. Кровать была скрипучая, матрас старый, потолок обветшалый, и казалось, что вот-вот обвалится вся штукатурка. Окна тоже были старинные, деревянные, с проржавевшими засовами, которые даже открывались. Вместо ламп дневного света на проводе висела обычная лампочка накаливания, а на полу же уныло лежала ледяная потрескавшаяся плитка. Порой Чешуа даже думал, что кто-то намеренно предоставил ему такие “роскошные апартаменты”.

Спустя пару первых дней Каткема привык и к тараканам, ползающих по стенам, и к плесени по углам. Чтобы заглушить свою душевную боль, он часто пялился в телек, смотрел стендап и набивал брюхо едой, посылаемой почти ежедневно родителями. У раненого, да ещё и молодого жор не пропадал ни на миг. Като ел и ел. Снеки и сырые сосиски улетали мгновенно, учитывая даже то, что ему и рот то открывать было больно.

И вот однажды ночью он кое-как встал с постели, одной рукой поднял почти полную пятилитровую бутыль воды, жадно выпил, без конца обливаясь, и снова открыл пожелтевший “первобытный” холодильник, где обнаружил лишь банку оливок. Делать было нечего, с ней он побрел по ночной больнице в столовую, слушая в наушниках грустные треки, которые прокручивал на повторе. В халате постоянно продувалась промежность, так что он старался ковылять как можно быстрее.

Като на одном костыле добрался до маленькой кухни-столовой. Там он начал щелкать по выключателю, но лампы в разнобой загорались и тут же гасли, так он продолбил раз десять, затем психанул и просто включил фонарик на телефоне. Голодный кое-как отыскал в полках открывалку и уселся за один из столов, уткнувшись в экран смартфона. Като кушал оливки, качал в ритм головой, а вокруг стоял мертвый мрак. Вдруг неожиданно отворилась дверь, и резко врубился свет – в таком нелепом виде Каткему встретил Мусалим. Като испугался и резко повернул шею, отчего та хрустнула и заныла.

– Ах, чего так пугаешь?

Каткема с ужасом лицезрел перебинтованного капитана. Казалось, что вот-вот все швы на нем разойдутся. Като насторожило, что капитан был настроен агрессивно и даже не поздоровался. Он просто молча прошел на кухню, деловито поправляя прямоугольные очки.

– Как себя чувствуешь? Раны затягиваются? – Поспешил спросить Като и прервать напряженную тишину, доставая последнюю черную оливку.

– Ничего, жить буду… да с таким лучевым лечением и повоевать ещё смогу, – ответил сухо Мусалим, предвзято смотря куда-то в сторону и явно отводя взгляд.

– Слышал, у тебя порезы серьёзные… может не стоит пока что двигаться, а то швы разойдутся… – заботливо и фальшиво начал Като, резко сжав банку и облившись вытекшим маслом. Физику он знал плохо.

– Ничего страшного… Не боюсь идти навстречу опасности, в отличие от тебя, Чешуа.

– Ты о чём это?

Като вдруг стало неловко от того, что он сейчас с голой задницей, в халате набивал живот, а ему в лоб бросал обвинения тип, который пришел в столовую и даже не начал есть.

– Не прикидывайся дурачком. Ты неспроста уже второй раз целее всех остаешься! У тебя на харе написано, что ты любого соратника под нож отдашь ради собственной шкуры, – в таком же тоне продолжал Муса, злобно скривив лицо.

– За словами следи, капитан, где ты здесь харю увидел?

Мусалим смутился и удивленно посмотрел на обвиняемого. Он понял, что не следовало до такой степени нарушать тактичность. Като поднялся, выкинул банку и, чтобы согреть помещение, включил ближайшую конфорку на максимальный огонь.

– Нигде… – тихо ответил Муса.

– Что за обвинения ты бросаешь, мне просто повезло. Ты камеры изучил и увидел там мою трусость?

Муса прервался на короткие размышления. Огонь, свистящий рядом с Като, будто становился сильнее и громче.

– Ты явно юлишь сейчас, это только помогает моей мозаике складываться.

– Маэстро, у вас один довод лучше другого, продолжайте! Продолжайте, пожалуйста!

– Я понимаю, многим было страшно. Хоть и так, но те, кто вступил в бой, стояли до конца, до дрожи в поджилках, а ты струсил и спрятался. До меня дошла информация, что тебя нашли под одним из трупов… Я вижу тебя насквозь, Чешуа, ты спрятался там, я знаю. Даже по одному твоему взгляду видно, что стыд за трусость сжигает тебя изнутри. Подобные вещи я отчетливо вижу, – подвел к нужному моменту Мусалим, частенько поправляя очки. Като замолчал и отвел взгляд в сторону.

Мусалим понял, что загнал его в угол, хотя сам этого не ожидал. Он попал прямо в яблочко. Воспоминания Като снова вспыхнули пестрыми красками. Его бросило в легкую дрожь, стало холодно, даже несмотря на работающую из-за всех сил конфорку.

– Скажи, я ведь прав?

– Ты видишь не все. Я… я… я намного хуже. – Признался Чешуа, сжав губы. Он больше не мог держать это в себе.

– А если поподробнее?

– Ты верно догадался, я спрятался под трупом, но возможность мне эта представилась, когда Сэм отвлек на себя внимание… умышленно или случайно, не важно… Факт один, он спас меня… а я струсил. По полной обосрался, понимаешь? Я недостоин сейчас находиться здесь, недостоин быть живым…

Они выдержали небольшую паузу.

– Слушай, одного раскаяния здесь не достаточно. Ты должен искупить свою вину.

Като яростно закивал головой, пока взгляд был прикован к полу.

– Я помогу тебе, возьму под свое крыло. – После протяжного вздоха, сказал Муса.

– Думаешь, мне это поможет?

– Обещать не могу, но считаю, что ты обязан жизнью Сэму. Поможет или не поможет, меня не волнует. Но знай, я в силах убедить начальство в том, что ты трус и предатель, а все курсанты подтвердят. Будешь в камере по ночам сроки мотать и в первых рядах в бои бросаться. Так что выбора не дано, – говорил покрасневший Мусалим, поправляя ослабевшие бинты на плече.

Каткема понял, что этот парень не шутил. Чешуа выпрямился и успокоился, затем молча закивал головой, зажмурив глаза.

– С этого дня будешь у меня под присмотром – это раз. Отдыха не жди, будешь делать работу на благо академии пока мы здесь – это два. И на вылазках в дальнейшем будешь патрулировать бок о бок со мной, выполнять мои приказы – это три. Надеюсь, я понятно объясняю? – Довольно закончил Мусалим, понимая, что добился своего.

Чешуа пристально засмотрелся на синюю часть пламени.

– Только один вопрос меня мучает. Вот зачем тебе все это, скажи мне?! Тебя я не трогал и других тоже.