Милый друг

Она вошла почти вслед за ним и, увидав его, воскликнула:

– Ах, ты получил мою телеграмму! Какое счастье!

Он сделал злое лицо.

– Черт возьми, мне ее подали в редакции в момент, когда я направлялся в палату. Что тебе еще от меня нужно?

Она подняла вуаль, чтобы поцеловать его, и подошла к нему с робким и покорным видом часто наказываемой собаки.

– Как ты со мной жесток… Как грубо ты говоришь со мной… Что я тебе сделала? Ты не можешь себе представить, как я страдаю из-за тебя.

Он проворчал:

– Ты опять начинаешь?

Она стояла возле него и ждала улыбки, жеста, чтобы броситься в его объятия. Она прошептала:

– Не нужно было сходиться со мною, чтобы потом так обращаться; нужно было оставить меня счастливой и спокойной, какой я была. Помнишь, что ты мне говорил в церкви и как ты силой заставил меня войти в этот дом? А теперь как ты со мной говоришь! Как ты меня встречаешь! Боже мой, как ты меня терзаешь!

Он топнул ногой и яростно вскричал:

– Ах так? Ну нет! С меня довольно. Когда мы видимся, ты ни на минуту не перестаешь напевать мне эту песню. Можно подумать, что я тебя соблазнил в двенадцать лет и что ты была невинна, как ангел. Нет, моя милая, установим факты. Здесь не было развращения малолетней. Ты мне отдалась в достаточно сознательном возрасте. Я тебе за это очень благодарен, очень признателен; но я не собираюсь быть привязанным к твоей юбке до самой смерти. У тебя есть муж, у меня – жена. Мы несвободны, ни я, ни ты. Мы позволили себе каприз, никто о нем не знает, и теперь – кончено!

Она сказала:

– О, как ты груб! Как ты низок и бесчестен! Да, я не была молоденькой девушкой, но до тебя я никого не любила, никогда не изменяла…

Он прервал ее:

– Ты мне это уже повторяла двадцать раз. Я это знаю. Но у тебя двое детей, значит, не я лишил тебя невинности.

Она отшатнулась.

– О Жорж, это подло!

И, схватившись обеими руками за грудь, она начала всхлипывать, готовясь разрыдаться.

Увидев, что начинаются слезы, он схватил с камина шляпу:

– А, ты собираешься плакать, в таком случае до свиданья. Ради этого-то зрелища ты и заставила меня прийти сюда?

Она сделала шаг, чтобы преградить ему дорогу, и, быстрым движением вынув из кармана носовой платок, порывисто вытерла глаза. Сделав над собой усилие, она заговорила более твердым голосом, прерывистым и дрожавшим от сдерживаемой боли:

– Нет… я пришла для того, чтобы тебе сообщить новость… политическую новость… чтобы дать тебе возможность заработать пятьдесят тысяч франков… или даже больше… если ты захочешь.

Он спросил, внезапно смягчившись:

– Каким образом? Что ты хочешь сказать?

– Я случайно подслушала несколько слов из разговора моего мужа с Ларошем. Впрочем, они не особенно скрывали это от меня. Но Вальтер советовал министру не посвящать тебя в тайну, боясь, что ты можешь ее разгласить.

Дю Руа положил шляпу на стул. Он стал слушать с большим вниманием.

– Ну так в чем же дело?

– Они собираются захватить Марокко!

– Пустяки! Я завтракал с Ларошем, который мне почти продиктовал проекты кабинета.

– Нет, мой дорогой, они тебя обманули, потому что боятся, как бы кто-нибудь не узнал об их комбинациях.

– Садись, – сказал Жорж.

И сел сам в кресло. Она придвинула низенькую скамеечку и уселась на нее у ног молодого человека. Затем она начала вкрадчивым голосом:

– Так как я всегда думаю о тебе, то я прислушиваюсь теперь ко всему, о чем вокруг меня шепчутся.

И она стала тихо рассказывать ему, как она догадалась, что с некоторого времени подготавливается какое-то дело помимо него, что им пользуются, но опасаются его соперничества.

Она сказала:

– Знаешь, когда любишь, становишься хитрой.

Наконец вчера она все поняла. Это было крупное, очень крупное предприятие, подготовлявшееся втихомолку. Теперь она улыбалась, радуясь своей ловкости, она говорила с увлечением, говорила как жена финансиста, привыкшая наблюдать, как подготавливаются биржевые спекуляции, колебания акций, повышения и понижения курса, в какие-нибудь два часа разоряющие тысячи мелких буржуа, мелких рантье, вложивших свои сбережения в предприятия, гарантированные именами почтенных, уважаемых политических и финансовых деятелей. Она повторяла:

– О! Они затеяли крупное, очень крупное дело. Руководит всем Вальтер, а он в таких делах понимает. Это действительно замечательное дело.

Его начинали выводить из себя эти предисловия.

– Говори же скорей.

– Так вот. Экспедиция в Танжер была ими решена еще в тот день, когда Ларош получил портфель министра иностранных дел. Затем постепенно они скупили весь марокканский заем, облигации которого упали до шестидесяти четырех или шестидесяти пяти франков. Они совершили эту покупку очень искусно при посредстве ловких агентов, не возбудивших ни в ком ни малейшего подозрения. Им удалось провести даже Ротшильдов, когда те стали удивляться такому спросу на марокканские облигации. Им называли имена посредников – людей с плохой репутацией, неудачных игроков на бирже. Это успокоило крупных банкиров. Теперь туда пошлют войска, и, как только наши будут там, французское правительство гарантирует заем. Наши друзья заработают на этом пятьдесят, шестьдесят миллионов. Понимаешь, в чем дело? Понимаешь также, почему они боятся решительно всех, боятся малейшей огласки?

Она припала головой к жилету молодого человека и, положив руки к нему на колени, прижималась, льнула к нему, чувствуя, что теперь она его интересует, готовая сделать все, пойти на все за одну лишь ласку, за одну лишь улыбку.

Он спросил:

– Ты в этом уверена?

Она ответила убежденно:

– Еще бы!

Он заявил:

– Действительно, это ловко задумано. Что касается негодяя Лароша, то я ему еще отплачу за это! Подлец! Пусть он побережется! Пусть он побережется! Я ему пересчитаю его министерские ребра!

Затем он погрузился в размышления и прошептал: