Питомцы апокалипсиса

Лекарствами, оружием, транспортом, пищей – всем, в общем, унголов снабжали их союзники. Это называется разделением труда. Миллионы белых ареопов пускались в расход. Остальные народы их поддерживали в карьере пушечного мяса. Краснокожие лобы с соседнего материка поставляли в Седые равнины почти всю военную технику – морем, а затем по подземным туннелям от северного побережья. Островитяне-кумо делились лекарствами и врачами. Жители пустыни арахны снабжали белых ареопов тушеным мясом гигантских песчаных червей.

Похоже, вся планета жаждала прикончить Анансию. Народ, которого и полмиллиона не наберется.

– Похххму? – спросил я на совете, который собрал ярл. Меня никто не понял. Я посмотрел на Ману. Дарсиса еще не выписали из врачебных палат после операции на ноге. Бразильянка закатила глаза и перевела:

«Почему ананси?»

Ярл потряс пальцами соломенные космы бороды.

«Потому что мы хотим есть, – советники Овако согласно закивали. – Когда наши предки четыреста лет назад развязали войну с Гарнизоном, они не горели жаждой крови. Их руки не чесались убивать чьих-то сынов, братьев, отцов, сестер, матерей или отбирать жен у мужей. Единственная причина войны: ананси разбудили Зло. Наши пращуры были земледельцами, но Свет уничтожил их поля и пашни. Он тогда только-только зажегся – этот проклятый Свет. Весь рогатый скот просто взмыл в небо и пропал среди звезд. Злаки рассыпались в пыль, зернобобовые окаменели. Широкие полосы капустных овощей превратились в груды острых листов из смятого металла. Многие расы ареопов погубил Свет. Остальные стали голодать и голодают до сих пор. Меня уже тошнит от мяса песчаных червей! Попробуй, Волшебник. Вкус как у блевотины! Сами же ананси наслаждаются яствами, которые воруют с помощью Света у иномирян.

Проклятые архонты губят нашу планету, чтобы горел их Свет. Справедливо это, Волшебник?»

Я написал записку: «Через три дня – Западный филиал, через пять – Адастра. Готовьтесь». Бумажку пододвинул Мане и попросил ее перевести. Мана прочитала на унгольском.

Ярл обрадовался.

«Значит, ты с нами! И так скоро готов брать дьяволка за рога? Благослови нас Хрор! Но почему не сразу в Адастру? Западный филиал на кой гвоздь тебе повис?»

Я написал и пододвинул записку Мане. Бразильянка прочитала унголам:

«Там заточены десятки Волшебников. Пополнение».

Ярл посмотрел вдаль сквозь каменные стены, сквозь толщу скал и земли. На лице его появилось мечтательное выражение. Наверняка представлял, как команда Волшебников-супергероев пускают из рук мощные лазерные лучи в гигантский столб Света, и он рассыпается бесследно подобно башне Саурона.

«Тогда чего же мы ждем? – воскликнул ярл. – Живо пакуемся. Через три дня выезжаем!»

После совета Мана взяла меня за плечо перевязанной рукой.

– Почему так скоро? Дарсис еще не залечил рану.

Я показал раскрытые ладони. Десять пальцев. Десять дней до того дня, когда Юля уйдет в Свет. По словам ассасина.

– Но ты говорил, что больше не чувствуешь, жива ли Юлирель.

Я пожал плечами. Я слишком легко поверил, что Юля мертва. И Мана почему-то тоже. Нам обоим стало легче, когда мы так решили.

– Жаль, что мы больше не втроем, – вдруг сказала Мана, потянулась к фантомам кудряшек и одернула руку. – Жаль, что все закончилось.

Я черканул карандашом на листке и отдал его Мане. Перевязанный кулак бразильянки смял записку. Мана развернулась и двинулась по тусклым холодным коридорам, не оглядываясь.

Ей не нужно было читать бумажку. Она и так знала, что в ней. Очередная бестолковая шутка. Только в этот раз все было по-иному:

«Нет, жаль, что мы это начали».

Пытаясь выручить Лену, я забрался от нее как можно дальше. Ни у унголов, ни у кого другого на Люмене, кроме ананси, не хранился в загашнике телепорт с гиперкоридором на Землю. А я как последний кретин удрал от единственного высокотехнологичного центра на планете в дикие земли, где раз десять едва не погиб и вдобавок породнился через приемного отца с развратной дикаркой, массовым убийцей и бразильянкой, готовой в любой миг умереть ради этого убийцы. Вместо того чтобы спасать семью, я завел новую.

Говорила же Мана: учи матчасть.

Чтобы исправить свой косяк, я поведу машинизированную армию инопланетных викингов на штурм Адастры и орбитальной станции над ней. Гарнизон падет – ради этого я собирался уговорить Динь-Динь и других пленных эмпатов-людей тоже броситься в мясорубку. Времени на все про все почти не оставалось. И я не тратил его, рассуждая, ради чего превращаюсь в чудовище: спасти сестру с Юлей или угробиться самому. Черный ящик в голове пока подзабылся.

Дверь в палату Дарсиса не заперли. В узкую щель между массивной редвудовой доской в красных прожилках и каменной стеной заглядывали из коридора двое желтощеких мальчишек. Я испугался, что дети караулят, пока Дарсис уснет, чтобы отомстить за убитых ассасином родственников. При виде меня мальчишки посторонились. Тонкие ручонки каждого покрывали гроздья белесых аксамитовых шипов.

Я распахнул дверь, полутёмная комната встретила меня тремя огнями – газовой лампы и глаз ассасина. Дарсис мертвой хваткой сжимал поверх одеяла бозпушку, обожженные костяшки его побелели, вроде даже потрескивали косточками. Ясно, что ананси было не по себе в центре жизни своих кровных врагов.

Стульев не было. Я сделал знак подвинуться, ассасин неохотно перевернулся на бок. Взгляд его не отрывался от двух маленьких голов в щели дверного проема. Усевшись на край кровати, я разгладил на коленях большеватую рясу, в которую меня нарядил Мимир.

Дарсис вдруг поднял бозпушку.

– Раньше меня нисколько не коробило убивать детей.

Черное треугольное дуло нацелилось в две головы в проеме. Мальчишки не двинулись. Их круглые бледно-желтые глаза бесстрашно смотрели в дуло смерти.

Я оцепенел, все поплыло перед глазами.

– Гхрххх! – я поднял руку. Моя ладонь накрыла ледяной ствол пушки. Горелое лилово-желтое лицо ассасина не дрогнуло ни одним мускулом.

– Ведь я сам был таким же ребенком, – сказал Дарсис. Пальцы его резко ослабли, бозпушка выпала из рук на одеяло, покатилась с кровати. Серый ствол завертелся в воздухе, целясь то в меня, то в детей, то в Дарсиса. Пока оружие не грохнулось на каменную плиту пола.

Я написал на бумаге:

«Ты никогда не был ребенком».

Архонты лишили Дарсиса детства. Всю жизнь он функционировал только как машина для убийства. Не только Дарсис. Неизвестно ради чего ананси искалечили всех своих детей. Пожертвовали их жизни Свету.

– Без тени нет света, – сказал Дарсис. – Кто-то должен страдать, чтобы космос жил. Совет архонтов решил, что пострадает вся планета.

Все эти эфемерные причины – для меня туфта полная. Я так и написал на листке бумаги: «Туфта».

Дарсис пожал плечами. Обожженная голова его откинулась на подушку. Мальчишки все еще совались носами в комнату.

– Монтехро… Моя великая победа, моя гордость, – пробормотал ассасин. – Ни тяжелый дождь, ни обстрелы воздушных звеньев не смогли разрушить его коммуникации и заводы. Только я, один я. Изнутри. Я явился к воротам города в открытую, как беженец. Знаешь, как сойти за унгола, умник? Во-первых, научись свободно говорить на их языке. Как абориген Седых равнин. Без акцента – иначе, только раскроешь рот, тебя стреножат цепями. Во-вторых, обесцветь кислотой кожу, покрась ее в желтый цвет. В-третьих, волосы. Либо тоже обесцветь, либо сбрей – это проще. Да и еще: не забывай прятать роговые выделения. Но в твоем организме и так нет аксамитовых луковиц. Повезло.

Мальчишки за дверью слушали очень внимательно, хотя ничего не понимали.

– Хмпффф, – сказал я.

– Сочини легенду, как твое поселение уничтожил диверсионный отряд Гарнизона, – учил Дарсис. – И одна из семей в городе примет тебя с распростертыми объятиями. Семьи у унголов большие, детей много. Мальчишки будут играть с тобой. Старшая дочь привяжется к тебе, как к младшему брату, младшая дочь же влюбится в тебя. Уж не знаю, как в твою обожжённую морду можно влюбиться, умник, но эта тихая скромная унголка не станет отодвигаться, когда ваши колени соприкоснутся под столом во время семейных трапез.

Ассасин закрыл ладонями уши, будто внутри них звенело.

– Старшая дочь так близко воспримет к сердцу твой рассказ, твои утраты и твое горе, что соберет отряд стражников и бросится в погоню за несуществующими диверсантами. А младшая… – убийца сглотнул. – Ты должен понимать, умник, что для младшей весь мир невинен, потому что сама она невинная девушка. Ее разуму чуждо, что нищий, пригретый ее семьей мальчик собирается убить всех, кого она любит. Даже когда младшая увидит, как ты подкрашиваешь в чулане потемневшую кожу, она согласится хранить твой секрет. И вы долго будете целоваться в тот день, умник. Долго будете прижимать друг друга к старым полусгнившим полкам, а когда проломите их и повалитесь друг на друга, долго будете смеяться. Следующей ночью, умник, ты долго будешь ссыпать яд в главный городской водопровод.

Дарсис замолчал. Капли пота заблестели на его рыхлом лиловом лбу.

Я написал на бумаге: «Все в порядке?» и помахал листком перед носом ассасина. Дарсис только закрыл глаза и продолжил:

– Десять ночей тебе понадобится, чтобы отравить всю инфраструктуру водоснабжения в крупном городе наподобие Монтехро. Не все службы и домохозяйства пьют из главного водопровода. У надвратной стражи свой собственный колодец, у городничего свой. Отдельная система трубопроводов у городских кузней. Все их нужно отравить достаточным количеством яда. И яд нужен не моментального действия, иначе после первых же отравлений начнут искать диверсанта в городе. Поэтому разбавляй в воде тот же безопасный порошок со слабыми связями сложных молекул, что и я. Когда все трубопроводы и колодцы будут отравлены, ты подождешь около суток и включишь бозонный уменьшитель в кармане. С включенным прибором ты пойдешь по домам. Куда-то ты проникнешь через незапертое окно, где-то отмычкой взломаешь дверь, куда-то ворвешься напролом. Все, кто попадется тебе, тут же уснут и рухнут на месте. Сложные молекулы порошка в их крови ослабнут и рассыплются, на их месте изолированные атомы образуют простой по структуре яд. Цианистый калий. Радиус действия у устройства небольшой. Поэтому тебе придется увидеть лицо каждой жертвы. Увидишь, как на ее лице расцветает яркий лиловый румянец, как ее глазные яблоки выпучиваются под закрытыми веками. Ты долго будешь вспоминать каждое лицо, умник.