Надуйте наши души. Swell Our Souls

– Поставь те маскировочные, что в потолок зашиваются, или куда там, в стены?

– Для этого нужно время, – сказал Аркадий, скребя лоб.

– Я тебе обеспечу. Заберу её на следующий уик-энд куда-нибудь. В Париж, например. А ты за это время реши проблему.

– Принято, – кивнул управляющий и исчез.

Пандробан приблизился к двустворчатой резной двери цвета слоновой кости, украшенной серебряной росписью – самой красивой в доме, – и замер перед ней. С колотящимся сердцем и похожим чувством полной неизвестности много лет назад, молодым таможенным брокером, он стоял перед дверью следователя прокуратуры в ожидании вызова на свой первый допрос. Из следственного изолятора через четыре месяца после того дня вышел другой Марат Игильманович – это был человек, давший себе слово больше никогда не оказаться в ситуации, последствиями которой он не может управлять. И вот теперь, стоя у двери Мириной спальни, в собственном доме, он вдруг остро испытал давно забытое ощущение отсутствия всякого контроля. Из-за двери не доносилось ни звука. Сердце Пандробана ёкнуло от безумной мысли: а вдруг там никого нет. Они дали ей сбежать и устроили эту клоунаду, чтобы выиграть время.

Он стукнул в дверь. Подождал ответа одну секунду, дёрнул ручку и толкнул дверь. Та не поддалась. Он затарабанил в дверь, убедился, что из-за неё по-прежнему не раздаётся даже шороха, и стал исступлённо пинать её, одновременно истязая оглушительными ударами. Когда, уже вне себя от ярости, он мысленно поклялся сию же минуту снести её ко всем чертям, что-то щёлкнуло у него в суставах, и рука машинально рванула дверь на себя. Та, содрогаясь от ненависти и унижения, открылась.

Мира стояла спиной к двери у зашторенного окна. В своём домашнем платье с открытой спиной, чей тёмно-синий атлас струился по её совершенному телу, словно ленточный водопад, уходя под пол, много ниже его уровня, в безмолвные дебри земли. До самого ада, подумал Пандробан. Спина её, избежавшая было целомудренного плена тканей, угодила под броню волос, которые Мира обыкновенно оставляла распущенными.

У Пандробана перехватило дух, словно по его туловищу скатилась капля раскалённого чугуна, и в следующий миг он почувствовал слабость и ломоту во всём теле, будто его сразил смертельный вирус. Дрожащей рукой он прикрыл дверь, сделал шаг и остановился, ибо ему почудилось, что он ступил на край бездны.

С минуту он истязал себя мысленными пощёчинами под неосознанную мольбу о том, чтобы Мира не повернулась. Он чувствовал, что не готов пока посмотреть ей в лицо, не мог допустить, чтобы она воочию убедилась в его замешательстве. Мира, впрочем, судя по её ледяной неподвижности, не собиралась не только оборачиваться, но и замечать его присутствие. И хотя подобная апатичность была свойственна Мире всегда (даже завладевая её телом, он никогда не мог ощутить её принадлежность себе), Пандробан, несмотря на свою притуплённую чувствительность, заключил, что нынче она ещё более неприступна, чем обычно.

Увидела-таки феррари, догадался он и на мгновение пожалел об этом своём бахвальском поступке, совершённом именно и исключительно ради того, чтобы мелькнуть перед нею уликой измены. Тут же подоспела и конкурентная догадка: что Миру расстроила публикация о Миработе. Обе эти мысли с одинаково ободряющей силой подействовали на Пандробана, ибо в первом случае он сам был источником дурного настроения Миры, устранение причины ревности было полностью в его власти, а ей оставалось только потребовать этого (чего Пандробан с ёкающим сердцем и ожидал); а во втором, как минимум, он получал возможность продемонстрировать свою эффективность, ибо знал верный, хоть и недешёвый, способ стереть всю эту ересь из памяти Вселенной, если бы это оказалось угодно его возлюбленной.

– Уж не солнце ли, что вылезло вопреки обещанному дождю, омрачило твой день? – гнусаво осведомился Марат Игильманович.

Мира повернула голову. Движение её было довольно резким, свидетельствующим о том, что до нынешней секунды она, верней всего, пребывала в глубокой задумчивости и не заметила его появления, а не, как предполагал он, выжидала его инициативы. Смуглый матовый её профиль был спокойным и сонно-безмятежным: если бы Пандробану позарез понадобились сомнения в том, что его борьба с дверью и самим собой прошли мимо Мириного внимания и не вызвали ни злорадства, ни какой-нибудь другой реакции, то их пришлось бы притягивать за уши.

– Или кофе был недостаточно крепкий? – он покосился на опустошённую посуду на подносе у кровати.

– Кофе хороший, – сказала Мира.

Она отступила от окна, волоча за собой потушенный взгляд, обошла велюровое кресло, опустилась в него и облеклась в свои мысли.

– Но ты озабочена. Плохой сон?

– Я не вижу снов.

– Никогда?

– Сны приходят лишь за теми, в ком не слишком нуждается явь.

Пандробан ухмыльнулся. Его забавляло, когда она выражала свои воззрения, – даже самые несуразные, в её устах они звучали как занимательные открытия.

– Как продвигается подготовка к фестивалю? Не возникло ли каких-то проблем или трудностей? Не требуется ли моё вмешательство?

– Никаких трудностей.

– Что твои фокусники – согласились?

– Надо полагать, благодаря дипломатическому таланту Аркадия. После разговора с ним у них не осталось аргументов для отказа.

– Шикарно! – обрадовался Пандробан, машинально потирая руки. – Змеев доставили?

– Роккаку, – поправила Мира. – Да, вчера.

– А улитку?

– Спираль доставят завтра.

– Могу я спросить, почему такой странный символ? Я не бог весть какой эстет, но художественная прелесть этой байды вызывает даже у меня лёгкое несварение.

– Почему тебя это интересует?

– Хочу знать всё о своём сопернике, – с игривым вызовом сказал Пандробан, подходя и, уже пьяный от адреналина, рухнул в кресло против неё, подставляясь под залп её чар. Он подал ей повод проявить причину своей холодности, если бы она была связана с его утренней выходкой, но Мира оставалась непроницаемой. – Впервые с момента нашего знакомства что-то так сильно увлекает тебя. Я рад этому – хочу, чтобы ты знала…

– Всё – благодаря твоей щедрости, – сказала Мира, и он, как ни хотел, не сумел нащупать в её тоне ни обиды, ни иронии. – И чуткости.

– Мира, я хочу увидеть список гостей.

Она испытующе посмотрела на него, и он сделал то, что его неприятели расценили бы как слабость – объяснил ей своё требование.

– Убедиться, что найду в нём твоих родителей.

Он должен был прозвучать более императивно, но пустой взгляд Миры стал костью поперек его горла. Её губы не дрогнули даже в порыве что-то соврать. Продолжать расспрашивать её значило разоблачить блеф своей осведомлённости. Все его старания что-либо выяснить о её жизни до того рокового момента, когда его камеры зафиксировали её, обнажённую, спящую в траве на уступе склона в нескольких метрах от забора Гейши, не имели ровно никакого результата. Пандробан подумывал даже объединиться с журналистами, которые вели своё параллельное расследования для сбора досье на Миру, и наверняка склонился бы к этому, если бы ему не стало известно, что горе-детективы оказались не более успешны, чем он, потому им оставалось лишь сочинять легенды, одну сенсационнее другой, о происхождении и целях этой женщины. Самого же Марата Игильмановича всё сильнее беспокоили его осечки.

– Есть одна просьба, которую, я надеюсь, ты уважишь, – отвлечённо сказал Пандробан, намеренно не глядя на неё. – Я забронировал два билета в Париж на конец следующей недели. – Он позволил себе подобие торжествующей улыбки, тут же скисшей под действием Мириного взгляда.

Что-то вроде насмешки уловил он в её слегка оживившемся лице, которое отражало все его намерения, стоящие за этим предложением. Почему именно сейчас эта женщина, игнорировавшая все его подтексты, давала ему понять, что понимает больше, чем он хотел бы дать ей понять?

– Зачем? – спросила Мира.

– Нынешние выходные пройдут так, как угодно твоей душе. Я считаю, что имею право на следующие. Уединиться с тобой в романтической обстановке – вот чего я желаю. Крошечный отпуск в лафовом городе.

– Хорошо, – сказала Мира, уводя и погашая взгляд.

Непредсказуемость её реакций, натуральная или кажущаяся безучастность к тем беспроигрышным уловкам, на которые отзывались даже самые искушенные из его женщин, ненавязчивое, но неуклонное лоббирование собственных неясных интересов, сопровождаемое виртуозным лавированием среди ловушек, расставленных для её «инкогнито» профессиональными сыскарями, приводили Марата к выводу, что она либо умнее, чем он, либо абсолютно равнодушна к нему, и он не мог выбрать, какой вариант бесил его сильнее.

– Возвращаясь к списку гостей, – раздражённо сказал Пандробан. – Ты же не против, если я приглашу Раису и Глеба Родомских?

– Нет.

– Уверена? – вдруг рявкнул Марат.

Мира пожала плечом: оно отпружинило, как патрон от движения затвора.

– Ты ожидал, что я не пущу её на праздник лишь потому, что ты спишь с ней?

Его виски пронзила ультразвуковая игла.

– Мира… – требовательно проговорил он, млея от холодного гнева и страсти.

Она махнула ресницами, как бабочка крыльями, сдувая взгляд в сторону.