Надуйте наши души. Swell Our Souls

– Где?! – рявкнул Марат.

В результате полусекундной перетасовки источник голоса сменился, и по правую руку от хозяина оказался Аркадий, управляющий его делами, который устраивал Марата всем, кроме своего труднопроизносимого в любой форме имени.

– Всё распечатано, вот, – он сунул в смуглую руку Марата ворох глянцевой бумаги.

– Это новенький, что ли, Аркадий?

– Относительно, – отозвался управляющий.

– Так чего лезет?

Аркадий не стал объяснять, что ждал хозяина у лифта, тогда как тот непрогнозируемо предпочёл лестницу и по пути наткнулся на новичка. Они уже поднимались на второй, а затем на третий этаж.

– Это не тот холостяк, которого я забраковал?

– Это другой, – учтиво возразил Аркадий. – У него жена…

– А дети? – грубо перебил Марат Игильманович, исходивший из принципа, что обслуга, которой нечего терять, есть ненадёжная обслуга.

– Ждёт двойню.

– Хорошо.

Поднявшись на третий этаж, он бросил прессу на фигурную консоль и лениво пролистал.

– Что здесь примечательного? – спросил он у ставшего по левую руку от него, чтобы не загораживать свет, управляющего.

– В основном, нейтральные светские байки, – доложил тот. – Есть один неприятный актив.

– Говори, – приказал Пандробан, но тут он сам всё увидел. Иллюстрация к статье изображала карикатуру на популярный снимок Миры с красной дорожки Каннского кинофестиваля. Красная дорожка была изображена в виде ленточного конвейера, посреди которого стояла Мира, а вместо фотообъективов на неё были нацелены промышленные манипуляторы. Заголовок гласил «Миработ покоряет Канны». – Миработ? Что за чёс? – он с недоумённым отвращением повернулся к Аркадию.

– Какой-то креативщик сделал вброс про Миру, будто бы она суррогат.

– Чего?! Говори на нормальном языке!

– Ну, робот. Канадского производства, – Аркадий помялся и выпалил. – Типа, современная секс-кукла. Неживая. Сочинили имя – Миработ.

Пандробан чуть рот не раскрыл, а когда до него дошёл смысл фразы, гикнул и сокрушённо покачал головой.

– Какая же тупая школота.

– Тему подхватили с большим энтузиазмом – как говорят интернетчики, пипл схавал с аппетитом, – и теперь активно развивают.

– Понял, проехали, – кивнул Пандробан, который, вместо того, чтобы взбеситься, как ожидал Аркадий, казался позабавленным. – Что камеры эти воздушные – больше не летали?

– Был один.

– Как, был? Где? Над домом?

– Над соседним.

– Им же радиус запретный очертили по суду! Они вообще страх потеряли? – занервничал Пандробан.

– Это новый какой-то, в судебном решении не указан. Неизвестно чей. Мы его пока не идентифицировали – Серёжа ищет по всем базам. Документы готовы, завтра-послезавтра сделаем на него судебный запрет.

– Хули его пробивать, ждать я ещё должен! Он за два дня про меня Санта-Барбару успеет снять, – повысил голос Пандробан. – Только заметите – сбивайте его. Это моя частная территория и приватная жизнь. Они по-любому права не имеют снимать – я не знаю, где это написано, я не юрист, но я, мать твою, чувствую, что должен быть такой закон. И без всяких судов чтобы не смели они на километр ко мне приблизиться. Это противоречит всем человеческим ценностям.

– Вонь будет, если сбить и свалится на кого-то… – осторожно возразил Аркадий. – Формально это не запрещено. Очень она их интересует – идут на риск.

– Суки, – процедил Пандробан. – А что она? Её засекли?

– Нет. Её во дворе трудно застать, даже если бы они тут стаями круглосуточно кружились. А если и выйдет, то шляпу покажет – это максимум. Потому я не слишком тревожился…

– Ясно. Где она была?

– Сегодня вообще не выходила. Завтрак забрала час назад.

– Кому звонила?

– Только переписывалась в мессенджере. Всё здесь, – Аркадий извлёк из нагрудного кармана пиджака запечатанный конверт и протянул хозяину. – Все адресаты – сотрудники агентства, которое занимается фестивалем.

– Фестиваль этот… – вспомнил Падробан, распечатывая конверт и пробегая копию переписки. – Когда он, кстати?

– Послезавтра.

– Во сколько легла?

– В два часа ночи погасила свет.

Пандробан упёр кулак в консоль, словно гирю опустил, чтобы погасить колебание внутренних весов. Но это не помогло. Он испытующе глянул на Аркадия.

– Ты абсолютно уверен, что она никуда не выходила ночью?

– Абсолютно.

– В окно она не могла вылезти? – глупо спросил Марат Игильманович.

– Повсюду камеры, – растерянно проговорил Аркадий.

Пандробан вынужден был согласиться, но не успокоился. Аркадия смущала эта странная фобия хозяина, навязывающая ему идею побега его любовницы: он знал, что у Марата Игильмановича есть чуйка на опасности, и за долгие годы службы научился доверять ей. Постоянные сомнения касательно Миры заразили и самого Аркадия, который стал, пока беспочвенно и молча, предполагать в ней засланца конкурентов или, ещё хуже, одной из государственных правоохранительных структур. Конечно, Аркадий неточно оценил природу волнений своего босса, что, впрочем, было следствием недостатка отнюдь не ума (ибо Аркадий его не испытывал), а содержательного общения с самой Мирой, – её Аркадий, несмотря на то, что фиксировал почти каждый её шаг, и видел-то всего несколько раз вскользь.

– Кто-то заметил её где-то? – вдруг с ужасом сообразил Аркадий, и когда хозяин ответил отрицательно, у него отлегло от сердца, – в отсутствие конкретных фактов подозрения в ошибке можно было списать на заурядную паранойю.

– Поставь камеры внутри, – распорядился Пандробан, направляясь в глубину этажа.

– Я уже ставил раз, – напомнил управляющий. – Она их мгновенно обнаружила и вырвала с проводами.

Пандробан вернулся к лестнице и понизил голос.