Фуга. Горсть вишневых косточек

Сашка пожал плечами:

– Сбросился бы с колокольни.

– Ты говоришь глупости! – Регина возмутилась, но, хотя Сашка стоял сзади и видеть не мог, он точно знал, что возмущение притворно, и сейчас она улыбается. Но этого было недостаточно, одной реплики для Регины мало, Сашка поймал кураж:

– Раз уж с колокольни нельзя, то пусть халера хватит или что похуже, только б окончательно. Я без тебе не протяну, вероятно, ополоумею разом и пойду буянить, как бешеный медведь.. И пусть найдется кто-нибудь добрый, кто пришибет меня, будь я неладен!– он наклонился ближе к ее уху, – Ты моя нареченная, Регина.

Регина обожала слушать о том, как Сашка умрёт без неё от немыслимых душевных страданий, и о том, что расстаться с ней несовместимо с жизнью, а так же, что можно свихнуться и сгинуть в безумстве, если не видеть её хоть день. Он несдержанно и с жаром, как всякий влюблённый поэт, шептал, что она – она лишь одна во всем мире – суть жизни, свет души, искринка, лучик, муза! Лишь она будоражит сердце, возбуждает вдохновение, заставляет дышать, улыбаться, плакать, изнемогать от желания, радоваться жизни и, если будет позволено, сходить с ума от одного взгляда. Сашка был щедр на ласку и считал нужным скрывать от Регины свои чувства. Она с готовностью, но сдержанно принимала восторги а так же подбивала на новые бурные откровения, позволяя себя превозносить.

– Посмотри, – Регина указала вперёд, – Над самым рассветом небо становится зеленоватым, это интересно.

– Эммм… – Сашка выглядел я в небосклон, – Думаю, там нет никакого зелёного, тебе мерещится.

– Он там есть, очень прозрачный, необычайный! И я намерена нарисовать его, обязательно приду сюда с мольбертом.

– Нарисуй сначала каштан.

Регина покачала головой:

– Чуть позже, дождёмся, когда на нем появятся молодые листочки. Необходим контраст между единственной живой веткой и огромным сухим стволом – как символ бессмертия, воли к жизни, перерождения. Во все времена художников вдохновляла бренность бытия. Даже самый сочный натюрморт они норовили подпортить намеком гнили, такой уж у них способ общаться с людьми, через краски. Каштан заявляет об обратном. Жизнь побеждает, надежда и сила духа одолеют любую напасть, – Регина повернулась и обняла Сашку, – листочки вот-вот распустятся, подожди ещё немного.

Он шепнул:

– Как пожелаешь.

Быстрым движением Регина расстегнула его куртку и поторопилась выправить рубашку. Сашка отступил на шаг:

– Регина Волданович, какое разнузданное поведение!

– Холодно,– она сунула руки под одежду.

Сашка тоже не страдал от жары, поэтому старался не извиваться червяком, когда Регина прижала обжигающе холодные ладони к его животу

Он медленно поцеловал Регину. Это мгновение было так хорошо, так невыразимо чудесно, даже слегка кружилась голова. Сашка отступил назад… Малый колокол качнулся совсем чуть-чуть, но звон оглушительным валом заклубился в воздухе. Регина вздрогнула и отпрянула – удар второго колокола разлетелся, распугав птиц. Раскат застекленел протяжным эхом в застывшем воздухе утра. У Сашки во взгляде мелькнуло отчаяние:

– Как думаешь, сколько сейчас время?

– Наверное, шестой час…

– Рано.

Наверняка отец слышал звон, Сашка лихорадочно засоображал, как бы выкрутиться, и тут же озорная искра осветила его лицо, он ухмыльнулся. И потянулся к толстой верёвке благовестника… Регина зажала уши руками. Громом грянул быстрый перезвон колокольной меди, Сашка оживил дремавшие языки, задергал канаты и прямо в апрельский мороз посыпался трезвон. Гулкие удары перемежались с заливистыми лёгкими трелями, сплетаясь в плотную ткань бойких, мелодичный перестуков. Сонный воздух сотрясал глубокий замысловатый звон. Резвая песнь взвилась над монастырем, пролетела волной по сонному городу, опустилась росой на холодную зелень и запуталась в сплетениях тёмного леса. Последний удар неспешно затих в воздухе пульсирующим эхо. Сашка отпустил верёвки.

– Что это? – Регина оглохла немного и ей пришлось кричать, – Это же не ваш обычный перезвон?

– Вагнер…

– Мрачно.

– Нам лучше убраться.

Они быстро спустились по винтовой лестнице колокольни и Сашка запер дверь. От прозрачных лучей рассвета ни осталось и следа – туча глухой давящей тенью накрыла городок. Сперва, совершенно беззвучно, полетели первые крупные капли, спустя минуту в небе громыхнуло. На городок обрушился дождь. Он загудел, плотной косой стеной, низвергаясь на землю. Вытянутые капли со скоростью пули проносились в воздухе и шумно разбивались об асфальт, превращаясь в холодные и злые фонтаны. Ноги вымокли мгновенно. Сашка хотел укрыться на кухне бесплатной трапезы и уже выискивал ключи в кармане, но Регина его остановила. Она подставила лицо неистовым струям воды и зажмурилась. Капли азартно вбивались ей в волосы, исчезая в кудрях, как в теплом пуху.

– Это последний дождь на весну! – крикнула она, расстегивая и сбрасывая пальто, – Я не могу его упустить!

– Глупости! Конечно, можешь.

Регина стянула свитер и шлепнула поверх пальто. Сашка хотел возразить ей, но его внимание резко захватило обстоятельство, что Регина осталась в ночной рубашке.

– Ты в сорочке!? Почему ж тебя пришлось так долго ждать?

– У меня есть свои секреты.

Регина скакала под дождем, как умалишенная, высунув язык и крепко зажмурив глаза. За несколько минут краски мира исчезли, смылись дождевой водой, сменившись серыми, с металлическим отблеском, оттенками. Туча кряхтела старческим грудным хрипом, извергаясь гроздьями капель, словно из последних сил. Сашка подобрал одежду, схватил Регину и утащил под навес бесплатной трапезы. Ловко отпер дверь и они оказались в полутемной, пустой кухне. Без суеты и снующих людей это место казалось просторней и холоднее. Сашка протянул полотенце, но Регина не приняла его, а с довольной улыбкой плюхнулась на стул.

– Нам нельзя полуголыми танцевать под окнами монастыря после того, как мы переполошили округу несвоевременным набатом, – размеренно, стараясь донести смысл каждого слова, проговорил Сашка. Волдановичи, Регина, с присущим им высокомерием, считают, что позволено на свете им решительно все! Впервые Сашку это задело. Тут оказалось, что ночная рубашка вымокла и просвечивает. Ткань жадно прилипла к животу, втягиваясь в темную ложбинку и намекая на круглый, влажный пупок. Это… Смущало.

– Свитер сухой. Давай я заварю чаю, а ты пока переоденешься.

– Это джемпер, Саша.

– То есть, в смысле – имя?

– Есть разница между свитером и джемпером. А если ты хочешь говорить со мной на одном языке, Александр Чижов, научись разбираться в терминологии.

Если полное имя, значит все очень серьезно – Сашка давно это понял. Он налил воды в чайник и отвернулся к плите.

– Ладно, накинь его. Заболеешь под самый день рождения, а окажется, что я виноват – вытащил тебя из постели и держал в холоде все утро.

– Не хочу, – Регина медленно потянулась, прикрыв глаза. – Мне нравится чувствовать на себе дождь, это будоражит. Сразу кажется, что я принесла его с улицы сюда, – Регина хохотнула, – Кажется, будто я наделала, что-то запретное. Теперь я поняла, что ты говорил на колокольне про особое очарование утра – тихо, безлюдно и некого стыдиться.

– Регина, оденься!

А позже за завтраком отец, потрясая указательным пальцем, заметил:

– Ух и озороватый же этот твой подопечный, Евгения.

У Жени все застыло внутри:

– Что он натворил, отец?

– Вздумал бить в колокола чуть свет и перебудил, небось, пол округи!

– О, ну я… Поговорю с ним.

– Будь добра.

Сашка хотел вклиниться в разговор, чтоб хоть как-то разъяснить произошедшее, но, к своему удивлению заметил, что отца мало интересует колокольный перезвон на рассвете. Батюшка быстро ушел в свои мысли, пряча мрачное выражение лица в складках морщин.