Фаина Федоровна

–Как у тебя на работе? – спрашивала я.

–Нормально.

–Ты мне теперь почему-то почти ничего не рассказываешь.

–А что рассказывать, ты уже всё про всех знаешь.

По-прежнему радостными оставались для меня только походы в кино и совместные ночи. Правда и с ночами тоже было не всё гладко. Я ужасно боялась забеременеть. Сергей же из всех средств предохранения предпочитал посылать меня в общую ванну. И даже сам купил мне в аптеке спринцовку. От слова «презерватив» лицо его расплывалось в недоумённой улыбке.

–Я же ничего в кондоме не чувствую, – говорил он с видом обиженным и даже оскорблённым.

–Но мне нельзя в эти дни! – недоумевала я. У меня не укладывалось в голове, как человек может не понимать, что отказываясь от презерватива, он со свободной душой обрекает меня на аборт.

–Но другие женщины как-то выходят из положения?

–Выходят. Но мне этот способ не подошёл. – Я действительно стала принимать противозачаточные таблетки. Не знаю уж из чего и где их изготавливали в то время, но меня после нескольких приёмов так страшно стало тошнить и развилось такое ужасное кровотечение, что я тут же выкинула всю оставшуюся пачку в помойку.

Сергей совершенно не мог скрыть досаду по поводу моей осторожности.

–А тогда зачем ты здесь? – спросил он в один из вечеров, когда я собиралась залечь в нашу с ним постель.

–В каком смысле?

–Ну, зачем ты здесь, если тебе нельзя?

–Мне можно, но только с предохранением.

–Я с предохранением не хочу. – Он снова включил уже выключенный на ночь телевизор и стал с преувеличенным вниманием смотреть какую-то передачу.

–А я не хочу делать аборт, – сказала я. И вдруг набралась храбрости. -И если что, я хотела бы знать, ты готов на мне жениться?

Он сделал вид, что не слышит, так и сидел спиной ко мне и лицом к телевизору. Я вылезла из постели, подошла к нему и тронула за плечо. На голом полу ужасно стыли ноги.

–Ты меня слышал?

–Что? – Он не повернул головы.

Холод поднимался от подошв и полз по ногам вверх, по животу к груди, к самому сердцу.

–Если я забеременею, ты женишься на мне?

Конечно, я понимала, что от обещания до действия не всегда один шаг, но мне хотелось получить хотя бы обещание. Я разрывалась от противоречий. С одной стороны, я радовалась, что теперь не одна, что есть мужчина, которого я жду с работы, к которому бегу, которому улыбаюсь, чьи рубашки деловито нюхаю и говорю: «Пора в стирку». Я радовалась тому, что как «взрослая» женщина, как мама, я готовлю еду мужчине, с которым сплю. И вместе с тем я понимала, что вероятно теперь всю жизнь я буду делать одно и то же: бежать после работы в его общежитие (бог знает, когда нам дадут квартиру и вообще, дадут ли, ведь я была обеспечена жилплощадью у родителей), что я буду вечно озабочена проблемой еды и денег, и совершенно неизвестно, смогу ли я при таких обстоятельствах учиться дальше и сможем ли мы хоть когда-нибудь, где-нибудь отдыхать. Дети вообще маячили какой-то неясной и тяжёлой перспективой. Я и так почти ничего теперь не успевала. Я даже не могла читать – ни по работе, ни то, что тогда считалось новинками и публиковалось в журналах. А это делало мою жизнь непривычной и какой-то скучной, не смотря на вспышки счастья, которые я испытывала. И я понимала, что не смогу так жить всю свою жизнь. Но что мне делать, не знала.

По вечерам я теперь первая забиралась в постель и смотрела из-под одеяла на Сергея, терпеливо ожидая, пока закончится по телевизору какой-нибудь пустяшный фильм. Ну, как же, – думала я, – живут все? Мои мама с папой, ведь они точно так же проводят время. Но ведь они счастливы? Я уверяла себя, что привыкну, что это нормально – жить, как все, радоваться халатам с рюшечками… Но когда Сергей уезжал, я бежала домой и радовалась, что смогу побыть с родителями, ничего не делать по хозяйству, валяться в постели, читать книжки, наслаждаться маминой стряпнёй. Но и Сергея мне тоже было жалко – как-то ему было там в его командировках? Поэтому в первый же после праздника рабочий день, я набирала у родителей полную сумку вкусной еды и после работы мчалась в общежитие. Я красиво раскладывала еду на столе, мы пили портвешок, Сергей целовал меня, делал звук телевизора тише и медленно снимал с себя одежду: аккуратно складывал брюки, вешал их на спинку стула, поверх клал майку, стягивал носки. В трусах он ещё дожёвывал мамин пирожок и досматривал титры. Меня это не раздражало, не бесило, я из постели разглядывала его, и мне очень нравилось и его простое лицо, и суховатая фигура и жилистые руки.

Неужели он мой? Неужели он тоже думает про меня, любит? – Это казалось фантастическим.

–Ты скучал?

–Конечно, скучал…

В комнатушке было прохладно, я вытягивала руки из-под одеяла, он ложился ко мне… Тело его отчего-то всегда было горячим, будто внутри его пылала топка, а я кидала в неё сухие поленья. Мне казалось, что постель сближала нас до неделимого родства души и тела. Я немела, превращалась в зверя, в птицу, в стихию моря, в небеса, в лунный свет, в поэму. Слова заменялись ощущениями. Губы, руки, тела сливались, скрещивались, смешивались запахами, дыханием, биением сердец. Потом наступало умиротворение, в котором уже не было места каким-то сложным желаниям, только примитивным – есть, пить, спать.

Зато в те дни, когда мне было нельзя, наша постель превращалась в поле нешуточной битвы. Такие ночи нас ожесточали.

–Ничего же не будет! – уверял меня он.

–Почему ты так уверен?

–Ну, я так сделаю.

–Это не всегда получается.

–У меня получится. – Сергей наваливался на меня и старался размягчить меня, притупить бдительность. Но я была начеку.

–Ты не хочешь мне уступить, потому что не любишь! Когда женщина любит, ей всё равно, – шантажировал он.

–Я никого не люблю, только тебя, – уверяла я.

–Но ведь я мучаюсь! – по-детски возмущался он. -Нет, ты меня не любишь! – И мне становилось его жаль, но страх перед абортом всё равно оказывался сильнее. Мы изводили друг друга, распаляясь и изматываясь, мы отворачивались друг от друга, делали преграду из одеяла, но всё равно не могли уснуть.

–Как я пойду завтра на работу? -Взывал он. -Из-за тебя у меня всё болит!

–А я? У меня каждый день сорок четыре человека больных. Мне тоже надо выспаться.

–Ты в конце концов сделаешь меня импотентом.

Он не завтракал в такие дни и не разговаривал со мной. Выпивал стакан чаю и уходил на работу. Я тоже выскальзывала следом, чувствуя себя виноватой, но и победительницей. Я понимала, что лучше всего было бы не приходить к нему в такие дни, но я скучала. Я ничего не могла поделать, я рвалась к нему в общежитие и пыталась задобрить его, стараясь приготовить что-нибудь вкусное, что он любил.

–Угораздило же меня связаться с врачихой! – говорил он с полной серьёзностью, а я не понимала, шутит он, или правда сожалеет о нашем знакомстве, и это непонимание вселяло в меня ещё больший страх за наше будущее.

Конечно, он был гораздо сильнее меня. Несколько раз он пытался взять меня силой, сжимал мне руки и не давал вырваться из-под него. В такие моменты он целовал меня с каким-то особенным надрывом и, как мне казалось, страстью. Я задыхалась, мной овладевал дикий страх перед насилием, я изворачивалась изо всех сил и начинала кричать.

Однажды соседка по кухне всё-таки улучила момент, и когда я переворачивала жарящуюся на сковородке картошку, спросила:

–А вот это: «Не хочу! Пусти!», это у вас такая игра, что ли?

Я промычала что-то невнятное.

На следующий день я купила маленькую электроплитку и стала жарить картошку в комнате, но о том, что за стенкой всё слышно, я Сергею сказала.

–Ну, и что же ты ей ответила? – заинтересовался он.

–Что ответила? Что ты меня ремнём по ночам лупишь, – я пошутила, но он вдруг задумался:

–Интересная мысль, надо будет попробовать. – И мне стало отчего-то страшно.

Мне очень нравилось, что Сергей практически не употреблял спиртного.