Фаина Федоровна

–Ну и что? – раскрывала глаза Фаина Фёдоровна. – И сентябрь быстро пройдёт, и октябрь за ним, и вообще вся жизнь прокатится – не заметите. Коньки-то у вас есть?

–Нет. – Коньков у меня действительно не было. Из всех видов спорта мне был знаком только бадминтон.

В другой раз во время нашего короткого чаепития она вдруг зачитывала мне какую-нибудь заметку, вырезанную из газеты.

–Знаете, оказывается, есть такая игра – пляжный волейбол. Вы на пляж ходите? В волейбол играть умеете?

–Не хожу и не умею.

–А почему?

–Палец боюсь сломать.

–Это правильно, – замечала она. -Если палец сломаете, инструменты держать будет неудобно. Идите тогда в кино.

Меня не то чтобы бесили её замечания, я их всерьёз не принимала, но сама моя жизнь – с работы домой и потом опять на работу, стала надоедать. Хотелось чего-то ещё, другого применения сил после работы, хотя сил, если честно, к вечеру оставалось не так уж много.

Сама Фаина Фёдоровна в кино не ходила. И телевизор не любила. Она не читала книг и практически не готовила еду. Но радио она слушала, во всяком случае, была в курсе всех политических новостей. Читала газеты. Ещё она была помешана на чистоте. И в нашем кабинете, и в её комнатушке в коммунальной квартире обстановка была приближённой к стерильной. Думаю, она одна мыла и коммунальную кухню, и туалет, и коридор, потому что не переносила, когда где-то что-то было пролито, капнуто, запачкано. Однажды я зашла к ней домой по какому-то случаю. Крахмальные салфетки сияли свежестью на тумбочке и столе.

–Красивые салфетки.

–Это крючком. Хотите вас вязать научу? Я дочке и кофточки вяжу, и перчатки.

Значит, Фаина Фёдоровна в свободное время ещё и вязала.

Постепенно я научилась ходить в кино одна. Сначала я стеснялась заходить в зал при полном освещении, стеснялась, что на меня смотрят. А мне казалось, что на меня смотрит весь зал. Специально я ждала, прогуливаясь по улице, чтобы успеть войти как раз тогда, когда свет уже будет гаснуть. Но несколько раз после таких манёвров мне приходилось садиться на неудобное место, потому что моё оказывалось уже занятым. Поднимать скандал означало ещё более привлекать к себе внимание. Я изменила манёвр и стала приходить заранее, подкарауливая момент, чтобы первой войти в зал, как только откроют двери. Уже сидящий в зале человек вызывает интерес меньше, чем только что вошедший. Но однажды я прибежала в кино с полной сумкой только что купленной картошки. Мама попросила меня купить, а после сеанса магазин был бы уже закрыт. Картошка оттягивала руку, при входе в зал я запнулась на ступеньке и пролетела вперёд несколько шагов, выронив сумку. Картошка высыпалась в проход, а мимо меня шли к своим местам люди, и кое-кто наподдавал мою картошку ногой, будто футбольный мяч. Я загораживала проход, нагибаясь, ползала между сиденьями, подбирая клубни. Кто-то хихикал, какая-то женщина взялась мне помогать. Картошку собрали. В конце концов я плюхнулась на сиденье запыхавшаяся и распаренная, сумку поставила между ног, отёрла марлевой салфеткой лицо ( Фаина Фёдоровна и мне нарезала такие салфетки, не только себе) и вдруг почувствовала себя женщиной в возрасте, хозяйкой и добытчицей. И в этот день моё смущение при походах в кино улетучилось навсегда.

Олег вёл машину так же, как и стартовал – не быстро, плавно. Я опустила спинку сиденья и полулёжа смотрела на улицу, на проплывавшие мимо уже зажёгшиеся фонари. Они вычерчивали на оконном стекле немыслимые горящие зигзаги. Я заглядывала с любопытством внутрь себя. Что же это со мной? Неужели любовь?

***

С Сергеем мы познакомились как раз в кинотеатре. Наши места оказались рядом. Вообще-то, как потом он сам мне признался, его место было значительно дальше, но зал в этот раз был полупустой. Сергей оглядел все ряды, высмотрел меня, сидящую в одиночестве, оценил, что ряд передо мной был практически пуст, а значит, ничья голова не стала бы помехой перед экраном.

–Не возражаете?

Я повернула голову, посмотрела на него.

–Не возражаю.

Он потом рассказал, что, как ему показалось, от меня пахло стоматологическим кабинетом, и он решил завязать со мной знакомство именно по этой заманчивой причине иметь знакомого стоматолога. Теперь я понимаю, что эта откровенность, тогда мне импонировавшая, должна была бы скорее вызвать недоумение, но я сама была человеком прямым, и мне понравилась его прямота.

Фильм был пустой. Когда после сеанса включили свет, Сергей оглядел меня подробно и довольно бесцеремонно. Я спросила с вызовом:

–Ну, как?

Растерялся он.

–Что – как?

Я помню, что сначала разозлилась.

–Внешность подходит?

Тут он улыбнулся.

–Нормальная внешность.

Сейчас я уверена, что как бы не нравилась мне тогда работа в поликлинике, она пошла мне на пользу. Я приобрела уверенность в себе. У меня развязался язык, ведь я по сорок раз за приём должна была указывать, что делать, как принимать, чего остерегаться. Но от природы я не любила много разговаривать, и поэтому не сделалась болтливой. Мои пояснения были скупы, но необходимы. Я научилась говорить чётко, прямо и веско. Но в конечном счёте выяснилось, что так я привыкла разговаривать лишь с больными, а с Сергеем…

Пожалуй, мне даже понравилась его довольно заурядная внешность. После случая с Володей у меня возникло отвращение к высоким красавцам.

Сергей был обладателем зеленоватых, мелких, в забавную крапинку глаз, которые мне как раз и понравились своей крапчатостью, носика уточкой, и следов юношеских угрей на щеках. Он был невысок и не особенно плечист, но я потом убедилась, что жилист и достаточно силён. Улыбался он застенчиво и открыто. Он умел улыбаться, и как обнаружилось потом, возвёл улыбку в культ. Улыбкой он прекращал все споры. Я теперь уже не помню в подробностях его лицо, но улыбка его существует в моей памяти отдельно, как у Чеширского кота. Улыбкой он сопровождал все свои просьбы, высказывания, потребности. Это был его жизненный код, с помощью которого он привык добиваться желаемого, а может, у него был так устроен рот, что при каждом слове губы растягивались сам собой, а он, зная это за своим лицом, уже доводил улыбку до завершения, до логического конца. Я даже не исключаю, что в детстве он тренировал свою улыбку перед зеркалом.

В общем, около месяца мы с Сергеем встречались, в основном, в кино.

Теперь это кажется удивительным, но именно к браку тогда стремились девушки. Брак был способом легализировать секс, найти опору, создать союз на всю жизнь, устроить судьбу и беспрепятственно рожать детей. Беременность вне брака означала именно «бремя» – неприятную необходимость объяснения с парнем, часто – аборт, угрозу последующих выкидышей и бесплодия. Дикарское это было время. И поэтому девушкам нужно было выходить замуж. Особенно ценились (кто бы мог подумать?) военные, инженеры и космонавты, а у парней в приоритете были музыкальные работники, воспитатели, учителя, продавцы и… стоматологи.

Сергей мне нравился ещё и потому, что как раз был инженером-наладчиком. Как тогда говорили: «рукастый мужик».

Как оказалось, он приехал в наш город в командировку на большой завод. То ли чего-то налаживать, то ли, наоборот, учиться налаживать, чтобы потом ехать назад, в другой город, откуда он был родом, и применять на практике полученные у нас знания.

От нашего завода ему дали комнату в общежитии. У него был, так называемый, бокс. Отдельная комната в обычной двухкомнатной квартире. В соседней комнате проживала тоже приезжая семейная пара. Фактически это была обычная коммуналка, но только без прописки; служебная, заводская, в которой жильцы менялись по мере того, как они становились нужны или не нужны заводу.

Вот в эту комнату Сергей как-то и привёл меня после очередного кино, под смехотворным предлогом то ли что-то посмотреть, то ли починить… Ах, да, ему понадобилось подобрать в комнату шторы. После сеанса мы вместе ходили выбирать в магазин тюль и портьеры, и это было похоже на устройство совместного быта. И у меня вдруг от этой глупости сладко заныло сердце. И мы действительно купили тогда простенькие гардины и совсем дешёвенький тюль, и я сидела в его комнате и весь вечер на руках подшивала казавшиеся нескончаемыми полосы ткани.

Не знаю, как в других семьях, но в моей всегда приоритетным считалось получение «настоящей» профессии. Будет профессия – всегда сможешь выжить,– говорили мои родители, и я в этом тоже твёрдо была убеждена. Я не поддавалась на противоречия, которыми полнилось наше воспитание. Девочки должны были уметь готовить, шить, убирать, но в то же время, они должны были быть и матерями, и воспитателями, и специалистами. Я для себя выбрала только одно, потому что всё остальное казалось мне не интересным, но сейчас вдруг исключительно «не моё» занятие по подбору ткани, наполнило меня неведомой доселе радостью. И в тот воскресный вечер, подшивая шторы в комнате у Сергея, я наслаждалась своей женственностью. Потом мы ели жареную на сале картошку и пили чай. Сергей принёс вино – довольно приличный портвейн. Я выпила почти стакан, и всё закружилось у меня в голове – мой дом, поликлиника, Фаина Фёдоровна, родители… Сергей дал мне выпить ещё, и я почувствовала себя, как под анестезией. Проснулись мы вместе, и с этого дня я не то чтобы поселилась у Сергея, но раза три-четыре в неделю, а потом и чаще, приходила, хозяйствовала и оставалась с ним на ночь. Через месяц я уже не появлялась дома. И такое существование вдруг наполнило новым смыслом мою жизнь.

Мне оказалось всё интересным в Сергее. И его город, и родители, и детство, и профессия… Сначала Сергей много рассказывал мне о заводе. Людей, которые работали с ним в цехе, я знала по именам,. Я с удовольствием выслушивала и вникала в многочисленные проблемы по доводке и наладке оборудования и даже не задумывалась о том, что же будет, когда оно будет налажено окончательно. Я радовалась, когда Сергей иногда заходил за мной в поликлинику. Как ни странно, мы по-прежнему часто ходили в кино. Я как бы навёрстывала этим упущенное время. Казалось, что навсегда отодвинулось и исчезло то прошлое, когда я сама себе покупала билет и одна проходила на своё место. Ныне я шла в компании мужчины. Я чувствовала себя кем-то вроде гусыни, важно шествующей к водоему под предводительством гусака.

Через полгода моих ночёвок в общежитии забеспокоились родители.

–Олечка, тот человек, у которого ты живёшь, он что-нибудь говорит о своих планах?

Вопрос этот звучал, как из девятнадцатого века и очень меня злил. Мои первые сексуальные опыты давали о себе знать: я ещё больше похудела, на лбу у меня вскочил огромный непреходящий прыщ, а моя работа в поликлинике казалась всё больше невмоготу.

Сергей категорически отказывался зайти к нам домой.

Каждый раз находилась веская причина. Но я всё равно была очень счастлива тогда, в его комнате с нашими новыми занавесками, квадратным столом, покрытым клетчатой синей клеёнкой. Тогда впервые в жизни я узнала, что такое бессонница. Никогда до этого не страдала. А тут просыпалась от непонятной тревоги и в то же время от счастья под серым и розовым от заводских огней ночным небом и чувствовала на себе непривычную тяжесть мужской горячей руки или видела в темноте контур худой спины Сергея и целовала его уже такие родные, выпирающие лопатки. Счастлива ли я была в эти моменты? Да, я была счастлива, и поэтому сейчас не сержусь. Интересно, где он сейчас, Сергей? Как сложилась потом его жизнь? Впрочем, разве мне действительно это интересно? Разве я не обещала себе всё забыть? Да, я обещала. Но не забыла.

Забавно, что Фаине Фёдоровне Сергей тоже не нравился, как в своё время и Володя. Когда Сергей заходил, она фыркала, хмыкала, отворачивалась и мелко встряхивала головой.

Я не обращала на неё внимание. Но мои родители тоже пребывали в недоумении и тревоге.

–Пригласи твоего знакомого к нам на Восьмое марта. Ну, или хотя бы на Первое мая?

Но как назло и в марте, и в конце апреля Сергея посылали в какие-то длительные командировки, из которых он возвращался уже после праздников.

А я его отъездам не расстраивалась. Честно говоря, мне тяжело было заниматься хозяйством в его общежитии, а мы только и делали по вечерам, если не шли в кино, что готовили еду, прибирались, ели, спали… Я стеснялась готовить на общей кухне, да и готовить не умела. Когда выходила из своей комнаты соседка, я сразу, как мелкий зверёк, скрывалась за нашей дверью. Соседка была сдобная, всегда розовая и весёлая, будто из бани. Каждую неделю появлялась в новом халате – то с оборочками, то с рюшечками. Однажды явилась в необыкновенном пеньюаре – с кружевами в пол. Ей, наверное, хотелось поболтать со мной, но мне не хотелось разговаривать, я стеснялась своего положения гостьи. И вообще постепенно я будто обёртывалась какой-то серой зыбкой паутиной, как в кокон. Я вроде бы и смеялась, и радовалась, и даже не без удовольствия наводила порядок и чистоту, но в глубине души я всё равно чувствовала, что тупею, тупею… И разговаривали с Сергеем «по душам» мы всё реже, реже. Он теперь всё чаще приходил позднее меня и сразу включал маленький телевизор.