–Давайте.
Я смотрю прямо перед собой и мысленно вижу зал почтамта, жёлтый овальный стол. Я чувствую то же, что, сейчас, наверное, чувствуют обманутые вкладчики.
–Этак если разобраться, – рассуждает Фаина Фёдоровна, -вас ещё почище меня можно перед всеми на суд выставить. Связались не просто с женатым. С отцом двух детей!
–Я всё выясню, Фаина Фёдоровна, – храбро говорю я. -Всё станет ясно. Может, вы ещё и ошибаетесь.
–Я? – удивляется Фаина Фёдоровна, и больше ничего не говорит. И, что удивительно, я тоже как-то сразу вдруг прекрасно понимаю, что она не ошибается.
Теперь у меня озноб, дрожь, тошнота, но мне надо досидеть до конца приёма.
–Что с вами, Ольга Леонардовна? Расстроились? Не расстраивайтесь! Ну, его, этого вашего Сергея. У меня всё время было впечатление, что какой-то он скользкий. – У Фаины такое лицо, будто она очень рада, что застала Сергея за получением писем.
–На вас не угодишь. – Очередь в коридоре кажется бесконечной. У меня ужасно ноет во лбу, я чуть ослабляю ремень рефлектора. Боль искрит мелкими вспышками перед глазами.
–А вы с вашим старичком продолжаете видеться? – спрашиваю я, чтобы перевести разговор на другую тему.
–Нет, не вижусь, – отвечает мне Фаина.
–Почему? Стыдно стало после собрания? – я её, как теперь говорят, троллю. Я знаю, что не должна так поступать. Я должна делать вид, что ничего не случилось и принимать больных, я не могу выбежать из кабинета и пнуть стоящий в холле горшок с китайской розой. Но во мне растёт напряжение, и я мучаю Фаину. Впрочем, она делает вид, что не замечает этого, что всё в порядке.
–Нисколько не стыдно. Он сам перестал ко мне ходить.
–Значит, вы не только в парке гуляли?
–Какой же мужчина ограничится только прогулками?
Я сейчас вспоминаю этого старичка. Что значит, возраст. Тогда я и думать не могла, что между этим… червячком и Фаиной может быть постель. Теперь я думаю, что и в семьдесят мужчина может быть скрюченным, некрасивым и больным, но секс, вероятно, всегда будет доминировать в его мыслях.
–Так значит, теперь он к вам не ходит?
–Нет.
–Что так?
Фаина смотрит на меня испытующе – сказать или не сказать?
–Испугался.
–Что тоже вызовут на проработку? В ЖЭК?
–У них с женой квартира кооперативная. На неё записана. Жена пригрозила, что в суд подаст и выселит его.
–А вы откуда знаете?
–Людка из процедурного уколы к ней ходит делать.
–А жена этого старичка откуда узнала про вас?
–Так Людка ей и сказала. Она же давно к ним ходит. Уколы то одни, то другие…
Лицо у Фаины Фёдоровны делается насупленным, сердитым. Носик подёргивается. Ей всё-таки неприятны мои вопросы. Бесполезно людям разных поколений рассказывать друг другу о любви. Время разделяет людей больше, чем расстояние или смерть.
После приёма я сразу полетела в общежитие. Вообще-то я не должна была сегодня туда приходить. Как обычно перед праздником, Сергей собирался в командировку, мы уже попрощались, и я собиралась домой. Надеялась отдохнуть, слишком уж устала за предыдущие недели. Однако рассказ Фаины Фёдоровны опрокинул все мои планы.
Я знала, что не обладаю ногами от шеи, глазами в пол-лица, пышной грудью, нежнейшим голоском и не сильна во французской любви, то есть всем тем, что нравится таким мужчинам, как Сергей, но, тем не менее, во мне была женская и просто человеческая гордость. Я больше молчала, чем говорила, и я любила больше наблюдать, чем участвовать, но это не значит, что я была бесчувственной деревяшкой. У меня чуть не с раннего детства выработался разумный «взрослый» характер, а вся романтика моего детства закончилась, когда я вдруг, в одночасье, перестала рисовать «девочек» в королевских нарядах. Возможно, я была (да и теперь остаюсь) скучным человеком. Но скучные люди – опора общества.
Я прилетела в общежитие узнать правду и поступить в соответствии с этой правдой. У меня был ключ. Тёмной молнией, почти неслышно я проскочила коридор и ворвалась в комнату. Мне нужно было обязательно застать Сергея до отъезда. Я просто не выжила бы до его возвращения.
Сергей был уже дома, что меня удивило. По моим представлениям он должен был появиться позднее, быстро уложить вещи и ехать на вокзал, чтобы не опоздать на поезд. Но никаких признаков сборов в комнате не было. Из кухни неслись ароматные запахи. Тушеное мясо с картошкой. Наверное, это готовила соседка. На столе стояла тарелка с несколькими кусочками нарезанной колбасы и нераспечатанная бутылка портвейна.
–Ты не едешь? – бухнула я с порога.
Он удивился.
–Куда?
–В командировку.
Секундное молчание и спокойный ответ.
–В последний момент всё отменили.
Он подошёл ко мне, обнял.
–Хорошо, что ты приехала. Накрывай на стол. Сегодня в столовой по талонам давали мясо. Подкатился к кассирше, у них всегда же остаются двойные, тройные… – Он засмеялся. -И винца купил, – он повернулся к шкафу, достал штопор. -Портвешок. Кажется, хороший.
–А это что?
Я смотрела через его плечо. На табуретке в углу стоял магнитофон. Блестящий, длинный, со встроенными колонками, металлической тонкой ручкой вдоль корпуса. Я такие видела тогда только по телевизору.
–А это музыка.
Дома у нас была «Комета» с крупными, круглыми бабинами, на которые наматывалась магнитная лента.
Сергей нажал на какую-то кнопочку. Открылись кассеты. Прямоугольные, аккуратненькие, в пластмассовых прозрачных коробочках. Нажал ещё на одну кнопку и шнур от сети втянулся в магнитофонную утробу, как хвост змеи скрывается в норе вслед за хозяйкой. Чудо света.
– Откуда он у тебя?
–Места надо знать, – рассмеялся Сергей. Но было в его смехе что-то натужное, суховатое.
–Включи! – сказала я.
–Он не мой. Не буду. – Сергей аккуратно убрал магнитофон в шкаф. – Меня передать просили. Вот поеду в командировку – передам.
–И мясо ты приготовил?
–Ну, что там готовить. Нарезал кусками, залил водой. Через час добавил картошку. Как раз собирался поехать за тобой. Вместе бы и поужинали.