Фаина Федоровна

–Видите ли, в коридоре много больных. Чтобы выдать вам специальный рецепт я должна буду затратить не менее пятнадцати минут, а у меня по нормативу восемь минут на человека. Мы не укладываемся. Нам с вами ещё ухо промывать. Купите капли сами в аптеке! Они стоят всего три копейки.

–Что-о-о? – Заорал мужик. -Вы что, не понимаете, что вы говорите?

Что-то во мне лопнуло и сдулось. Наверное, это была вера в человечество.

Я встала и пошла за специальным бланком. В дверях я обернулась. Фаина Фёдоровна невозмутимо вставляла поршень в корпус шприца.

Заместителя на месте не оказалось.

–А где?

–В регистратуре, кажется.

Пришлось идти в регистратуру.

Вернулась я с проклятым рецептом не скоро. Очередь перед моим кабинетом значительно выросла и понуро кучковалась, как перед похоронным бюро. Очевидно все знали, что приём инвалидов войны быстрым не бывает.

Я открыла дверь и замерла на пороге. Мужлан, закутанный в полиэтиленовую простыню, сидел на стуле в центре нашего кабинета неподвижно, как выточенный из дерева индийский божок и таращил глаза. Фаина Фёдоровна сосредоточенно, по всем правилам, делала промывание. Её белоснежный халат, простыня на кушетке, простыня на Мужлане, пол под его ногами – всё было залито фурациллином. При каждом движении поршня из уха била тугая струя, как из фонтанов-шутих в Петергофе. Это раствор, подаваемый под давлением, упирался в каменистую пробку и возвращался такой же плотной струей назад, обливая лимонными волнами всё вокруг.

–Даже не шевельнулась, – сказала Фаина Фёдоровна про пробку.

–Сила действия равна противодействию, – машинально заметила я.

–Я на вас жалобу напишу – заявил Мужлан шёпотом, осторожно открывая рот.

–Пересаживайтесь ко мне, – устало сказала я. Этот больной за сегодняшний день был двадцать восьмым по счёту. Неужели под напором Фаины Фёдоровны его треклятая пробка даже хоть чуть-чуть не сдвинулась с места? Если б сдвинулась, мне удалось бы её извлечь.

Больной пошёл ко мне прямо в мокрой простыне и клеёнке. Капли с клеёнки дождём полились мне в туфли.

Зондом – той самой моей любимой, длинной шестигранной металлической штучкой с сетчатой гравировкой и крошечным шариком на конце, я попыталась подцепить его замечательный артефакт. Ничего не получалось.

–Больно! Больно! – он тряс башкой, и я не могла подступиться. Я всё примеривалась, с какого края было удобнее подцепить эту чёртову пробку, но как только я делала к нему движение Мужлан орал, будто я, как итальянский мафиози, собираюсь отрезать ему ухо и огромной лапищей отпихивал мою руку.

Вдруг Фаина Фёдоровна подошла и обхватила одной рукой его голову, прислонила её к своему животу. Другой рукой она сжала его руки. Со стороны посмотреть – любящая мать утешает дорогого сыночка.

Я тут же изловчилась. Поддела пробку и нацепила на шарик. Пробка подалась и стала медленно, как червяк, выползать из слухового прохода. Давай! Тянись! Только не сорвись! – так рыболовы молятся за крупную рыбу.

–Эсесовки! Садистки! – орал мужик. -Вы рвёте с мясом! Я вас сейчас всех тут перестреляю!

Фаина Фёдоровна держала его изо всех сил, а он, теперь уже боясь пошевелиться, только орал.

–Ну, вот и всё! – Я вытащила экспонат. Фаина подхватила пробку на марлевую салфетку. Я осмотрела очищенное ухо. В его глубине светилась девственно чистая, блестящая барабанная перепонка. На коже ни царапинки.

Я протянула мужику салфетку, на которой лежало его сокровище.

–Можете сохранить на память. Редкий экземпляр. Хоть студентам показывать.

–Я тебе не обезьяна, чтобы меня показывать.

Да, он был Мужлан с большой буквы. Как только миновала малейшая опасность для его уха, он с лёгкостью стал мне «тыкать».

Я скатала его замечательную пробку вместе с салфеткой в марлевый комок и выбросила в мусорную корзину под стол.

–Фаина Фёдоровна, дайте турунду с альбуцидом.

Ни слова не говоря, она подала мне тазик с влажной турундой. Спиртом от турунды разило, как от открытой бутылки с водкой.

Мужик стал принюхиваться.

Ох, Фаина Фёдоровна, шутница моя… Я представила, как он бы заорал, если ему действительно вставить в ухо турунду со спиртом. Спирт – он ведь имеет склонность щипать, кожа слухового прохода хоть и не была повреждена, но от промывания покраснела.

Я встала, взяла из банки сухую турунду и сама макнула в альбуцид.

–Вынете перед сном. И вот вам ваш бесплатный рецепт на капли. До свидания. – Я не могла дождаться, когда он покинет наш кабинет.

–Давай-ка пробку сюда. -Вдруг сказал Мужлан. -Жене покажу.

–Поздно. – Сказала я не без удовольствия. -Я уже её выкинула.

–Я на тебя жалобу напишу!

–Вы сами отказались её взять.

Мужик, злобно косясь на нас с Фаиной, продолжал сидеть.

И тут Фаина Фёдоровна опустилась возле моего стола на колени и выволокла корзину из-за моих ног. Мужик с прежней злобой недоверчиво наблюдал за ней, пока она своей маленькой рукой без перчатки перерывала в корзине мусор. Я встала со своего стула.

–Перестаньте, Фаина Фёдоровна!

–Вот. Нашла! – Она вытащила из корзины марлевый комок.

–А это точно моя? – недоверчиво спросил Мужлан

–Мы с врачом сегодня никого кроме вас не промывали!.

–Ну, уж нет! Так я и поверил! Давайте проверяйте!

Фаина Фёдоровна развернула салфетку и показала пробку.

–Заворачивайте снова! Чтоб не потерялась.

Моя медсестра упаковала пробку в коробочку из-под использованного лекарства. Я молчала. Меня трясло. Мужлан сунул коробку в карман и пошёл к двери, не сказав ни «спасибо», ни «до свидания». Я посмотрела, как он протаранил животом дверь и повернулась к Фаине Фёдоровне. Она с равнодушным видом уже чистила мой зонд.

–Зачем вы дали мне спирт на турунде? – спросила я. -И зачем полезли под стол? Может, нам за его пробкой надо было бы ещё на помойку бежать?

–От спирта ему ничего бы не сделалось. Пощипало бы – и всё. Даром он что ли тут орал про эсэсовок? А под стол я полезла, потому что это говно иначе вас со свету бы сжило, если бы я не достала. – Она была спокойна, и даже не верилось, что какой-то час назад она плакала и сучила ногами. -Я этого хама уж давно знаю. Он трёх своих жён, если не четырёх, до могилы довёл. Вы его берегитесь, между прочим. Он и сглазить может. – Она аккуратно вытерла и убрала зонд в коробочку. -У него такой взгляд противный! Нечистый. И мать у него тоже, знаете ли, до девяноста лет дожила, и на всех наших врачей жалобы писала. А он, говорят, даже могилу ей толком не справил. Ни памятника, ни даже оградкой не обнёс. Так и лежит, как брошенная. Это от жадности всё. А вы ему: «купите в аптеке… три копейки…» Разве ж с такими так можно?

Меня стало тошнить.