Изгой

Я уснул поздно, в первом часу ночи. Проснувшись, я уже был в сильном предвкушении встречи с Софьей.

Утро вечера мудренее – это действительно так. Теперь я понимаю, что люблю её. Да, это произошло со мной – любовь, и я считаю, что этот процесс необратим. В том смысле, что любовь – очень сильное чувство: это и чувство привязанности, доверия и совершенное чувство приязни.

Стоит ли признаться ей в этом? А может она уже об этом догадывается, или уже догадалась? А может, и она испытывает ко мне тоже самое? Эти вопросы плавают по воздуху, в моих мыслях, и ответы на них являются такими желаемыми, но труднодоступными. В любом случае, сегодня я мог бы получить все ответы в один лишь миг, но смогу ли я перебороть себя и задать эти вопросы? И это главный вопрос, который мучает меня.

Несомненно, Софья скоро придёт и будет видно наверняка, как я буду себя вести. Потому что после недавних событий я вовсе перестал понимать, исходя из чего, так или иначе, действует мой организм. Все мои чувства и побуждения к действиям сейчас – хоть и верные и, возможно, самые правильные для меня, но с приходом её могут коренным образом измениться. Остаётся только сидеть и дожидаться Софью с одной лишь мыслью: я её люблю.

Время около двенадцати часов дня. Долгожданный звонок в дверь, который ознаменовал для меня приход той, которую я люблю. Как я и предполагал: чувство желания её увидеть смешалась с чувством страха перед ней. Впрочем, внешне я старался выглядеть обычно и беззаботно.

Пик действия на меня смешения моих чувств достиг тогда, когда я подошёл к двери и схватился за ручку. Я открыл дверь, хотя мимолётно в моей голове возникла совершенно глупая мысль: не открывать дверь, – но я не воспринял это как правду – лишь как проявление дурного страха. О, эта баталия внутри меня – мне кажется, эта борьба достойна, чтобы существовать во мне, ибо только так я могу отдать свою дань совершенству Софьи.

Дверь отворилась; Софья стояла, кротко глядя на меня; она была так застенчива, что я уже понял – она взаимна со мной в моих чувствах. Слова для проявления чувств – вторичны; чувства видны в действиях и поведении: настоящие чувства скрыть невозможно.

– Привет, – сказала она так мило и немножко пугливо.

– Здравствуй. Проходи, Софья, – постарался я максимально непринуждённо выговорить.

Напряжённость была налицо. Необходимо было разряжение обстановки, причём немедленно. По этой причине я решил завести разговор:

– Сегодня отличный день, тебе так не кажется?

– Вполне хороший день.

– А знаешь, у меня есть одно увлечение, которое я держу в тайне, но почему-то мне хочется тебе о нём рассказать: мне нравится излагать свои мысли на бумагу – я пишу, – совершенно неожиданно для себя, сказал я.

– Да? Очень интересно, а в каком жанре? – оживившись, спросила Софья.

– Я пока ещё не совсем определился в жанре, скорее всего, это что-то близкое к интеллектуальной прозе – это мои мысли по поводу мироздания.

– Ты очень интересный человек и с каждым днём ты всё сильнее удивляешь моё представление о тебе. Мне было бы интересно узнать, о чём ты пишешь. Можешь прочитать что-нибудь?

– Хорошо, но не обещаю, что тебе это может понравиться. Хотя, как знать, – улыбнулся я, достал из ящика стола тетрадь и приступил: – «Порой не все вещи являются прямыми по значению и применению. Например, карандаш. Карандаш – по своему определению это средство для письма, но это изначально была часть дерева, а может стать и оружием пыток или даже убийства. В зависимости от того, в каких руках будет карандаш, такое применение ему и найдётся. В зависимости от того, как смотреть на карандаш, то? в нём и можно будет увидеть. Так и со многими вещами, а также со многими людьми. Какой человек, такое будет и его отношение к другому человеку. Какой родитель, такой и ребёнок. Это относится ко всем смертным…» Это я написал вчера, после твоего ухода.

– Это замечательно, – одобрительно сказала Софья. – Действительно, ты прав. Я с тобой полностью согласна, но мне кажется, что могут быть исключения. Например, не всегда дети берут всё от своих родителей.

– Дети не берут всё от своих родителей – это так. До шестнадцати-семнадцати лет многое зависит от родителей, потом наступает время, когда человек создаёт себя сам. Это я где-то прочитал, давно уже. И, что касается исключений, то в этом ты права.

Повисла тишина и я осознал, что от нашего главного разговора нас не спасёт притворство и перевод темы. Я был не прочь пообщаться на философские темы, однако сейчас тому было не время. Я не знал с чего начать и, думаю, она тоже. Тем не менее, нужно было что-то сказать, иначе с каждой секундой чувство неловкости данной ситуации становилось всё сильнее.

– Софья, – начал я, – я должен тебе в кое-чём признаться и вероятно ты уже догадываешься, что я имею в виду…

– Может быть. Всё же давай, не томи, продолжай, – с каким-то нетерпением сказала Софья.

– Я долгое время пытался объяснить это чувство рационально, я пытался понять эту привязанность к тебе, именно привязанность, никак иначе. Оно возникло тогда, когда я только впервые тебя увидел. Уже тогда я не мог выпустить тебя из головы. Во мне возникли совершенно неизвестные мне ранее чувства, всё смешалось, моя жизнь изменилась и я рад этому. Я теперь смотрю на тебя как на подарок судьбы. Долгое время мне пришлось идти к этому, готовить себя психологически. Но всё-таки я подошёл к этому и страх, который стоял на моём пути, предоставил мне право высказаться и объясниться с тобой. Я понял, что жизнь не имеет смысла без тебя.

– Тогда сделай то, о чём сейчас думаешь.

Я сел рядом с ней на диван и ладонью провёл по её щеке; она смотрела на меня таким потрясающим взором; её глаза свели меня с ума: они не могут принадлежать человеку, только – ангелу. Я решился поцеловать её прямо в губы. Она растаяла в моих руках и покорилась мне, а я покорился ей. Это было потрясающе: невозможно объяснить и описать. Я не думал ни о чём кроме неё.

После этого мы обнялись и сидели, молча, минут двадцать, но я хотел, чтобы это длилось вечность. Для меня исполнилась моя заветная мечта, о которой я только что и мог – думать.

Мы пробыли вместе до глубокой ночи. Она рассказывала мне вслух обо всём о чём думала. Я не мог размышлять трезво и лишь изредка называл её: либо самой красивой, либо самой милой, либо самой прекрасной. Честно говоря, я мало её слушал. Я думал о нас как об одном целом. Любовь настолько сильно заседает в сознании, что все остальные чувства как-то меркнут и становятся неважными.

После, она ушла. Моё сердце полностью принадлежало ей. В этот миг произошла вспышка любви, которая вылилась восвояси и теперь моя любовь – это ни что-то в мыслях к ней, ни что-то сокрытое внутри. Я могу теперь доказывать любовь, могу действовать из любви и ради любви. Сейчас любовь реальна и, самое главное, взаимна. Это было за гранью человеческой реальности. Я был недоверчив к людям, критиковал их и презирал, но Софья в корне изменила моё отношение к людям, через себя. Я признал все свои ошибки в одночасье.

Я начал ожидать её тотчас как она ушла. Я ещё долго думал: моя мечтательность выстраивала сотни фантазий, тысячи размышлений. Я так сильно увлёкся этим, что не заметил как уснул.

7

Утром я проснулся от криков с улицы.

Я посмотрел в окно: внизу я увидел лежащего на земле человека и пару десятков столпившихся зевак. Из любопытства, которое так присуще любому из людей, я решил спуститься вниз и утолить моё искушение.

Всё-таки понимают ли люди свои противоречия? Возможно, это что-то бессознательное; может у человека есть даже определённое стремление к этому, что-то вроде инстинкта. Иногда это чувство противоречия помогает человеку созидать великое, иногда – разрушать великое. Этот неизведанный парадокс является ещё одной загадкой человека, и для человека.

Поступки случаются спонтанно. Человек может идти в магазин за хлебом, и в это время его осенит так неожиданно и сильно, что он уйдёт навсегда, даже неизвестно куда, по причине, неизвестной никому. Факт в том, что ему это будет необходимо. Именно необходимость противоречия – неотъемлемая составляющая любого человека. Различие опять же в выраженности этого качества, которое является индивидуальным у каждого.

И тогда, почти десять лет назад, Гена впервые доказал это. Он сделал то, что я никогда не смел от него ожидать, причём сделал это дважды. Как и предательство Кристины и, если можно назвать это так, предательство Макса – всё имело этот глубокий смысл, смысл человеческого противоречия и постоянная человеческая жажда этих самых противоречий; постоянная борьба человека с ними.

Я спустился, открыл дверь подъезда и мгновенно замер. Мне будто на голову вылили ведро ледяной воды – тысячекратно неприятней. Передо мной лежала Она. Софья лежала на алом от крови снеге. Я не видел ничего и никого вокруг. Я умер в один миг – на том самом месте. Я переживал, пожалуй, большую боль духовную, чем человек за всю жизнь испытывает физическую боль.

Она так близка и так далека. «Я люблю её больше всего на свете» – эту фразу говорят, как минимум пару раз в день во всём мире, но для меня сейчас эта фраза выражает истину. Я готов пожалеть ради неё всё, мне не жалко моей никчёмной жизни без неё. Я пуст без неё, в моём сердце нет больше ничего. Моя душа обречена без неё. Она – моё спасенье. Была, моим спасеньем.

Во мне происходили необычайные процессы, будто всё, что я когда-либо знал, тотчас же было развеяно в тот момент, когда я увидел нежное тело Софьи на ледяном снегу. Это было нечто схожее по ощущениям; по крайней мере, так я это себе представлял. Так происходит, когда помимо мыслей в голову проникает аффект. Адреналин заставляет сделать что-либо неконтролируемое, без прогноза на последствия. Я сидел, держал её голову и просто смотрел в сторону, словно застывший. Я потерял любимого человека, которого моя судьба с той же простотой забрала, с какой и дала. Может судьба решила меня так испытать? Тогда она несёт лишь мрак в своём существовании, и я не хочу больше иметь с ней дел. Судьба – не сила жизни, а сила смерти.

Эта мгновенная тоска, овладевшая мною сию же секунду, была такой силы, что действовала с постоянным нарастанием. Многое поменялось сейчас и навсегда. От того, что было вчера ни осталось ничего кроме бездушного прекрасного тела и моего тела, с душой, которая принадлежит Ей.

По-видимому, тот самый страх, который не подпускал меня к Софье, затем, который не давал мне возможности с ней объясниться, именно он был прав. Он пытался меня уберечь от любви к ней и в дальнейшем от горечи её потери, и именно он – спаситель; а я убил своего спасителя и довольствовался этим. Во время распутья я выбрал не ту дорогу и помчался по ней без остановки. Не нужно было впускать её в свою жизнь – мою Софью, и всё осталось бы как прежде.

Опыт прошлых лет породил этот страх. Все прошлые потрясения закалили меня, но возникла всего одна искра привязанности, как я развил её до чувства любви. Уже неважно всё – я проиграл опять; прошлый опыт оказался бессмысленным. Я слишком глуп, чтобы уметь пользоваться опытом.

Придя домой и сев на диван в абсолютно подавленном состоянии, я взглянул на свои руки, которые совсем недавно держали её голову, гладили её: они были в крови; в её крови. Слеза прокатилась по моей щеке.

Я тоскую по ней как не стал бы тосковать по своей смерти. Она была чиста и невинна, её побуждения были великодушные и уверен, изменили бы мир к лучшему. Она являлась ценнее этому мир, чем я, чем многие из всех живущих сейчас и живших ранее. Поэтому нет смысла верить в какую-то высшую справедливость и что жизнь всё расставит на свои места. Нет ничего в этом мире справедливого, если умирают добродетельные люди, а порочные, эгоистичные, и попросту не приносящие пользу обществу, даже больше – деструктивно влияющие на него люди, продолжают жить. Справедливости нет ни на земле, ни где-либо ещё. Справедливость – лишь выдумка тех, кому это полезно, которую они пропагандируют наивным и внушаемым людям.

Тысячи мыслей, появляющихся на основе отчаяния, грусти и желания отомстить, огромным потоком входили в мой мозг. Воспоминания о минутах с ней, о том, какой я был жалкий и слабый. Моменты её неповторимого бытия то и дело крутились в кутерьме анналов моей памяти. Даже моменты давно минувших лет возобновили свою сущность. Говорят, будто перед смертью в голове человека прокручивается вся его жизнь – так это правда, потому что я будто бы сейчас умер и действительно – жизнь прошла передо мной.

Я мог долгое время ещё так просидеть и винить многие вещи в потере своей драгоценной Софьи. В общем-то, я этого и хотел. И ничего более.

8

Я вышел из своего дома и направился в сторону магазина. Я не отдавал отчёта своим действиям: сознание было попросту подавлено. Всё находится как будто в тумане, и я бы не стал исключать возможность того, что в данном состоянии я могу совершить преступление. Я был неопрятен внешне; одежда была измятой; от меня исходил небольшой запах пота; мои глаза были красными: я не спал около суток; волосы были взъерошены; была небольшая щетина. У меня был мрачный вид человека, который потерял всё. Такая внешность придавала мне вид запойного алкоголика или бездомного бродяги. Я не думаю о своем внешнем виде, он мне абсолютно не важен, и просто направляюсь в сторону магазина, который уже виднеется на моём пути.

Знакомая продавщица была ошарашена моим необычным видом. Банальный вопрос: «С вами что-то случилось?» – вызвал во мне агрессию, которая проявилась в моём ответе:

– Какая вам к чёрту разница? – И уже с безразличием добавил: – дай-ка мне вон ту бутылку. – И указал на бутылку водки.

Продавщица поставила бутылку на прилавок, а я сказал: