Изгой

Мы проезжаем старый район. Его обшарпанные улицы долгое время хранят все воспоминания. Здесь время будто остановилось: ничего не меняется годами. Всё-таки видны попытки обновить всю эту местность: там – новый супермаркет, блестящий, красочный, там – новостройка, такая же красочная и яркая. От всего этого несоответствия режет глаза.

Я глядел в окно очень пристально и внимательно разглядывал всех и всё – мне это всегда нравилось. Меня очень заинтересовала одна из машин. Она была отечественной сборки; на боковом стекле была наклеена наклейка «Спасибо за победу!» с георгиевской лентой вокруг надписи; ещё был грязный российский флаг на антенне. Этакая патриотическая машина заставила меня улыбнуться и по-своему олицетворить её значение. Она олицетворяла весь российский патриотизм новейшей мировой истории.

Патриоты по своей сути очень интересные люди. Они подобны расистам, если подумать. Они обожествляют свою страну, гордятся ей, словно это их заслуга. Самое интересное, что меня всегда напрягало – это обязанность быть патриотом. Обязанность любить государство, каким бы оно ни было – это ужасно. Нет выбора, есть один лишь долг. Моя точка зрения в этом деле: если государство заслуживает чтобы его любили – тогда, пожалуйста; а если оно не заслуживает, да ещё и угнетает население – то какого чёрта?

Никто не станет спорить, что о родине, расе, нации и фамилии нельзя жалеть, так же как и гордиться. Можно благодарить судьбу, можно её проклинать. Но в мире всё-таки существует какая-то огромная разница между всеми этими разновидностями людей. Да, цвет кожи и характерные особенности – это результат приспособляемости и мутации (на этот счёт существуют тома работ по этногенезу и эволюции), но вместе с этим меняется и мозг. Понимание мира у всех представителей различное и есть смысл дать этому волю. Разный подход ко всему у людей разного типа национальностей и рас, – тому свидетель учебник истории. И, как я считаю, ни за что нельзя смешивать все эти разновидности. А вы замечали, как выглядит чёрнокожий человек в холодную зиму стоящий на остановке? На него пялятся все, дети показывают пальцами и взрослые говорят своим детям: «Нельзя!», – некоторые взрослые тоже тыкают, как будто в зоопарке, без зазрения совести. Негр заходит в автобус и садится рядом с пьяным мужиком, который непременно спросит: «Ты кто?»; или скажет «Эдакая шоколадка!»; или он сядет с любым другим человеком, который либо будет брезгливо озираться на него, либо считать этого негра – Уиллом Смиттом, Бараком Обамой, Кёртисом Джексоном или подобными. Расизм проявляется бессознательно, пропаганда его лишь поддевает. Расизм – это оправдание критики людей. Белый человек критикует другого белого из-за его комплексов, находит уловки: большие уши, странная одежда, дебильная причёска, обгрызанные ногти и прочее. Обычно это то, что не так, как у него, или, на худой конец, не как у всех. Расизм облегчает эту критику и белый говорит чёрному просто, что тот чёрный (как чёрный говорит белому, что он белый, как чёрный это может сказать азиату, как азиат это может сказать чёрному и как, наконец, азиат это может сказать белому), тем самым не требуя соискания причин, чтобы оскорбить и поглумиться над человеком, просто сваливая на него грехи всех людей такого же цвета.

Размышление на эту деликатную тему прервала одна картина. У входа в метро стоит очень старенькая старушка и просит милостыню. Все идут мимо, некоторые люди небрежно кидают ей в шапочку мелочь, а она стоит, спустив голову, и что-то бубнит и бубнит. Какие мысли должны возникнуть в такой ситуации, особенно у патриотов?

Я ехал в уже набитом автобусе и смотрел на людей на улице, как на рыбок в аквариуме. На минуту пришлось задуматься об этом. Какая ирония – я сам сейчас сижу, словно в аквариуме, и считаю себя наблюдателем. На самом же деле я – объект наблюдения, подобно аквариумным рыбкам. Так же и люди думают о своей роли в государстве.

Проехали памятник Ленину. Местами он был окислен, и это вызвало у меня ассоциацию с плесенью.

Только поглядите, сколько же много развелось различных «Быстроденьги», «Деньги в долг», ломбардов, комиссионок, – на каждом углу. Я думаю, что это не к добру – видимо что-то идёт не так. Кредиты никогда не вели к хорошему и за ними никогда не прибегали от хорошего. Что-то определённо не так.

От всех этих раздумий мне стало жалко поколение. С другой стороны, стоит ли жалеть его? В безжалостной битве, называемой естественным отбором, состраданию не должно быть места. Сострадание погубит и объектов этого сострадания и себя самого. Нужно дать волю этому естественному отбору; нельзя забирать у людей возможность проявить свои способности к должному существованию. Наверняка процентов 90 из 100 провалятся ко всем чертям, но это того стоит. Стоит ли? Предельно чётко, да. Останутся самые сильные особи, которые понаделают других особей и, в конечном итоге, это опять приведёт к ситуации неизбежного естественного отбора. Я бы назвал это «обновлением человечества». Вспоминаем историю, господа, цикличность сама доказывает себя. Эта мания у старушки-природы никогда не даст место стабильности, порядку. Не нужно надеяться на обратное: маньячка-природа всё равно всё расставит на свои места.

Это поколение переживёт бурю, как и все до него, но каким оно станет после этой бури? Особенно если эта буря вызвана искусственно и человек в ней находится в связанном состоянии, и словно бесчувственный овощ, парализованный идёт ко дну. Данному поколению намного сложнее приходится быть настоящими людьми.

Всё сложно, и грёбанные фальшивые люди, снующие мимо витрин магазинов электроники, гипнотически глядят на тебя, как восковые фигуры, в глазах которых, как кто-то сказал, вроде бы должна отражаться душа. Душа уже отошла, а мясной костюм бродит по земле. Это всеобъемлющая реальность, от которой мне стало грустно.

Что касается электроники, то можно ли допустимо сравнить её с наркотиками? Ведь это же чистой воды дурманящее и заставляющее зависеть средство. Будем прямы – оно вредит; и человек действительно счастлив, если он имеет телевизор, компьютер, телефон – не важно что. А если вдруг у него нет чего-то – он желает это, причём с характерными признаками «ломки». И на самом деле человек спонсирует своё уничтожение, – как это знакомо.

Этот мир давно захватила чума – людские прихоти. Все цели людей заключены в этих прихотях. Деньги – цель людей. Стремление к достижению цели заставляет их убивать, насиловать, грабить, делать мерзкие вещи, даже для людей. Настоящих ценностей не существует в настоящем. Они есть либо в прошлом, либо в будущем. Они не «цепляют» человека сегодня. Человеку необходимы развлечение, веселье, смех, радость, чего бы ему этого не стоило. Зависимость от искусственного счастья, наркотиков и алкоголя появляется именно поэтому. Люди утоляют прихоти организма, но если не получается этого сделать – тогда им нужно кого-то в этом обвинить. Себя винить слишком болезненно. Как всегда бывало, есть и будет.

Смысл жизни, который на протяжении всей хронологии жизни пытались уцепить хоть за краешек представители человечества, теперь недоступен вовсе. Он где-то здесь, рядом, этот его славный запах, я думаю, мог заметить каждый, кто умеет по-настоящему чувствовать его. Он тут, и всегда был здесь. Даже сейчас, среди ошмётков взаимонепонимающих созданий, он скитается и не теряет ничтожную надежду на свою пригодность. Каковы проблемы без смысла? Какова жизнь без смысла? Приходится отчасти согласиться с тем, что, если люди продолжают жить в такой ситуации, то им это нравится. А может быть они всё ещё в своём любимом телевизоре? Тогда многое объяснимо.

6

Я, наконец, добрался до спорт-бара, укрепившись в своей ненависти к людям, проделав эту автобусную поездку. Зашёл внутрь и сразу в толпе фанатов увидел Голодяева и Барона, который жестом руки позвал меня к себе. Я подошел, и он принялся жать мне руку. Я понял, что они уже немного охмелели – по некоторым особенностям их вида и поведения это было заметно.

– Ты чего опоздал? – спросил он.

– Да, не рассчитал время. Сто лет на транспорте не ездил, и как назло в пробку попал.

Матч был в разгаре. Я огляделся: куча разных людей фанатеющих от спорта, янтарное, тёмное пиво и аксессуары к нему, типа вяленой рыбы и орешков. Меня сковал социопатический приступ, и мне стало душно в этой атмосфере. Спорт справедливо будет поставить рядом с выпивкой, азартными играми и наркотиками. Он также цепляет, создаёт аналогичные чувства и высвобождает животные инстинкты. Это заметно в людях, окружающих меня. Голодяев сказал, что пошёл за пивом и поинтересовался у меня: «На тебя брать?» Я подумал, что необходимо расслабиться и утвердительно кивнул головой.

– Смотри, – сказал мне Барон и указал на телевизор, – наши ведут: два ноль.

– А какие наши? – спросил я. – Те, что в красном?

– Да, ну, ты даёшь, это же наша городская команда. – Он посмотрел на меня как на несведущего человека. И он был чертовски прав на этот счёт.

– Я же говорил, хоккей – не моё, да и как в принципе спорт. – В этот момент я посмотрел за плечо Барона и увидел хорошенькую блондинку. Она сидела с каким-то здоровенным парнем, который налился краской от своего крика, очень много пил и испытывал радость от текущего счёта. Я понимал, что она пришла сюда без особой охоты, ей было грустно, она лишь изредка улыбалась, такой натянутой и неправдивой улыбкой. Мне стало её жалко, но я ничем не мог ей помочь.

Второй период матча подошёл к концу и многие пошли в туалет или на улицу, кто-то покурить. Подошёл Голодяев с тремя кружками пива. Барон оторвал глаза от телеэкрана и сказал:

– Да, вот это игра. Надирают зад этой «Магнитке» – вот молодцы!

Я молчал и смотрел на него.

– Чем занимаешься по жизни? Кем работаешь? – спросил Барон.

– В свободном полёте: никому ничего не должен, от работы устал. Написал книгу… ну, ты это знаешь, – сказал я.

– Да. Честно говоря, я её не читал. Голодяев говорит, что в восторге.

– Если говорит, значит так и есть.

– Ты чего такой мрачный? – спросил он меня. Странно, что Голодяев практически не говорил, даже очень странно.

– Не знаю… вроде всё в порядке.

– Да мрачный: погляди на себя. Какой-то скованный, бледный – ты не заболел?

– Это от новизны. Я редко бываю на людях, – сказал я. Мне было тяжело дышать в окружении большого количества людей, но нельзя сказать, что я выглядел болезненно.

– Это от того, что ты мало выпил, – подметил он.

– Может быть.

– Слушай, может, подцепим пару-тройку девочек и рванём ко мне? Как считаешь?

– Хорошая идея. – Я вспомнил про слова матери Софьи. – Я согласен, – сказал я и сделал пять больших глотков пива. Реальность действительно начала мне надоедать.

– Во, теперь ты будешь в своей тарелке, – сказал Барон глядя на то, как я присосался к кружке пива. – Да, я чувствую, что ты мой брат. Самый настоящий брат. – Он доброжелательно улыбнулся и схватил меня за плечо. Он был совершенно другой, чем вчера. Даже внешний вид у него был иной: клетчатая рубашка, тёмные джинсы и полупрозрачные очки.

– Давай свалим из этого места, потому что меня здесь как-то укачивает, – сказал я.

– Нужно повеселиться этой ночью с моим новообретённым братом. – Барон приобнял меня.

– Поехали в «Режим»? – сказал Голодяев. Я уже отвык от его голоса.

– Что за «Режим»? – спросил я.

– Клуб, там можно неплохо позабавиться, – сказал Барон. – Погнали, развеемся!

– Да. Тебе там понравится, – неожиданно встрял Голодяев.

Мы допили пиво. В меня влезло чуть больше половины, и уже изрядно подкашивало; чтобы находиться в форме при принятии алкоголя, нужно его употреблять почаще. Мы вышли из спорт-бара и направились в машину Голодяева. Я не стал спрашивать насчёт того, почему он ведёт машину в нетрезвом виде – в общем-то я понимал какой получу ответ, а ещё мне не хотелось слушать его трёп.

7

Ситуация на улице снова принялась проскальзывать в моём взоре, уже изрядно опьяневшем и утратившем реакцию, взоре. Сейчас повылазил определённый тип людей: гуляки, пьяницы, транжиры, наркоманы, – теперь их время. Полицейских не было; Голодяев гнал по главной под сто пятьдесят километров в час. В городской черте это было специфически. Я чувствовал себя великолепно расслабленным и не хотел думать ни о чём. Я просто чувствовал момент, как в былые студенческие годы.

Неожиданно Барон заговорил:

– Именно безразличные сволочи убили Иисуса. Хах, если верить Завету, то он шёл по всем улицам Иерусалима и все только, что и делали – вздыхали да жалели его. В чём собственно смысл самого убийства? Так именно в бездействии. Пилат и полиция делали свои обязанности, и выполняли существующий закон. Им это было необходимо сделать, ведь существует закон. Я не оправдываю этих ублюдков, нет, но в чём их вина?