Что-то пошло не так

Дальше он узнал, что поздний гость оказался одним из новых виртуальных знакомых Николая. После его визита события развивались настолько стремительно, что Наталье самой не верилось, что все настоящее и происходит на самом деле. Как ни странно, именно этот совершенно чужой человек помог сначала нашему соседу, а потом и Надежде с детьми выехать из Украины. Заключительным аккордом стало письмо: «Мы снова вместе…»

Рассказ жены немного сгладил неприятный осадок на душе Богдана, тем более, что все закончилось благополучно. Одна только мысль не давала ему покоя – неужели у истории, случившейся с семьей соседа, мог быть другой конец, менее оптимистический? А Николай? Взрослый мужик вроде, а так опростоволосился! Хорошо, родных не подставил. Судя по послесловию, конспиратор из Коли такой же никудышний, как и блогер, оставалось надеяться, что в стране, где «производят восхитительную моцареллу», и он, и его семья будут в безопасности…

– Эй, служивый!

Богдан оглянулся, сначала не поняв, что водитель обращается к нему. К тому же он даже не заметил, что их машина стоит на обочине, пропуская автомобили с трёхцветными российскими флажками. На этот раз колонна состояла из разношерстного транспорта – не первой молодости бусов, видавших виды грузовиков, таких же «джипов» и «газелей»…

– Опять?! Что это? Оружие? Боеприпасы?

– Какое там оружие?! Гречу донецким везут. Гумпомощь…

«Гречу? Знаем мы эту гречу! Потом ею наших бойцов «угощать» будут», – подумал ворчливо, а вслух спросил:

– А вы как знаете?

– Да мы здесь постоянно крутимся, и своих знаем, и чужих – коммерция, брат, она и в Африке коммерция. Вот сейчас мы на чужой территории, но ты заметил, никто нас не останавливает, не проверяет – привыкли уже, и в Донецке привыкли, и в Луганске, а нам выгодно – не надо крюк делать, чтобы на место попасть. Все мы люди! А машины эти – помощь от населения, ведь по ту сторону, – водитель махнул рукой в направлении границы с Россией, – и по эту – много родственников живёт, знакомых… При Союзе кордон условным был, это потом оказалось, что школьники, ходившие в старшие классы в соседние сёла, по сути дела, в заграницах учились.

– А на Донбасс сейчас не только продукты везут, но и одеяла тёплые, одежду, питание детское, медикаменты… Все везут… Людям жить все равно надо, – беспечно бросил другой волонтер, и вдруг глаза его заискрились, словно вспомнил он что-то необычное. – Это что, это так, по мелочам… Вот мы на днях попали, так попали – земля дрожала, когда колонна шла! Фур с триста, наверняка! И все белёхонькие, новёхонькие, будто только с завода, с конвейера! Прям зависть взяла, по-честному! Вот это уже не сборная солянка, а государственный груз, официальная, так сказать, поддержка…

«Ага, конечно, рассказывайте мне, от агрессора и… гуманитарная помощь. Детей своих будете байками кормить, – упрямо не хотел менять Богдан сложившегося мнения. – Недаром по телевизору показывали, что боевикам на Донбасс соседи оружие поставляют. Придумали ведь способ – фуры с «гречой»… И как ни крути – не прикопаешься, все законно, а проверять под сотню фур никто не будет, физически напряжно».

Колонна с грузом для Донбасса проехала, машина продолжила путь, а он – разговор с самим собой. В последнее время ему часто казалось, что сейчас он проживает две жизни, две параллельные жизни, независимые друг от дружки. Одна жизнь была реальной, её даже можно было пощупать – дом, семья, работа, а другая сплошь и рядом состояла из вопросов, ответить на которые практически было невозможно, но которые заставляли думать, искать, наблюдать, слушать других, меняться, заставляли сердце болеть, а мозг работать. Вот и сейчас он не мог понять, почему…

Оглушительный взрыв, остановка машины и вылет из неё пассажиров произошли, казалось, одновременно.

– Не наш, – распластавшись ничком в кювете, со знанием дела произнес немолодой водитель, медленно приподнимая голову. – Вот когда свист услышишь, тогда все, тогда хуже некуда, конечно… Считай, по твою душу прилетел… Эту дорогу люди по-разному называют: кто – «дорогой жизни», а кто – «дорогой смерти». Первое название, потому что по ней исход народа из Украины производится, это как коридор в Россию, так сказать, а о втором, думаю, и объяснять ничё не надо – только-что сам в этом убедился. Вообще-то здесь частенько постреливают – то БТРы, то снайперы, то минометы, так что надо быть осторожным. Поговаривают, что где-то рядом корректировщик пасется, но сами мы его не видели, точно сказать не можем, да и, как говорится, меньше видишь – целее будешь. А так – бог миловал. Вот сейчас, скорее всего, кто-то сдуру пальнул – делать было нечего или пушку пробовали, вишь, больше выстрелов не слышно.

Мужчина говорил о смерти, как о чем-то обыденном, повседневном, будто только что рядом с ними прозвучал праздничный салют, а не разорвался артиллерийский снаряд. После краткого обзора дорожных новостей, волонтер подробно описал технические характеристики боеприпасов, прокомментировал их поражающую силу и завершил экскурс в историю вооружения словами:

– Думаю, в условиях города или посёлка лучше всего применять фугасные снаряды – все толку больше.

Против такого вывода возражать было бессмысленно и бесполезно, так как «коммерция – она и в Африке коммерция», и никакие доводы не смогли бы переубедить этого человека, что стрелять по городу – преступно уже по определению, независимо от того, какими снарядами это делать – фугасными или осколочными.

Да, что-то пошло не так… Богдан вспомнил небывалый подъем в стране после развала Союза: референдум о независимости; первые демократические выборы в свободной уже Украине; жёлто-синий флаг в Верховной Раде; новый гимн и новый герб; свой собственный, только украинский, президент… Тогда ему казалось, что даже дышать легче стало, свободнее! А ещё казалось, что заживет, наконец, Украина, как другие европейские страны, не даром же на Закарпатье – географический центр Европы!

Народ ликовал! В голове не укладывалось, что в стране смогли произойти такие перемены! Долгожданная свобода пьянила, как хмельное вино, и хотелось пить, пить и пить эту чашу до самого дна!

А потом так же неожиданно пришло похмелье. Будто холодный душ на горячие головы: пустые прилавки магазинов; вместо денег – ничего не стоящие бумажки; продуктовые талоны и талоны на мыло и трусы… Как-то очень быстро население превратилось в фиговых миллионеров, а отец знакомого, недавно продавший бычка-трехлетку, горько шутил:

– За трехлетнюю скотину я получил стоимость говяжьей котлеты.

Довольно скоро всем стало понятно, что от Европы на Украине, только и славы, что её пуп, а сама она, как и прежде, недосягаемо далека, как говорится, Европа – в Европе, а Украина – в… А Украина – на своем месте, вот только место это не очень благозвучно. Как ни странно, но осознание этого прискорбного факта не лишило людей последней надежды…

– …Во металл покорежило, как ножом изрезало, – услышал он разговор волонтёров и посмотрел в окно.

Вдоль обочины стояли развороченные трупы машин – ржавые, унылые, печальные. Выгоревшие дотла и сброшенные за ненадобностью в кювет, они теперь служили всего лишь тенью недавней жизни. По спине у Богдана пробежал холодок. Он обхватил себя руками, чтобы согреться, и вернулся к далеким девяностым.

Страну беззастенчиво грабили. Делали это нагло, открыто, цинично. Переход госсобственности в частные руки сопровождался криминальными разборками, по большей части – с огнестрелом. В итоге народу разрешили полакомиться ничтожными объедками, выделив на каждую живую душу приватизационный сертификат, так называемый ваучер, обещающий долю в государственном имуществе. Но, то ли душ было больше, чем отвешенного имущества, то ли доля его мизерная – стоил ваучер пузырёк, и ни грамма сверху.

Криминальная пятилетка закончилась так же неожиданно, как и началась. Вокруг Киева выросли коттеджные поселки и частные зоны, закрытые от любопытного глаза трехметровыми бетонными заборами и пропускными пунктами с тяжёлыми шлагбаумами. На страже господского имущества денно и нощно трудились нагло-сытые охранники в новенькой хрустящей форме, с оттягивающей ремень кобурой на бедре, и молчаливо-важные горничные с дипломами о высшем образовании.

В рейтинге «Forbes» появились свежие украинские фамилии, граждане попредприимчивее и позубастее пересели в «лексусы» и депутатские кресла, пожиже и послабее – в областные рады и мэрии, а потом и первые, и вторые, отправив жён и детей в Париж и Куршавель, ломанулись зарабатывать «бабки», язвы и геморрой. Остальная же часть населения поняла, что она в пролёте, и у пролёта этого такие гладкие и скользкие стены, что не за что зацепиться, чтобы остановиться. Вот тогда-то и случился первый исход народа из Украины.

Как ни странно, первыми ушли женщины – стабильная интеллигенция: учителя, врачи, медсестры, те, чьим единственным богатством была медаль после окончания школы, дети – свои и чужие, или пациенты… Ушли те, кто не умел красть и стыдился этому учиться.

Почуяв золотую жилу, турагентства тут же взвинтили цены втрое, развернув бурную деятельность по продаже туристических путёвок и по обеспечению своих клиентов шенгенскими визами. За отдельную плату предлагалась VIP-услуга по оформлению загранпаспорта и помощь в выезде за рубеж в максимально сжатые сроки. Продолжили миграционную цепочку перевозчики, доставляя домработниц с горничными на непосредственное место их работы.

Года три «оттуда» не возвращались. Уезжали, звонили, пересылали или передавали деньги родным, но, чтобы вернуться, или в гости приехать – нет, этого не было. Помнится, в соседнем доме свадьбу играли, так невеста целый день в слезах ходила – мама, единственная родная душа, деньги на свадьбу прислала, а приехать сама не смогла – хозяева не отпустили.

Потом пошли слухи, что стали появляться, правда, опять-таки ненадолго – проведать детей, поменять паспорт и подать на развод, чтобы не кормить спившихся на халявные деньги мужей. Разговоров о том, где живут и работают, усердно избегали, ограничиваясь, как правило, непривычно-чужим словом «компаньонка»…

–…Ты смотри, церковную стену – в щепки, а колокол оставило, – раздалось в салоне машины. Говорил старший, Василий.

– Живой колокол, однако. Эх, накосячили тут наши, крепко накосячили… Натворили беды, прости Господи.

Православный храм у самой дороги, разбитый снарядами, иссечённый осколками, словно внезапно постаревший, напоминал уставшего путника с поникшей головой. Разрушенную стену уже успели кое-как отремонтировать, подрихтовать – дыры зашили досками, в окна вставили новые стекла, но купол ещё не трогали, поэтому казалось, будто он постоянно падает. Вспомнился Цевин: «От безделья мозги сносит…» Можно было поверить, ведь церковь – очень хороший ориентир.

– Нелепая война какая-то, ненастоящая… Будто понарошку…

Как и прежде, слова звучали по-домашнему спокойно, словно мужчины обсуждали соседского мальчишку, забравшегося на грядку в огород – побаловал, покуролесил озорник, что с него возьмешь? Но как же так – понарошку? Ведь гибнут люди по-настоящему, ведь снаряды взрываются в домах и храмах по-настоящему, по всей дороге машины сожжённые стоят, предприятия разрушены, шахты… Внезапно сильно разболелась голова. Казалось, там поселился молотобоец.

Защищаясь от боли, Богдан закрыл глаза и почти сразу же услышал детей.

«-…Папа, папа, – громко кричала Ксения. – Ты к нам? Насовсем? Навсегда? Вот здорово! Вот мама обрадуется!

– Ксюша, не ори! Видишь, папа занят, закончит работу и приедет, не торопи…»

– Эй, служивый, уснул, никак? Знаешь, тут такое случилось… Ты это, ты слишком не переживай, хорошо? – было видно, что мужчина хочет сказать что-то важное, что-то касающееся лично его, Богдана, но не решается. Наконец Василий собрался с силами:

– Только что из батальона звонили… Там, понимаешь,.. там кореш твой, Андрюха, на мине подорвался. Разбирал её, что ли, чего-то не учёл, она и шандарахнула… Жаль парня, конечно, толковым мужиком был, царствие ему небесное… Понесла же его нечистая на оружейный склад в мине ковыряться… Никакого тебе соблюдения мер безопасности! Будто дети малые! Там, конечно, того боеприпаса, что кот наплакал, пропили, сволочи, но все равно… Жаль человека…

Волонтер перекрестился и продолжил обсуждать с товарищем смерть бойца добровольческого батальона. Оказалось, на складе произошла детонация, и вместе с Андреем в воздух взлетел весь склад с боеприпасами. Богдан вспомнил последние слова Цевина: «Свою программу я перед Богом выполнил», до боли стиснул зубы – хороший человек ушел, по собственной воле, без принуждения. Голова заныла ещё сильнее, казалось, боль уже не помещается внутри, и что с ней делать, он не знал.

Машина продолжала ехать мимо черной, обожженной лесополосы, мимо опустевших, заброшенных сел. В одном из них она остановилась. Задремавший было Богдан больно ударился лицом, уткнувшись в жесткое сидение спереди, задев при этом голову водителя.

– Совсем про тебя забыл, – будто извиняясь, проговорил тот. – Отдохнем маленько, перекусим, а там и дальше двинем. Туалет – за домом, сейчас покажу.

Он махнул Богдану рукой, приглашая следовать за ним, и быстро пошел по узкой асфальтовой дорожке, накрытой аркой густого, почти осыпавшегося, засохшего без ухода винограда, вглубь двора. Открывшийся перед ними дом, кирпичный, добротный дом, зиял пустыми проемами окон и дверей. От неожиданности мужчина резко остановился, и Богдан, не успев вовремя отреагировать, второй раз за день ткнулся ему в макушку головой.

– Тьфу ты! – волонтер в сердцах сплюнул. – Степан постарался! Ещё в свой прошлый приезд все норовил столярку утащить. Вот гнида – тянет все, за что глазом зацепится! Сюда едет – бросит в кузов для вида кулёк-два негодящего барахла, а домой – еле машина ползет, аж стонет, так нагружена. Здесь много зданий брошенных – дома жилые, дачи, школы, детские сады, вот он и подчищает потихоньку их! Как только его земля святая носит?! А люди вернутся, как жить будут? И так все кругом разбито-разворочено!..

Мужчина нервно ходил по комнатам, ругая нерадивого Степана, поднимал и складывал разбросанное по полу хозяйское добро, распихивал его в ящики, в шкафы, прятал в кладовку… Богдан и себе помогал ему, хотя знал, что все напрасно, что оставленные населением дома, как магнит, будут притягивать подобных «степанов», так что участь их уже решена, и дело только за временем. Где-то через полчаса, кое-как наспех заколотив найденными в сарае досками окна и двери, они присели в тенёчке.

– Старый я уже, Богдан, оттого и сердце болит, когда вижу, как страна на глазах рушится. Молодым не понять – они в Европу намылились, будто мёдом там намазано… А по-мне, так кругом работать надо, никто тебя задаром не станет кормить – ни дома, ни за границей. А там языки надо знать, специальность подходящую иметь, чтобы нужники чужие с высшим образованием не чистить, жильё какое-никакое – на вокзале долго не проживешь… Да и полиция, опять-таки, закон… Нарушишь что – слова не успеешь сказать, как, в лучшем случае, депортируют. Ну, и покушать хоть раз в день человеку надобно, святое дело, без еды быстро ноги протянешь, как и без денежного запаса…

Богдан согласно кивал головой, памятуя о своих недавних «сезонах», даже плечо, ушибленное на одном из них, невольно дернулось. Чтобы семью прокормить, ему и грузчиком в Варшаве на «стадионе» – рынок так назывался, пришлось поработать, и на ягодных плантациях польских панов с утра до ночи спину гнуть, и траншеи рыть для теплотрасс, и подсобником на стройках вкалывать…

Интересно, что и сами паны в это время не сидели, сложа руки, а в той же Европе шабашили, только в Западной, где побогаче, в Германии в основном, да в Великобритании… Правда, и платили им в разы больше за ту же самую работу, что они украинцам, так что вряд ли они захотят поменяться местами.