Книга скорпиона

Хлойи с печальным видом зашагала обратно. Подходя к дому она услышала, как хлопнула дверь. Женщина встрепенулась. Да, это Кровник. Его тяжёлую походку она уже научилась отличать. Хлойи быстрыми шагами вошла в дом.

Кровник был чем-то недоволен. Раскиданная одежда говорила о том, что его кто-то или что-то сильно вывело из себя. Хлойи скользнула в свою комнату и плотно занавесила полог.

За время отсутствия женщины здесь ничего не изменилось. Маркус всё так же спал. Ножны кинжальчика слегка блестели в лучах утреннего света, пробивавшегося из оконца вверху. Хлойи улеглась на своё ложе и задремала.

Проснувшись и выйдя из комнаты, она обнаружила, что Кровник ушёл. Раба тоже не было. Наверное, тот ушёл за покупками на рынок. А Кровник… Его здесь ничего не держало.

Хлойи опустилась на край широкого ложа в большой комнате. Ей стало одиноко. Хотелось заплакать. Женщина подумала, что Маркуса младшего, когда он проснётся нужно чем-то кормить, и пошла в комнату с очагом, где готовили пищу.

Кровник любил простую еду. Тут стояло несколько кувшинов с молоком, на столе стопкой лежали свежие лепёшки, в глиняных мисках – куски жареного жирного мяса. Ещё мёд и фрукты. Хлойи взяла виноградную кисть и вышла. Старый раб знал своё дело, и завтрак уже был готов. Женщина опять почувствовала себя лишней.

Войдя в большую комнату, она, жуя виноград, не спеша прошла к ложу. Бесцельно блуждающий взгляд остановился на тяжёлом кожаном пологе, закрывающем вход в спальню Кровника. Кроме того случая, когда она потеряла сознание, и Кровник отнёс её туда, она никогда там не была.

Хлойи осторожно приоткрыла полог и шагнула в полутёмную комнату. Она зажгла светильник, и в воздухе запахло горелым маслом. Кроме низкого жёсткого лежака и небольшого столика, заваленного письменными принадлежностями, в спальне ничего не было. На столике поверх остальных обрывков папируса лежал ещё один, как видно брошенный сюда недавно. В тусклом свете Хлойи сумела разобрать лишь название «Город обречённых». Почерк был Кровника, но слова были странные. Немного погодя женщина поняла, что Кровник использовал два алфавита: латинский и греческий, и перемешивал слова и буквы из обоих. Почерк был мелкий и корявый, и понять что-либо было почти невозможно. Только внизу свитка был рисунок: на фоне солнечного диска три вертикальные извивающиеся линии, похожие на змей.

Женщина аккуратно положила свиток на место и вышла из комнаты.

Иешуа

Сначала сотвори семя. Оно яркое и золотистое. Ты видишь, оно объято светом. Свет пробивается изнутри. Смотри, смотри!

Выкопай ямку в облаках. Опусти семя в небо. Укутай голубым и белым. Пусть растёт!

Но семя маленькое и слабое. Надели семя силой. Покажи ему дорогу к ней. Пусть находит души сынов правды и пьёт их благость, как целебную воду. А, напитавшись, пусть дождём проливает её на тех, кто печален и зовёт соединиться с благостью как женой.

Из семени произрастёт дух света. Он заполнит собой небо и наполнит его светом.

Расскажи духу о людях. Он не знает их. Покажи ему землю и тех, кто живёт на ней. Покажи ему неправду и пусть он поглотит её, как небо поглощает дым.

Покажи людям дорогу к духу. Пусть пошедшие по ней увидят великую красоту его. И удивятся, и будут поражены. И будут хвалить духа, и поднимать лица к нему. И петь гимны ему.

И в духе благость, и в нём свобода. И нет в нём лжи и обмана, ибо дух бестелесен и свят. Наполни свои уши его музыкой, свои глаза его огнём, своё дыхание его теплотой, свои руки его правдой и он будет вести тебя, как родитель ребёнка.

Он научит тебя летать, и когда тело увянет, как трава, он придёт за тобой и возьмёт наверх. И обнимет тебя, и тьма мертвящая дух людской не возьмёт тебя.

В глубине неба отыщет он дом, и приведёт туда праведников, и будут они едины как колосья, ставшие хлебом и виноград вином. И хлебом и вином я причащаю вас к нему, и даю благословение…

Косматый полуголый оборванец в припадке катался по земле и исходил криком. Рядом обессилено лежал старик со сморщенным маленьким лицом. Он что-то шептал: то ли молитву, то ли заклинание. Потом еле поднялся на колени и подполз к кричащему. На лице старичка была радость. Она преображала всё его никчёмное тщедушное тело, и уродливые черты его лица были высвечены изнутри детским восторгом. Старичок схватил корчащееся тело крикуна и своим весом прижал к земле. Грязными ладонями обхватил щёки лежащего и повернул его лицо к себе. Тот уже почти не дёргался и только сипло бессильно стонал. В глаза его вернулась осмысленность.

– Йоханнан, отпусти, – сказал он.

Старичок убрал руки с его щёк и незаметно взялся за краешек рукава его хламиды.

Йоханнан со счастливой пёсьей преданностью смотрел на лежащего.

– Я видел, – произнёс Йоханнан.

Лежащий медленно приходил в себя.

– Я видел, – повторил старик.

Лежащий молчал.

– Ты сын божий и спаситель Израиля, – сказал Йоханнан.

Потом лёг рядом на пыльный берег Йордана, и, глядя на мутноватую воду, улыбнулся своей самой счастливой улыбкой, улыбкой человека, видевшего чудо.

Арьйи

Когда в дом вошёл Кровник, она сидела на стуле перед бронзовым зеркалом и мелкими ловкими движениями пальцев расплетала блестящие чёрные пряди своих волос. Арьйи напряжённо застыла. Окинув быстрым взглядом комнату, Маркус подошёл сзади к женщине и осторожно-покаянно обнял, при этом правое предплечье непринуждённо легло на её шею. Арьйи осталась холодной и неподвижной как статуя. Маркус начинал выглядеть глупо.

– Когда умолкают слова, начинается звон мечей, – сказал Кровник и опустил лицо в душистую копну её чёрных волос.

– Я ходила к нему, Маркус, – ровным голосом сказала Арьйи, и тут же почувствовала, что рука мужчины сделалась твёрдой как камень.

– Он принял меня, – тихо, но твёрдо произнесла она. – Он сам свет, и люди, самые разные, даже нечистые как я, идут за ним, и он принимает нас всех.

– Они… – голос женщины задрожал. – Они хотели побить меня, а он не позволил им. И он сказал…он ведь знает тебя… – женщина замолчала, потом, решившись, продолжила. – Он сказал… что ты не моё счастье…

Бывшая проститутка Марьйам из Магдалы заревела.

– Я ухожу к нему. Он звал меня к себе в общину. Я ухожу. Прости меня…

Кровник выпрямился, положил, будто успокаивая, правую руку на голову Арьйи. Сильные пальцы вцепились в волосы, и Маркус резким рывком свалил её на пол. Женщина взвизгнула и разрыдалась уже в полный голос. Косметика некрасиво размазалась по лицу.

– Ты похожа на животное, – процедил Кровник и, коротко размахнувшись, въехал носком ступни ей в живот, отчего Арьйи сжалась в комок и принялась отрывисто и ритмично на выдохах стонать.

Маркус опрокинул на неё стоявший рядом столик, уставленный баночками с красками, кремами и другой косметикой.

Арьйи перестала стонать, и, лёжа на полу и обхватив голову руками, лишь тихонько всхлипывала. Мужчина присел на корточки рядом с ней и перевернул на спину. Их глаза встретились: неприязненные, пустые Маркуса и испуганные, с размазанной чёрной подводкой Арьйи. Кровник сильно сжал двумя пальцами её щёки и медленно сказал:

Будет ветер, будет море,

Будет счастье, будет горе,

Будет тьма и будет свет,

Буду я, а ты вот нет.

Арьйи попыталась закричать и подняться, но широкая ладонь Маркуса сдавила горло, прижимая к земле. Женщина вскинула руки, пытаясь освободиться от удушающего захвата. Кровник ждал этого. Сильнейший удар ножом в мягкий живот пригвоздил тело к полу и оборвал разом все нити жизни.

Маркус вытащил клинок, положил рядом с трупом, бросил последний взгляд на женщину, которую, как он считал, любил, и которая, по его мнению, предала, и вышел из дома.

Ночь была на удивление светлой. По тихому саду двигались двое. Они шли осторожно, часто оглядываясь и замирая всякий раз, когда услышат подозрительный звук. Шли молча.

Через некоторое время один из идущих увидел в просвете между деревьями прямоугольный силуэт дома. Путник остановился, оглядел пространство вокруг дома и взмахом руки позвал второго. Потом что-то сказал тому, и, пригнувшись, быстро обошёл постройку вокруг. Убедившись в относительной безопасности места, выпрямился и, не колеблясь, подошёл к двери и забарабанил по ней кулаком. За дверью послышался шум, потом внутри кто-то невнятно прокричал на йудейском.

Дверь тихо открылась. Камень и Кровник уставились друг на друга. Романец спросил, здесь ли его учитель. Камень, угрюмо сверливший глазами Маркуса и то и дело поглядывающий на его правую руку и меч, оттопыривавший бурый плащ, что-то пробормотал и ткнул рукой в направлении полога, закрывающего вход в следующую комнату.