Книга скорпиона

– Они видят меня другим, чем я есть, – произнёс он и замолчал. – Им легче так. Я уже им не нужен.

Метатель отвернулся. У него всё ещё побаливала голова, и разговор начал его утомлять.

– Люди любят верить в небылицы, – сказал он. – Ты станешь ещё одной – только и всего. Будешь безымянной книгой, которую с десяток раз перепишут писцы и переводчики, наделают ошибок, напишут дополнения, вычеркнут, что считают ненужным и как-нибудь назовут.

Иешуа посмотрел на романца.

– Меня будут помнить? – спросил он.

– Они будут помнить тебя, но другого. Ты станешь следующим Хильхамешем[125 - Вероятно, имеется в виду герой шумерского эпоса Гильгамеш.] или Улиссом[126 - Улисс (лат. Ulixes), латинский вариант имени Одиссея.], символом чего-то древнего и загадочного.

Они замолчали.

– Скоро придёт Маркус, – медленно сказал Метатель. – Вам надо уходить.

Потом повернулся и посмотрел Иешуа в глаза.

– Мы ещё встретимся, странник, – удивительно ясные голубые глаза Метателя улыбались.

Иешуа протянул руку к романцу, мягко коснулся лба. Метатель почувствовал, как прохладные пальцы вытягивают боль из его головы и вливают покой. Он услышал слова. Как лодки, плывущие по реке, они появлялись перед его мысленным взором и исчезали в тумане.

«Ты будешь, будешь жить долго. Ты будешь обречён на свет, но это не доставит тебе боли. Мы встретимся и будем говорить. Я научу тебя плести из тьмы струны, и мировой ветер будет играть на них. Мы уйдём вместе на небо, туда, где жизнь – не игра и страдание, а красота и смысл, где тишина рождает покой, а пустота становится простором. И я назову тебя братом…»

– Ave, братья.

Вошедший Кровник выглядел усталым и раздражённым. Был он небрит, одет в старый плащ, скрывающий доспех и оружие, в руках нёс две увесистые дорожные сумки. Одну из них он тут же бесцеремонно кинул в руки Иешуа.

– Иди к лошадям. Твоя серая, – коротко бросил Маркус.

Когда романцы остались одни, Кровник доложил Метателю о последних слухах и событиях в провинции и городе, о передаче всех своих дел новому начальнику стражи, о маршруте их движения, о деньгах и городах на пути, о сопроводительных письмах, которые им дал Метатель и о многом другом.

– Ты останешься доволен, – в конце своего отчёта сказал Кровник, поглядел на Метателя и улыбнулся.

Они надолго расставались впервые за очень многие годы, и никто из них не знал, увидятся ли они вновь.

Грузный, высокий Метатель, вдруг порывисто, по-отцовски сжал Маркуса в объятиях. Тот, уткнувшись носом в его ключицу, по-ребячьи заревел. Лицо этого взрослого мужчины исказила гримаса боли и детской обиды. Ему казалось, что он теряет единственного человека, который понимал его, был с ним во всех трудностях и остался рядом несмотря ни на что.

Нечто похожее чувствовал и Метатель. В глазах его стояли слёзы.

– Будь здоров, брат, – выдавил из себя Метатель.

– Будь здоров, – глухо ответил Маркус, отстранился и, сплёвывая горький осадок расставания, весело сказал:

– У тебя остался ещё один Маркус. Позаботься о нём. И смотри не обрюхать по-новому эту варварку…

Ещё до рассвета из Иеросолимы выехали двое всадников. Одного из них стражники у ворот узнали сразу – это был их бывший начальник черноволосый Маркус Пантера или Убийца, как звали его за пустые глаза и вспышки ярости, от которых много страдали и сами стражники. Спутник Маркуса был безбородый светлокожий молодой мужчина, плохо сидевший на лошади. Что-то в его облике было странным, а что – ни один из солдат сказать не мог. Впрочем, все так устали после вчерашней попойки, что, как только те скрылись из вида, быстро забыли о Марке Убийце и его попутчике. Башенные стражники продолжили играть в мору, а воротные тоскливо разглядывали холмы, дорогу и дома, и никто уже больше не вспоминал о тех двоих, что навсегда покинули город. Да и кому они теперь были нужны?

Стояла жара. Лошади и люди устали. Маркус и Иешуа остановились возле небольшой остерии, передали лошадей прислужнику и вошли главную залу.

«Дикий грязный восток. Замазать бы эту дырку, через которую родятся все эти торгаши и ублюдки», – подумал Кровник и вслух громко выругался.

В тёмной, пропахшей запахами готовящейся пищи, зале немногочисленные посетители, сидя на циновках перед низкими столиками распивали что-то дымящееся из глиняных пиал и делали вид, что разговаривают, поглядывая то и дело на вошедшего вооружённого мужчину, судя по презрительной гримасе – романца.

– Еды и пить, – сказал Кровник на арамейском подошедшему хозяину, а сам сбросил вещи возле столика в углу, брезгливо смахнув на пол стоящую на нём грязную посуду. Хозяин не удивился поведению романца и спокойно ушёл.

Иешуа и Маркус вышли во двор и умылись мутной водой из бочки, вернулись в залу и уселись на жесткие циновки. Иешуа, прислонившись к глинобитной стене, был задумчив и молчал. Кровник выглядел устало и беседы тоже не начинал.

Вскоре вернулся хозяин, неся свежие лепёшки, миски с тёртым пахучим сыром, зелень и кувшин разбавленного вина. Кровник расплатился и сказал, чтоб дали корма лошадям. Хозяин кивнул и удалился.

Путешественники с аппетитом принялись за еду. Наевшись, Маркус подобрел лицом, поудобнее разложил тюки с тёплой одеждой и припасами, ослабил пояс и по романскому обычаю с удовольствием развалился на этом походном ложе. Потом посмотрел на заканчивающего обедать Иешуа и сказал:

– Спрашивай.

Иешуа перестал жевать.

– Кто был тот, кого повесили там на горе?

– Он был лишён рассудка. Подбивал йудеев на мятеж. Говорил, что он есть сын бога и пришёл, чтобы освободить Исраэль, и ещё много чего, – Кровник призадумался, вспоминая и продолжал: – Таких много в этой дикой стране. Мы поймали его. Мне помог в этом один йудей. Ты знаешь его – это Йуду, бывший ученик старика Менглу. Он был хорошим помощником. Его пришлось убить. Я его повесил на дверях дома. И сунул в рот его награду тессеру, чтоб думали, что это мстят кинжальщики.

Маркусу что-то неудобно давило в бок и он заворочался, закряхтев, поправил перевязь с мечом, маленькой сумкой и кинжалом и снова улёгся. Помрачневший Иешуа спросил:

– Это чтобы никто не знал про меня?

– Об этом теперь знают только ты, я, Метатель и трупы, – весело произнёс романец.

– А тот, кого повесили, его же не могли принять за меня?

– А вы с ним похожи, – хмыкнул Кровник. – Только ты дурак, а он нет. Я сжёг ему волосы, а лицо разбил. Он был мудр, – Маркус издевательски скорчил физиономию. – Он кричал, чтоб не трогали его душу – я и не трогал. Он был уже приговорён, и его собственное тело было ему не нужно, зато пригодилось нам, – Маркус коротко рассмеялся. – Я хотел зарезать ещё и этих двоих, что не расставались с тобой как тень, но Метатель запретил.

Кровник оскалился:

– Эти варвары теперь кричат, что мы убили тебя, а ты ожил, так что ты теперь – ходячий труп.

Иешуа угрюмо посмотрел на хохочущего Кровника и сказал:

– Ты озлоблен.

– Я солдат, а солдаты всегда злы, – просто сказал романец, не поднимаясь дотянулся до кувшина и налил себе в чашку вина. Не спеша выпил и продолжил:

– А знаешь зачем я делаю всё, чтобы ты остался жив? Мне не нужен твой свет – он не для меня. И мне не нужна твоя беспомощная милость – я такой, какой есть. Так знаешь почему?

Маркус не отрывая насмешливого взгляда от Иешуа, вытянул руки над головой и потянулся.

– Мне интересно. Метатель – он другой. Он хочет увидеть свет, а мне всё равно. Я не видел свет, и вряд ли когда-нибудь увижу. Но ты видел его, я это знаю. И ты вздумал уйти, не рассказав никому про него и не указав дороги. Ты скряга, Чужеземец. Но я тоже. Я хочу узнать себя, и ты помогаешь мне в этом.

Иешуа что-то быстро невнятно сказал.

В залу вошли двое мужчин с оружием. Кровник напрягся, но это оказались сборщики податей. Романец кивнул на них Иешуа – даже их пришлось вооружать в этой варварской стране.