Барон с улицы Вернон. Дуэт Олендорфа. Книга третья

– Вы так и будете стоять в дверях? – прервала Маша знакомство, – я думаю, что в саду будет всем удобней. У нас знаете какая большая беседка?

– Да, уже наслышаны! – смеясь ответил ей Маяковский, – ну так мы не с пустыми руками. По дороге кое-что прикупили в лавке у мясника и в пекарне у кондитера. Так что не особо объедим Вас.

– Прошу всех в дом и в сад! – обрадовалась Маша.

Катя взволнованно моргала глядя на Маяковского.

– Вы проходите, – проговорила она и Маяковский, слегка улыбнувшись, подал ей руку…

Уже был вечер. Кто-то, наигрывая на гитаре, тихо пел романс. Катя даже заслушалась…

– «Белой акации гроздья душистые

Вновь аромата полны,

Вновь разливается трель соловьиная

В тихом сиянии яркой луны…»

Маяковский был не такой, каким она его себе представляла. Он оказался лучше. Он был мягкий, весёлый, добрый и обходительный. Он словно берёг Катю, стараясь везде оказаться раньше и сделать всё, чтобы Кате понравиться.

Сейчас она рассмотрела его ближе. Большие глаза были не глазами злого гения, а добрыми глазами волшебника. Не было никаких здоровенных кулачищ кузнеца. Были руки, тонкие, изящные пальцы пианиста, в которых он ловко удерживал чёрную трость с серебряной шишкой.

Когда Катя Маяковского впервые увидела, она ожидала услышать громогласный бас, но… прозвучал мягкий и нежный голос. Его голос сейчас казался Кате самым-самым тихим и спокойным. Да он таким и был.

– Вы скучаете, – прервал её размышления Маяковский.

– Нет, – улыбнулась Катя, – слушаю как поют. И даже не знаю кто это.

Она усмехнулась посмотрев на Маяковского.

– Начинающий певец, – ответил Маяковский, – приехал со мной из Киева. Саша Вертинский. Он уже выступал на одном вечере, вместе Шаляпиным. Но успеха, рядом с маэстро, не имел.

– Боже, тут такие люди, а я и не слышала о них! – рассмеялась Катя.

– Никто не знает судьбы другого, не говоря уже про себя, – улыбнувшись, кивнул Маяковский Кате, – я слышал вы собираетесь в Америку?

– Уже совсем скоро. На следующей неделе будем выезжать, – ответила Катя.

– В начале, как я понимаю, поедете железной дорогой? – спросил Маяковский.

– Да, билеты уже взяты, – кивнула Катя.

– Всенепременно приду Вас провожать, – ответил Маяковский, – и обязательно принесу Вам самый лучший букет. Какие Вы любите цветы?

– Розы, – улыбнулась ему Катя, – но зачем же букет?

– Чтобы скрасить Вам тоску в пути, – улыбнулся Маяковский.

Он подумал.

– А что в Америке?

– Мы не надолго, – сказала Катя, – может на год. Эрик хочет убедить одного человека поддержать его дело. Он ведь занимается синематографом и уже давал сеансы. Но мечтает про большой зал и широкий экран. А наши харьковские мещане его не понимают и считают, что маленького сарая в переулке достаточно. Вот он и решил, что Арно обязательно поможет ему с деньгами.

– Арно, скорее поможет Эрику создать собственную студию, – подумал Маяковский, – хотя он не бедный человек и я бы сказал, в некотором роде фанатик. Эрик не говорил о своих проблемах.

– Это он от скромности, – улыбнулась Катя, – он стыдится своих собственных идей и считает, что в России его не поймут.

– В этом он прав, – кивнул Маяковский, – для того чтобы тут начался прогресс, нужна, наверное революция в головах у людей.

Он посмотрел на Катю.

– Я видимо кажусь Вам вульгарным?

– Ну что Вы, – улыбнулась Катя, – продолжайте. Я слушаю Вас с большим интересом.

Маяковский подумал.

– Я не говорю про революцию, о которой постоянно рассказывают эсэры, или коммунисты. Я о другой революции. Я о том, что люди должны по иному посмотреть на свою обыденность. Синематограф, скоростные пароходы, быстрые автомобили и поезда, аэропланы, должны стать обыденностью. А что у нас обыденность сейчас? Нищие на паперти, мальчишки продающие сигареты, сплетницы и склочники, еврейские погромы и увешанные иконами бородатые мужики, при этом пьяные и не умеющие читать и писать. И дети, умирающие от болезней о которых в Европе давно забыли.

Он вздохнул.

– А вот когда наших людей не будут удивлять аэропланы, когда грязь станет не чем-то привычным, а возмутительным явлением, тогда нам будет место в этой стране… в нашей любимой, родной до боли, России.

– Так будет? Как Вы думаете? – спросила тихо Катя.

– Будет… обязательно будет, – подумал Маяковский.

Глава 9

РОССИЯ; ХАРЬКОВ; МАРТ 1912 ГОДА

Харьковский вокзал, который местные называли «железкой», по народному названию железной дороги, был нечто среднее между муравейником, клоповником где постоянно возились нищие, и дорогим залом для торжеств. В этот зал пускали всех кого не лень. Там постоянно было шумно и тесно, и сквозь толпу было порой не пробиться. Это были пассажиры, спешившие, или вовсе не спешившие на паровозы.

Паровозы эти пыхтели, свистели, гудели и увозили этих пассажиров на север, юг, восток и запад.

Тут можно было встретить русских лапотников, малороссийских шароварников, иудейских хасидов, чопорных франтов, солдат, жандармов, офицеров, юнкеров, кисейных барышень и мамочек в окружении дюжины детишек. И постоянный шум и гам, от которого очень скоро раскалывалась голова и мозги переставали думать.

Катя молча наблюдала за тем, как мадам Панула пересчитывала своих сыновей, о чём-то долго рассуждая с Аннушкой. Потом, Амалия Абрамовна посмотрела на Катю, молча ей кивнула и приказала детям грузиться в вагон. Грузчик, тут же затаскивал один за одним саквояжи и узлы, над которыми, явно нервничая стояла мадам Панула.

– Милые соседи? – услышала Катя знакомый голос, обернулась и прямо перед глазами увидела огромный букет роз.

– Владимир? – удивилась она, – Вы пришли меня провожать и принесли… мои любимые розы!

– Я же обещал? – протянул ей розы Маяковский.

– Я так польщена, – покраснела Катя.