Счастливая Жизнь Филиппа Сэндмена

– Ааа, что-то с близким человеком случилось, да? – понимающе, но даже не пытаясь говорить приглушенно, посочувствовал хозяин, подсев к Аарону с другой стороны. – Дорогой мой, я не знаю, что происходит в твоем сердце, и что и с кем из близких тебе людей случилось, но поверь мне – тому, кто всю жизнь жил только в этом поселке, а значит кто полностью понимает этот мир: хорошо покопайся в случившемся, там обязательно найдешь Любовь, она тебя и успокоит. И выпей моего вина, оно лечит. Я тебя от всего сердца прошу, ведь ты всю свою жизнь ждал, пока ты ко мне зайдешь, чтобы здесь свою душу открыть.

Аарон выпустил Саада из своих объятий, шепотом поблагодарив его за поддержку, и повернулся к хозяину.

– Повтори, пожалуйста, еще раз, как говорил тебе твой отец, – попросил он.

– «Будешь делать свою любимую работу – станешь счастливым, когда увидишь какими полезными окажутся ее плоды», – самым серьезным голосом проговорил хозяин, немного нахмурившись.

– Я запомню это на всю жизнь и научу помнить об этом своих детей, – сказал Аарон, повторив слово в слово наказ отца хозяина «Закусочной».

– Если сдержишь слово, то будешь всегда счастливым, – таким же серьезным голосом ответил тот и налил полную кружку вина. Дотянувшись до полки на стене, он снял с нее кружку поменьше и, наполнив ее вином для себя, тихо произнес: – Будь здоров и счастлив, дорогой! Вы все будьте здоровы и счастливы, гости мои! Давайте, начните есть, а я пойду. Дел много.

Глава 13. На темной стороне

Придя в себя, Аарон продолжил говорить с той же самой точки, на которой он сорвался, словно он тогда поставил себя на паузу.

– Сметана, маленькая баночка, хлеб, сыр… А мы здесь едим то, что и представить себе не могли. Я понимаю, что непосредственной связи между нами сейчас и профессором тогда нет, и мы не должны чувствовать себя в чем-то виноватыми, но все же… все же как все это несправедливо! Как несправедлива жизнь!

Филипп решил лишить последние слова статуса истины в последней инстанции.

– То, что мы едим здесь – результат кропотливого труда, ежедневно вкладываемого жителями этого поселка в эту землю. Тут все честно: ты заботишься о земле, она тебя кормит. Вспомни как сказал хозяин: «Я всю жизнь жил в своем поселке и поэтому знаю, что такое жизнь». Как-то так он сказал. Может показаться странным: вроде он никогда никуда не выезжал, а в жизни разбирается лучше всех нас вместе взятых, образованных, начитанных, страны разные повидавших – не так ли? Ан нет, он прав. Тот подход, который он применяет к жизни, дает ему право так говорить. Да и еще мудрую заповедь дал, которую ты обещал исполнить. Кстати, воспринимать все это ты, да и все вы, должны серьезно. Это не простые слова, разогретые вином и едой. А теперь давайте-ка выпьем за все хорошее и начнем есть.

Глухой стук глиняных кружек, утяжеленных прекрасным вином, еще больше возбудил аппетит. Несколько минут они все молчали, за обе щеки уплетая салаты, закуски, сопровождая это вкуснейшим хлебом и запивая действительно исцеляющим душу вином и лишь время от времени хваля и рекомендуя друг другу то или иное блюдо. Все же, в один момент Я'эль вернулась к последней из рассказанных историй.

– Аарон, извини пожалуйста, но я хочу спросить: откуда твоей маме стало известно о разговоре профессора с ректором? – попросила она уточнить.

– Он ей сам рассказал, в двух словах. Я не знаю, что именно сказал он, а что уже потом мама добавила от себя. Она имела на это право, ведь она до сих пор чувствует свою вину в том, что произошло с профессором после того Рождества. Он не мог изменить своей чести и достоинству, поэтому он поступил правильно. Ее бывшего менеджера тоже нельзя винить в том, что он сказал «ребята», а не «ребята или попавшие в нелегкие условия профессора». Даже ее коллеги, которым она помогла тогда с работой, которые даже подняли тост за него – даже они не имеют на себе вины. Это мама решилась на тот шаг, мама объединила и повела за собой друзей и приняла решение не говорить ни слова. Это даже именно она предложила тост за него.

– А она призналась ему в этом?

– Нет, она так и держит это в себе. В тот день она решила пройтись с ним, в результате чего довела его до самого дома. Он, оказывается, недалеко от нас живет. Вот он ей сам и рассказал, а она уже допредставила все, довымучала, так сказать, досожалела… Может быть, именно через это она пыталась раскаяться. Я не хочу ее укорять, не хочу обвинять – сам свои ошибки совершал и буду совершать. Мне просто очень хочется как-то облегчить ее состояние, только я не знаю как. А вот кого я буду обвинять, так это ублюдка ректора. Он-то прекрасно знал и на что толкает заслуженного человека, и ради кого он его на это толкает, и что для него означало курение и сигареты в особенности – не мог не знать! Никогда не поверю в какие-либо оправдания. Проклинаю его за то, что испортил жизни…

– Не надо, Аарон, – прервал его гнев Филипп, – не проклинай. Проклятье, сказанное с верой в его действенность, так же как и молитва, имеют способность материализовываться. Не клади еще одну тяжесть себе на душу.

– Но ведь он же подонок, он же…

– …шестеренка в целом механизме. Он, его собственные дети, Зубрила, ее высокопоставленные родители – это все шестеренки одного большого механизма, ни хуже, ни лучше любого из нас. Была бы у нас другая начинка, мы бы тоже заняли в нем свое место. Мы и сейчас являемся частями механизма, только другого. В принципе, одну и ту же шестеренку возможно использовать в разных механизмах, но вряд ли кто-то возьмется использовать легкую, изящную шестеренку, способствующую движению минутной стрелки, в механизме подачи патрона из магазина автомата в его патронник. Там нужны совсем другие шестерни: прочные, стальные, промасленные.

– Филипп, там нет шестеренок, – заметила Я'эль, – там пружины.

– Хм, да… верно, – согласился Филипп. – Шестеренка в автомате – это я ляпнул! – начал было смеяться он, но Аарон не унимался.

– А где же справедливость?

– Справедливость будет работать тогда, когда жизнь пойдет по схеме, которую дал отец хозяина «Закусочной». Там же будет и радость, и любовь, и удовлетворение, и, конечно же, само счастье.

– Я тоже один вопрос задам, – вмешался Саад. – Как ты думаешь, твой рассказ – он о профессоре или, скорее, о твоей маме?

– Всю жизнь для меня он однозначно был рассказом о профессоре. Сначала это был хитрый профессор – ну таким я его себе представлял, потом он стал для меня умным, мудрым профессором. Несколько дней назад это уже была история о несчастном, но благородном профессоре. А минут двадцать назад я понял, что да – это рассказ о моей маме. И опять – опять очередная история, рассказанная нами, закончилась невесело. Хэппи-энд – это не про нас, да? Ведь мы же не сговаривались о том, какими должны быть наши истории. Ведь правда, не сговаривались? Вы уже знаете откуда идет моя история, а вы, вы ведь не сговаривались, нет? – обращался он к сидевшими друг напротив друга Я'эль и Сааду.

– Да нет, конечно же нет. Какой нам был смысл сговариваться? – Я'эль и Саад даже развели руками и пожали плечами, словно их хотели поймать на списывании.

– Ну вот я и говорю, что все наши истории оказались тяжелыми, без хэппи-эндов, темными. Опять мы должны были пройти через что-то печальное, что-то грустное, невеселое… Неужели нам так и не получится обойтись без боли?

– А ну-ка давайте сначала поднимем наши кружки за хозяина этого места и за всех жителей этого чудесного поселка, – нарочито громче заговорил Филипп, заставив того выглянуть из-за стены и широко улыбнуться. – За тебя, хозяин, и за всех вас! Пусть Мать-Земля всегда одаривает вас своими плодами и не забывает тех, кто заботится о ней!

Хозяин даже склонил голову и приложил руку к груди, услышав такие добрые слова, после извинился и быстро исчез за дверью в соседнюю комнату, а потом сразу вернулся. Следом за ним вошли четыре женщины и мальчик лет десяти, немного стесняющийся, но любопытствующий. Хозяин быстро объяснил им причину такого созыва и они в свою очередь поспешили поблагодарить гостей за теплые слова и пожелали счастья в ответ. Когда они вышли из помещения, хозяин поинтересовался не нужно ли им что-либо и всем ли они довольны. Убедившись в прекрасном расположении духа гостей, он еще раз пожелал приятного аппетита, поправил усы и вышел вслед за женщинами.

– Что сейчас было, Аарон? Что вы все сейчас почувствовали? Говорите первое, что лезет вам в голову, – сказал Филипп своим друзьям.

– Радость, эйфорию, счастливый момент, веселье, любовь, – говорили они.

– Верно, верно, так и есть. А что предшествовало этому?

– Мои слезы, мой плач, тяжелая история профессора и мамы, – пробубнил Аарон вполголоса.

– А до этого была история о Батале, и Я'эль тоже невеселую историю о Посвященной рассказывала, – верно отметил Саад, понимая ход мысли Филиппа.

– Так и есть. Одно следует из другого, не опережая, не нарушая последовательность событий. Можете ли вы представить нас, входящих в этот поселок и в четыре глотки восхваляющих местных жителей, желающих им счастья и воздаяния за их добрые дела?

– Жутковато как-то выглядеть будет, – хмыкнув заметила Я'эль, и, понизив голос, добавила: – Так обычно в фильмах делают маньяки, уже задумавшие свое злодеяние и теперь играющие на нервах жертв, нагоняя на них страх.

– Отличный пример! – похвалил ее Филипп. – А хозяина, поднимающего тост за начавшего рыдать на плече у соседа Аарона представить можете?

В ответ все трое взорвались хохотом.

– Тоже вряд ли, согласен, – улыбался Филипп, осушая свою кружку и наполняя ее вновь. – Образно говоря, легкое следует за тяжелым, доброе – за недобрым, и так далее.

Он поддерживал разговор, наполняя до краев все кружки, попавшие в поле его зрения. Оживление продолжилось переносом очередных ломтей сыров, колбас, салатов и закусок к себе на тарелки.

– Почувствуй ценность наших рассказов и бесед, Аарон, – спокойно начал говорить Филипп в наступившей наконец тишине, нарушаемой только звуками столовых приборов. – Если тебе хочется серьезно поговорить об общечеловеческих проблемах и, насколько это только предоставится возможным, попытаться докопаться до сути всех этих невзгод, трудностей и сюрпризов судьбы, то, я тебя уверяю, ответы на все свои вопросы ты найдешь скорее на темной, печальной стороне нашей жизни, а не на светлой. Именно там находится ключ к Счастью, именно там скрывается Надежда, именно там живет Любовь, и только там мы в состоянии найти настоящую Силу.

Мы послушали три увлекательных рассказа, таких разных, но в чем-то они сходятся, и если мы выделим это «что-то общее», мы сможем использовать это в своей дальнейшей работе. Ведь все работает, все трогает наши души, какой бы ни оказалась история там есть что-то, что одинаково нас затрагивает, не оставляет равнодушными.

Давайте-ка быстренько вспомним все три истории. Первая – выдумка, прекрасная работа богатого воображения: героиня имеет уникальную способность, которую она может использовать ограниченное число раз, и ей нужно понять, как правильно ее использовать. Вторая история скорее всего основана на народных преданиях, на устных рассказах о судьбах неких собирательных образов: воин, которым движут благородные цели, становится жестокой машиной убийства. И третья история – история реальных людей, живущих среди нас: заслуженный профессор и опытный педагог, столкнувшийся с жестоким устройством современного общества, и женщина, волей судьбы ставшая заложницей собственной нерешительности.

Заметив как Я'эль, сдвинув брови, в упор глядит на Саада, словно принуждая его к какому-то действию, Филипп поспешил добавить:

– Прости пожалуйста, Аарон, если что-то вдруг прозвучало некорректно.

– Нет-нет, все в порядке.

– Так вот, у нас три истории. Вроде разные, но в каждой из них мы следим за действиями активных, деятельных героев, которые хотят быть полезными. Каждый из них идет к какой-то цели. Добивается он ее или нет – это другой вопрос, но со всеми ними происходит что-то, что изменяет их. Ребята, мы имеем дело с тремя образцами самой обычной человеческой драмы, а драма подразумевает трудности, лишения, проблемы, их преодоление, решение задач, ранее перед героями не встававших. Драма – это жизнь, а жизнь – драма. За жизнь!

Звук ударяющихся глиняных кружек обозначил новую страницу разговора.

– Хочу предупредить вас об опасности злоупотребления тяжелыми историями. Одна, вторая, третья, десятая, сотая рассказанная история, не дающая надежду, в состоянии сломить вашу естественную защиту и через образовавшуюся брешь загнать в вас дух печали, тоски, уныния. Так и теряется надежда. Я никоим образом не рекомендую вам пропадать на темной стороне этой жизни, не советую переселяться туда. Мы все равно волей или неволей оказываемся там рано или поздно, и для любого из нас это всегда тяжелый жизненный опыт. Но чисто логически, чисто геометрически выбраться из него на светлую сторону мы можем лишь попав туда. Мы не можем говорить о спасении, когда нас незачем спасать. Мы не почувствуем смысла спасения и его важности, если не будем погибать. Надежда не проявится в изобилии, и Счастье не придет к тому, кто не лишался чего-то дорогого в жизни. Но не давайте себе привыкнуть к постоянному пребыванию там, куда не проникает свет, не дайте почувствовать себя там, как дома. Мы все должны тянуться к свету. Посмотрите на тех, кто постоянно причитает о тяжелой жизни, о невзгодах, об убийствах, о войнах, на тех, кто говорит, что жизнь не имеет особого смысла и заключается лишь в том, чтобы есть, спать, срать, сношаться, засыпать и снова просыпаться, чтобы есть, спать, срать, сношаться, засыпать и снова, и снова, и снова, пока какой-нибудь из ненадежных органов нашего надежного организма-механизма не откажет. А вы знаете, они по-своему правы! Они правы, потому что их жизни в этом и заключаются. Но, но, но…

Филипп прищурил левый глаз, будто тот залип в момент подмигивания, улыбнулся, закусив нижнюю губу, и указательным пальцем правой руки стал легонько бить по краю стола, словно уча его чему-то. Красное вино уже начало оказывать свое целебное свойство.