Счастливая Жизнь Филиппа Сэндмена

Омид лишь посмотрел на него и тихо сказал:

– …и мы уже не будем рассказывать друг другу свои сны.

Тихо. Без слез. Без криков. С неизгладимой болью.

Полторы недели спустя, когда Омид все-таки нашел в себе силы вернуться в коллектив, обстановка в стране накалилась до критического уровня. По сути дела, никто уже и не работал по-настоящему, лишь некоторые из его сотрудников время от времени навещали опустевшие рабочие комнаты, чтобы хоть как-то отвлечься от общей депрессии. Никто не знал, как закончится день и что ожидает их завтра, никто не мог отличить правдивые новости от дезинформации и сплетен.

Взвесив все за и против, Омид с великой тяжестью на сердце обратился к тому из сотрудников, кто предложил ему вернуться на родину. Особо не надеясь на то, что предложение его могло иметь под собой какую-либо почву, он очень удивился и даже несколько оживился, узнав о том, что предложение это не было пустышкой. Оказалось, что какой-то из его родственников вел какие-то дела с человеком, имеющим связь с пограничной службой в аэропорте. Договорившись о встрече после работы в одном из немногих супермаркетов, продолжавших функционировать в обычном режиме, они решили обсудить все за чашкой кофе.

Терять Омиду было уже нечего. У него не было нормальных документов: они пропали под обломками, а на силу тех, что временно выдала биржа, не было особого смысла надеяться. Ему было негде жить, а постоянно пользоваться милостью своих бескорыстных коллег он не мог и не хотел. Поэтому разговор их получился крайне лаконичным.

– Андрис, мне нужно бежать отсюда во что бы то ни стало. Вариант «куда угодно», боюсь, уже не рассматривается из-за проблем с документами, да и внутреннее состояние мое… Это я вот сейчас только оживился, сам понимаешь. Поэтому мне нужно бежать домой. Ты можешь мне как-то помочь?

– Я уже успел уточнить у родственника, – смущенно начал говорить коллега. – Вариант есть. Правда, стоить он будет вот столько.

Он протянул клочок бумаги, на котором была написана требуемая сумма. Омид перевел на нее холодный взгляд, подумал совсем немного, а затем снова посмотрел в глаза сотруднику.

– Деньги будут. Но с такой суммой я рискую абсолютно всем, что я имею. Вариант должен быть железным на все сто десять процентов.

– Как мне и обещали, Омид. Иного я бы тебе не предложил.

– К какому дню нужно подготовить деньги и через какое время после передачи я смогу покинуть страну?

– Самолет будет в эту субботу. Деньги нужно передать до этого.

– В коллективе о нашем разговоре пусть никто ничего не знает. Обещаешь?

– Не сомневайся.

– Спасибо тебе!

Субботним утром Омид покинул платную ночлежку, в которой провел последние две ночи, и направился прямиком в сторону аэропорта. Пешком, не воспользовавшись даже городским транспортом, чтобы не засветиться, через три часа он дошел-таки до цели своего марш-броска, и неторопливо подошел к регистрационной стойке.

Билет и сомнительный документ, подтверждающий личность, в комплекте с новенькой бумагой с двумя печатями и подписями, заверяющей исключительность ситуации, в которой находится предъявитель… Одна сумка с собой в салон… Дрожь в руках и пересохшее горло… Есть! Ему выдают посадочный талон! Сдержанные слова благодарности и легкая улыбка.

Не надо торопиться, все в порядке, все под контролем… Длинная очередь на паспортном контроле и пункте персонального досмотра продвигается довольно быстро… «Цель поездки?» «Навестить родственников» … Есть штамп!

«Сейчас я пересекаю границу этой страны, в которую, вероятно, больше никогда не вернусь», – пытается он осознать чувство, овладевающее им… «Раздвиньте, пожалуйста, ноги и разведите в стороны руки». «Да, конечно!» вслух и «Интересно, сможешь ли ты нащупать у меня в душе камень?» в уме… Стук в висках… «Проходите, пожалуйста!»

Жужжащий, словно рой пчел, зал ожидания… Что говорит табло? «Выход 2». К Выходу 2 – и сидеть здесь до самого вылета!… «Интересно, как там на работе?» в уме и «Посадка через десять минут!» громко вслух и прямо в ухо старику, который почти ничего не слышит и просит прояснить ему ситуацию с вылетом… Ласкающий звук трехзвучного аккордного перелива в динамиках и долгожданное «Уважаемые пассажиры! Начинается посадка на рейс…»

Первым в очереди, чтобы как можно быстрее… И снова сомнительный документ, подтверждающий личность, в комплекте с новенькой бумагой с двумя печатями и подписями, заверяющей исключительность ситуации, в которой находится предъявитель, но на этот раз вместе с посадочным талоном, который сканируется лазером и лишается корешка, который возвращают Омиду. «Приятного полета!»

Последние тридцать пять метров по кишке телетрапа в самолет, которые кажутся дополнительным километром… «Добрый день!» «Добрый день!» «Ваше место…» «2F, у окна, я знаю. Спасибо большое!»

Последний вопрос, который Омид должен был решить: куда деть свой рюкзак – положить под сиденье перед собой или зашвырнуть на полку над головой?

– Все бы проблемы были такими, – сказал он почему-то вслух и решил, что неплохо было бы держать все свое при себе и не беспокоить соседей, если вдруг ему нужно будет достать что-то из рюкзака во время полета. Хотя вряд ли это произойдет. Пусть лежит себе на полке, нужно только о нем не забыть через… через каких-то два с половиной часа!

Ну а теперь – в кресло! Туго затянуть ремень безопасности задолго до начала движения самолета – никогда раньше он не лишал себя свободы передвижения таким образом – и с окрыляющим чувством завершения мучений наблюдать, как заканчивают возиться с последними чемоданами грузчики и как подъезжает тягач, который через десять минут дает первый толчок.

«Спасибо тебе, Андрис! Спасибо всем вам, ребята, за то, что поддержали меня в тяжелый час! Спасибо и тебе, земля эта, что дала мне дом и работу, и любовь! Спасибо тебе, девушка в гостинице, которая порекомендовала мне «Лагуну», после чего я выбрал-таки «Гризли». И большое спасибо тебе, моя Ки, моя Киара… Почему мы остановились?»

Омид прижался щекой к иллюминатору, но не смог разглядеть того, что происходило под бортом самолета. Людской ропот в салоне самолета уплотнился и начал соперничать с гулом турбин, которые в один момент вдруг затихли, уступив место стуку крови в ушах, заглушавшему все остальные звуки. Все пребывали в недоумении, пока в салон не вошло несколько вооруженных людей – солдат, судя по одинаковой, хоть и незнакомой камуфляжной форме в темно-коричневых тонах и черным балаклавам.

– Всем оставаться на своих местах! Выходить по одному и строго по сигналу!

Очень скоро подошла очередь пассажира на месте 2F, который не сразу и понял, что наведенный на него ствол автоматического оружия и жесткое «Пошел!» и были тем сигналом, по которому он должен был подняться с места и покинуть борт самолета.

«Покинуть борт? Покинуть борт?! Так я же уже почти что взлетел! Я почти что…», – путались мысли в голове Омида. Сам он оставался бессловесным. Челюсть отвисла, во рту пересохло, в глазах потемнело.

Лишь пройдя обратный путь по кишке телетрапа он вспомнил, что забыл забрать с полки над его головой свой рюкзак.

«Все. Теперь у меня нет и моих последних вещей.»

Не совсем. Последним, что оставалось у Омида, не считая надетых джинсов, сорочки под легкой курткой и комплекта несвежего нательного белья, были документы, худо-бедно подтверждавшие его личность. Еще на борту самолета, думая, куда бы приткнуть свой рюкзак, он машинально положил их в нагрудный карман сорочки, и теперь проверяющий заметил торчавший уголок бумажки и резко вынул его из кармана оторопевшего Омида.

– Так… Где паспорт?

– Утерян под обломками… Мой дом разрушили, и там…

– Омид Ар-де-ха-ли? – с трудом выговорил его фамилию проверяющий. – Так ты не здешний?

– Я еду домой, верните мне, пожалуйста, мои документы, и разрешите вернуться на борт, я ничего…

– Ты – иностранец и без паспорта, и хочешь улететь вот так вот, да?

– Разрешите…

– Не разрешаю! Увести этого!

Там, куда привели Омида, на жесткой скамье сидела маленькая девочка лет пяти. Она испуганно прижималась к скромного вида молодому мужчине в очках с разбитым стеклом и боязливо поглядывала исподлобья, когда рядом с ней что-то происходило. Бросив взгляд на втолкнутого в помещение Омида, она сразу же опустила глаза и вздрогнула, когда за ним с лязгом закрылась тяжелая дверь. Такой звук было действительно нелегко пережить даже взрослому. Она взяла мужчину за руку, а тот в свою очередь попытался безмолвно ее успокоить.

Кроме них в помещении было еще двое мужчин: один пожилой, другой – помоложе. Последний, казалось бы, хотел заговорить с Омидом, словно он все это время только и ждал, когда его наконец приведут, но так и не решился на это: двое в камуфляже держали автоматы наготове.

«Видимо здесь уже что-то произошло до того, как меня ввели», – подумал Омид и обратил внимание на пожилого мужчину, угрюмо и неподвижно сидевшего у дальней стены и ни на что не реагировавшего. Он все же рискнул озвучить один из интересовавших его вопросов.

– Вас тоже с самолетов сня…

– Молчать! – грубо заткнул его один из автоматчиков, пригрозив автоматом. Тот, что помоложе, успел кивнуть, и Омид заметил это. В это же мгновение парень получил ощутимый удар прикладом по голове. Вывести из строя такой удар смог бы лишь очень слабого и немощного, но человек в нормальном состоянии после такой экзекуции будет думать трижды, прежде чем решиться еще раз открыть рот или подать какой-нибудь знак. Пожилой лишь искоса наблюдал за этим блиц-конфликтом, а девочка еще крепче сжала руку мужчины в разбитых очках, пару раз подняв глаза на пострадавшего.

Омиду ничего не оставалось, как просто додумывать пережитое и выдавать возможные объяснения происходящему.

«Версия первая: я провалился из-за документов. Но почему тогда его так закоротило на моем иностранстве? Версия вторая: меня кто-то сдал. Но ведь проверять должны были всех? Версия третья… Уже не знаю, что и подумать, но по факту, не только наш самолет подвергся проверке: я сидел во втором ряду и этих людей до меня оттуда не выводили. Хотя их могли вывести из задних рядов после меня за то время, пока я разговаривал с этим военным. И вообще: кто все эти люди? Почему они собраны здесь? И что это за странная военная форма? Кто они.... А это кто еще такие?» – вдруг пронеслась в голове Омида мысль, когда в открывшуюся дверь ввалилось трое коренастых типов, тоже вооруженных, но в совершенно иную форму, не скрывавшие своих лиц и своего отношения к пленникам. Они быстро подошли к Омиду, к угрюмому и к молодому и приказали им выходить из комнаты и следовать за четвертым, который был обвешан гранатами, на боку имел пистолет, а в руках держал тяжелый боевой нож. Двое в камуфляже вытолкали также и мужчину с ребенком и захлопнули дверь, снова заставив девочку сжаться от ужасного лязга железа.

– Теперь мы – заложники, – шепотом заговорил молодой, когда захватчики надели на всех пятерых наручники и приковали к трубам в белой комнате. Пока двое из них не то спорили о чем-то, не то что-то шумно обсуждали, стоя над отцом с дочкой, третий, скалясь и брызгая слюнями на остальных заложников, в достаточно грубой форме продолжал нагонять на них страху. После этого они вышли через ту же дверь и принялись ее заколачивать снаружи.

Туда их доставили после примерно получаса езды в темном фургоне. Внутри него, в нескольких проникавших туда тоненьких лучиках света закатного солнца Омид время от времени видел фрагменты перепуганных лиц своих спутников, направленные на них стволы, да пустую бутылку из-под масла, время от времени перекатывавшуюся от правого борта машины к левому и обратно, в зависимости от того, в какую сторону она поворачивала. Однако даже после такой угнетающей обстановки белизна комнаты, куда их провели друг за другом и начали надевать наручники, нещадно вгоняла в них необъяснимый страх.