Звери Стикса. Часть 1. Контрольная служба «Смерть»

– Хотел спросить у тебя, так как я тут новичок, – он очень трогательно напрягал лицо в попытке перекричать музыку. – Где в городе самое лучшее место с обозревательной площадкой, чтобы посмотреть на Блум сверху?

Она почувствовала дистанцию между собой и всеми остальными в этом баре. Они тут для секса, для низких телесных желаний. А с ней можно обсудить культурные места ее любимого родного города. Она лучше. Она умнее. Лицо ее тут же преобразилось, накинуло на себя одеяния рассудительности и собранности, в то же время гостеприимности и готовности помогать этому чужаку, попросившему о помощи.

– Ну, самое близкое это радиовышка. Там наверху ресторан «Волна» и большой балкон круглый, очень прикольно сделали.

– Приличное место?

– Ну, нормальное, – слегка сделать бровью и посмотреть вниз, пусть видит, что даже самые крутые места для меня только «ну, нормально».

– Тогда предлагаю переместиться. Красивым людям место в красивых местах.

Он был жестким. Не то чтобы по–настоящему грубым, а именно жестким, как спартанская койка. Мысли свалялись комом неразберихи в ее голове. С одной стороны она чувствовала, что все происходящее неимоверно похоже на насилие. А с другой – она сама ушла с этим чужаком с дискотеки, прошла несколько кварталов, целовалась в подворотне, а потом, давясь смехом, сама же нырнула за спинами у охранников в грузовой лифт, увлекая за собой эту новую необычную игрушку со словами «Тут в грузовых нет видеонаблюдения». К тому же он заводил ее. Заводил с поуоборота. На улице он прижал ее к стене и впился мягкими сухими губами в шею, крепко захватив ее руки над головой. Потом в ключицу, в плечи, он обцеловал все ее мягкое смуглое тело, и она плыла, плавилась в его лапах, как разогретый пластилин.

«Как дура» – думала она, быстро влюбляясь.

Он взял ее прямо в лифте, предварительно нажав на стоп–кран. Взял жестко, сильно, напористо. Он был голоден, как моряк, и это чувствовалось в каждом движении. Он срывал на ней такую колоссальную массу энергии, что ей даже сделалась страшно в какой-то миг. Ей казалось, что она вырвет поручни из стенок. Он держал ее руки, вертел ее, даже держал за волосы, разметав тщательно уложенную прическу. С легкостью поднимал от земли, прижимал спиной к холодной стенке лифта. Она видела в зеркало на потолке, что косметика на глазах расплылась пятнами, что одна лямка лифа сорвана, а тонкая юбка мини скаталась на поясе, как резинка. А еще она видела пса. Его звериная сила и красивое подтянутое тело завораживали ее. Было страшно и грустно, даже стыдно немного, но в то же время, она чувствовала, что в животе горячо, а между ногами непроизвольно сводит и дергает, когда он входит в нее, когда сжимает ее тело своими жутковатыми когтями с выступающей вверх короной костяного кастета.

Свет мигал. В какой-то момент лифт тронулся дальше, но он отвлекся и нажал какую-то комбинацию, так, что кабина снова встала. Она попыталась прийти в себя, но пес одним движением, как куклу, уложил ее на рельефный железный пол и овладел снова с такой страстью, что для нее весь мир перестал существовать вовсе. Когда он кончал, она на несколько мгновений потеряла сознание, словно накрытая волной его возбуждения.

Через несколько секунд он сполз с девушки и сел у стены, восстанавливая дыхание. Магия гормонального взрыва улетучилась и Клео сразу же почувствовала себя голой, беззащитной, практически изнасилованной. Как растерзанная, развороченная оберточная упаковка на шоколадке. Ей страстно захотелось какого-нибудь участия от него, чтобы он взял на себя ответственность за то, что произошло. Ну или поцеловал бы что ли…

– Ну ты и свинья… – пробормотала она, собираясь воедино, натягивая и восстанавливая одежду, прическу, себя саму.

– Я-то свинья. А ты шлюха, – все еще глубоко и часто дыша, проговорил он. У нее округлились глаза. Извинений, протянутой руки и поглаживания, смущения, попыток отшутиться, в конце концов, она от него ожидала, но не такого прямого и… спокойного оскорбления. Словно констатации факта. Это было не по правилам.

– Чтоооо?…

Он вздохнул и прикрыл глаза, приходя в себя.

– Знаешь, с каждым годом это становится все труднее. Наверное, это и называется взрослением.

– Ты о чем, – она потянулась к сумочке, улетевшей в противоположный угол лифта. Там были салфетки, пудра, расческа. А еще там лежал Амулет. Амулет, в который она верила. Мысль о котором прощала все ее сегодняшние приключения, давала гарантию безнаказанности и сохранения инкогнито в этом постыдном девичьем порыве. Парень никому ничего не скажет, он даже не выйдет живым из этого лифта. Просто заснет и… все. Она не вдавалась в подробности, как эта штука работает, просто знала, что он тихо умрет от прикосновения к резной поверхности небольшого костяного диска, а она почувствует себя легко и хорошо. И старение снова отступит, как отступало уже много раз. Она настоящая Клеопатра.

Прямо перед ее рукой с жестяным звоном в пол вонзилось и ушло на половину широкое темное лезвие косы, отрезая путь до спасительной сумочки. Девушка взвизгнула, отдернула руку и забилась в угол. Испуг сковал все ее тело, и она решительно не понимала что происходит. Что это за коса? Откуда она взялась?

Фауст брезгливо взглянул на женщину. Теперь он казался ей старше.

– Я о том, что в юности мне было совершенно все равно кого трахать. Хоть жирафа, лишь бы дырка была. А теперь как-то… противно.

– Кто ты? – она затравленно смотрела на него из-за длинных свалявшихся волос, как из зарослей тростника.

Пес злорадно усмехнулся. Хищно усмехнулся – из-под задравшейся губы показались длиннющие острые зубы.

– Я? Я первый попавшийся симпатичный мужик, с которым ты тут же переспала. Клео, а как же Самвэл?

Ее дыхание перехватило. Он знал про ее жизнь. Это маньяк. Он следил за ней. Скорее всего, он влюблен в нее уже давно и долго выслеживал, старался понять ее, узнать получше. Рассчитал эту сложную операцию, подмешал ей что-то в шампанское… Мысли девушки быстро стрекотали в голове, выстраивали теорию, максимально правдоподобную, чтобы объяснить происходящее и при этом не повредить самооценке. Получалось быстро… но некачественно.

– Господи, женщина! Ну как так можно! Парень верит во всякий бред, который ты ему мелишь, терпит твои капризы. Ты живешь в его доме, ешь его пищу, греешь его кровать – и ты готова переспать с первым же мужиком, который не выразит тебе своего восхищения!

– О Боги! Ты следил за мной!.. Ты меня изнасиловал!

– Пфф! Кто тебя изнасиловал? Ты предложила сделать мне минет еще в подворотне на подходе к ресторану! – она потупилась. Действительно, было дело. – Из тебя смазка лилась уже в баре так, что только на туфли не капала. Тебя даже кормить не пришлось. Ты вцепилась в меня как клещ, когда я подвернулся тебе под руку на дискотеке, и твердо решила, что я буду твоим, не так ли? В первый же вечер! И ведь никаких сомнений… никаких договоров с совестью, – он покачал головой. – Даже завидно.

Ее губы задрожали. От пса исходило что-то, какая-то сила. Раньше это был секс, привлекательность, словно аромат. А сейчас это чувствовалось в тесной кабинке лифта, как электрическое напряжение. Она ощущала опасность всей своей натурой, но все же не верила в ее реальность до конца. Фауст осмотрел ее с ног до головы, тщательно изучая каждый уголок ее естества, словно искал что-то. Хоть что-нибудь.

– Ты не веришь, – тихо проговорил он. – Ты так глубоко убеждена в том, что твоя жизнь не случайность, что ты особенная. Что с тобой ничто и никогда не может случиться… не по плану. Что все в этом мире существует для тебя, чтобы ты могла этим всем пользоваться, – он медленно встал на четыре ноги и приблизился к ней. Звериные зубы. Низко опущенная голова. Черные, глубокие глаза, словно вечность. Словно какой-то мистический ангел возмездия стоял перед ней. – Включая мужчин.

Клео дрожала теперь всем телом. Взгляд метнулся к спасительному клатчу. Она действительно не верила – до этого момента. Ей казалось это игрой. Что сейчас она дотянется до сумочки, и… Всегда выдавался удобный момент. Как по киносценарию – ей всегда давался случай, минутка, чтобы сделать то, что нужно. И она никогда не задумывалась, имеет ли она право забирать жизнь у этих парней. Ведь это была их роль – второстепенная роль в пьесе ее жизни.

Пес тихо взрыкнул, словно прочел все эти мысли в ее голове и резко выдернул косу из пола. Клео вскрикнула и выставила вперед руки. Щель в полу, пробитая широким лезвием, мелькнула оранжевым подвальным фонарем.

– Бери что хочешь! Я все сделаю! Что тебе нужно? Я найду деньги! Все что хочешь! Только не трогай меня!

– Что мне было нужно, я уже взял, спасибо. У тебя молодое тело для тридцатилетней, Клео. Это значит, что ты воровала. Я не жду от тебя раскаяния. Ты ведь даже не понимаешь, что сделала не так.

– Я все скажу – лепетала она. – Я пойду в полицию. Я украла его, да, ты прав! Украла его из музея. Я там работала. Он на чердаке, красивый, старый. Я хотела продать! А потом…

Он оглушительно зарычал на нее. Клео закричала. Что-то творилось с ней. С одной стороны ее сковал ужас, а с другой, внутри нее словно начали биться маленькие бабочки, предчувствуя возможность выйти на свободу.

– Ты совершила преступление против Жизни, женщина, – он чувствовал ее страх. Он надвигался. Медленно, раскрывая свою звериную природу. Ему был нужен ее ужас, такой, чтобы парализовал ее душу. Иначе маленькие бледные огоньки чужих Жизней так и останутся запертыми в ней.

– Мне наплевать на твой моральный облик, жалкая провинциальная дурочка, влюбленная в свое Эго! – шипел он, все шире разевая пасть и показывая ей длинные острые клыки. – Наплевать на то, сколько мужиков у тебя было. Даже наплевать на то, сколько человек ты готова убить и уже убила, чтобы насытить свой нарциссизм. Это твоя жизнь и ты имеешь право делать с ней все, что захочешь. НО! Есть только одна вещь, которой делать нельзя, – он завис над ней, чувствуя, ощущая телом, как поднялся каждый волосок на ее коже, как ее глаза остекленели, как она теряет самообладание с каждой секундой, но все еще не верит в то, что такое могло с ней случиться, что за ней мог прийти…

– С…Судья… – прохрипела она. Он видел всплеск омерзительной розоватой энергии, когда она поняла, что произошло. Когда она испугалась по-настоящему и когда все украденные лучики радостно рванулись в сторону от души своего поработителя.

Он пробил ее грудину молниеносно, с хрустом и всхлипом проломив хрящи и ребра острым костяным кастетом на руке.

– Нельзя. Брать. Чужие. Жизни.

Женщина взвыла. Последний, отчаянный крик, визг, полный ужаса, надрывный и влажный, уже испачканный кровью. Оборвался внезапно. Фауст вырвал из груди преступницы ее сердце. Ее порочный орган. Красный, горячий сгусток трепетал в его руке еще несколько мгновений. А затем застыл и превратился в обычный кусок мяса. Легкий вихрь, видимый только ему одному, сделал несколько оборотов вверх. Унося куда-то в небо, в космос, в легкую, пахнущую обещанием льда и снега осеннюю ночь световые прозрачные лепестки украденных жизней.

Пес глубоко вздохнул и задумчиво посмотрел на мертвое тело женщины, лет 37ми. Тело сидело в углу лифта. Распластанное. Изуродованное. На миловидном, хоть и тронутым уже зрелостью лице осталось несколько брызг крови. Он испытывал удовлетворение. Баланс восстановлен. Он достал из кармана своего жилета небольшой футляр с серебряными спицами, украшенными КС–ной гравировкой, и приколол раздавленное в руке сердце к ноге женщины. Плоть прорезалась с хрустом, с легким пористым сопротивлением, навевая мысли о протыкании обитого брезентом дивана.

Сверху послышались приглушенные голоса, а затем по крыше что-то бухнуло. Кабина лифта вздрогнула. Видимо, администрация «Волны», наконец вызвала мастеров–лифтеров. Фауст наскоро осмотрелся, проверяя в последний раз эстетику казни. Затем взял сумочку, к которой тянулась эта воровка, осторожно открыл и достал за цепочку небольшой коричневый кругляш старинного шаманского амулета. Одна его сторона была покрыта непонятными символами, а на другой был изображен кричащий то ли от боли то ли от отчаяния мужчина. Занятная вещица. Судя по всему, амулет убивал мужчин, забирая в пользу хозяйки совсем малую толику жизненной энергии. С одной стороны это неудобно – ведь чтобы поддерживать себя в хорошем виде и самочувствии ей, видимо, приходилось убивать чуть ли не каждый месяц. А с другой, эта «недостача» была такой ничтожной, что не вызывала возмущений в общем энергобалансе. Поэтому в анализаторном центре ее и не засекли до сих пор – и, возможно, никогда не засекли бы. Фауст порадовался тому, что он Судья. Что он может увидеть нарушенный баланс без каких-либо приборов. Он просто заметил ее в толпе, когда бродил по городу.

Кабина лифта дернулась, загудела и медленно поползла вверх. Пес быстро завернул амулет в свою куртку, стараясь к нему не прикоснуться. Хоть его хозяйка и мертва, но мало ли что. Оставлять опасное украшение тут было бы глупо. Невзирая на откровенное предупреждение в виде расчлененного мертвеца, кто-нибудь обязательно подберет его, чтобы тоже воспользоваться. Так уже случалось – кто-то из полиции, из репортеров, из уборщиков или судмедэкспертов, а то и просто подкупленный и подосланный человек всегда пытался завладеть каруком, потерявшим хозяина.

«Люди так хотят жить, что готовы умереть раньше срока, за иллюзию бессмертия», – подумал пес.

Появляться на людях и раскрывать свою личность он совершенно не планировал. Поэтому он легко крутанул косой, словно масло рассек металлический пол, вызвав в то же время жуткий металлический скрежет и всплеск испуганных голосов где-то наверху. Отогнул полу и нырнул в шахту. В темноте его никто не увидит. Да и вряд ли найдется кто-то настолько глупый, чтобы преследовать Судию при исполнении.

*      *      *

Ютзи сидела в потертом шезлонге на крыше и курила тонкую сигарету в мундштуке. Она выглядела иначе – в штатском, с распущенными волосами, черным каскадом спускающимися до середины спины. Короткие шортики, шлепанцы, маечка – обычная девушка… Пока не смотрит тебе в глаза. Он подъехал не таясь на служебной двухместной колеснице. Закатил коляску в гаражный отсек, поставил Лошадь в пропахшее нафталином стойло. Отколупнул доски с двери и с окон, занес в дом коробку с кое–какими вещами.

– Рада видеть среди живых, пес. Ты рановато. Я думала, завтра прибудешь, – у нее был низкий голос, почти мужской.

Он тоже поднялся на веранду, когда первичный захват дома был завершен, а впереди предстояла долгая уборка и налаживание всего так, как ему будет удобно. Кире место явно было по вкусу, а Фауст так устал от спанья в машинах и тайно на полу в ее гостиных, что решил расположиться здесь основательно. Иллюзий по поводу быстрого разрешения этого дела он уже давно не питал.