– По-моему, она тебе не очень и нужна, Сила-то, – хмуро проговорила Сельда. – Что тебе до Силы?
– С ума сошла?! – возмутился Кивк. – Я же не от всей Силы отказываюсь, только от этой… новой, которая по Грагору. Раньше же я жил как-то до этого эксперимента, вот и теперь буду!
– Да, как раньше, – задумчиво сказал Лиакол. – Будешь пользоваться подвальными рабами, активно так пользоваться и с энтузиазмом.
– Почему обязательно рабами? Можно разбойников ловить. А хотя бы и рабами, все равно их кто-нибудь убьет – не я, как кто другой! Да и рабы ложатся на алтарь только один раз в своей печальной жизни. Вот Нуар наезжал на нашего мэтра, чтобы клепал ему многоразовых рабов. А мэтр отказался. В подвале сидел, а все равно нет! – горячо и путано излагал Кивк. – И я тоже не могу и не хочу. Устал я! Но, ребята, я вас не сдам, правда.
Кивк резко обернулся к Сельде
– Не веришь в клятву Силой, хочешь, жизнью и кровью поклянусь? Или своей потусторонней сущностью?
– Да ясное дело не сдашь, – поморщился Лиакол. – Хотел бы сдать, так пошел бы сразу к Нуару, а не сюда разводить слюни, сопли и прочую сырость. И стояли бы мы сейчас пред светлыми очами дорогого наставника, или висели на чем-нибудь… если, конечно, были бы еще живы. А ты… на кой демон ты Нуару, раз нарушив клятву ты потеряешь Силу? Хорошо если просто прикончит. А то глядишь решит, что ты нарушил еще и договор – ведь добровольный отказ от Силы тоже способ покинуть орден. Причем идеальный, абсолютно надежный и не поддающийся пересмотру.
– Вот! И Лик говорит, что я не сдам! – обрадовался Кивк. – Отпустите, ребята!
– Давайте отпустим, – вдруг тихо сказало Гева. – У меня тоже было несколько раз… ложилась спать и думала – все, завтра с утра приду и скажу: «Не могу больше. Ухожу. Или убейте, или не держите». Но к утру проходило. А у него, стало быть, не прошло.
– А кто ж его держит? – удивился молчавший до того Рохор. – Когда мы начинали эксперимент, то договорились – все будет добровольно. Только так и не как иначе. Так что он свободен. Хочет – пусть себе катится на все восемь сторон света.
– Это ты прав, – хмыкнул Лиакол.
– Прав, – подумав согласилась Сельда. – Как всегда прав, зараза такая, и как только умудряешься? А вообще-то на кой демон нам это сокровище? Мотай уже отсюда, улитка безногая и безмозглая, – рявкнула она вдруг на Кивка.
– Ага! – кивнул тот и оперативно вымелся из гостиной.
***
Адепты, которых теперь осталось всего лишь восемь, молча смотрели на захлопнувшуюся дверь гостиной. Пауза, пожалуй, слишком затянулась.
– Когда дело дойдет до дела, он будет с нами, я уверена, – вдруг горячо сказала Гева. – Я, собираясь уходить, твердо знала – когда это случится, я вернусь. И чем уж смогу.
В гостиной опять повисло молчание. И неожиданный смех Рохора в этой тягостной тишине прозвучал дико и неестественно.
– Я ушлый купеческий сынок, или почему? – ответил он на недоуменные взгляды друзей. – Принимаю ставки! Ну, говорите, когда он к нам вернется? Гева уже высказалась, теперь пусть другие. Тот, кто окажется ближе к истине, отвесит остальным по десять щелбанов! Ну что вы на меня таращитесь? Сила, это такая штука… в общем, ее всегда не хватает. Маг никогда не откажется от Силы. Так и что насчет ставок? Я, пожалуй, поставлю на три декады, а вы? Говорите, а я запишу. У меня в бухгалтерии порядок.
Адепты рассмеялись, и тяжелое давящее напряжение вдруг куда-то делось. Пропало. Ну, и к демонам его, напряжение это мерзкое. Туда ему и дорога.
А Рохор ставки тщательно записал. Он ушлый купеческий сынок, или нет, в конце концов? Или почему?
***
Ольгарт что-то устал сегодня. Работы вроде было не больше, чем обычно, но все заклинания получались с таким трудом, будто он не верховный маг, а какой-нибудь задрипанный магистрик, в лучшем случае старший. Наверное, переутомление накопилось за все это время.
К утру полегчает, – подумал он и завалился спать.
Но к утру не полегчало. После элементарных процедур по поддержанию собственного здоровья – в его возрасте, да при такой напряженной работе без этого нельзя – оказалось, что он практически не может магичить. Ольгарт попытался на пробу создать Голубое Кольцо. И ничего не вышло. Синий Веер – нет. Радуга – тоже нет. Он прекрасно помнил технику, просто не хватало Силы.
Холодная липкая волна ужаса накрыла с головой. Потеря Силы, кошмарный сон любого мага… и это происходило с ним? Сейчас? На самом деле? Почему?! Может быть, боги карают непутевого мага Жизни, за то, что связался с черными? Хотелось выпрыгнуть в окно, но в этой комнате не было окна.
И в это время в дверь вдруг постучали.
Ольгарт обычно бывал рад гостям, но не сейчас же!
– Кто там еще?! – рявкнул он во весь голос.
Дверь распахнулась без приглашения, и в комнату заглянул встревоженный Рохор.
– Мэтр?! – испугался он, увидев стоящее посреди комнаты живое воплощение ужаса и страдания.
Но мэтр только невразумительно бормотал что-то невнятное.
– Кидайте, – велел Рохор, заглядывая ему в глаза.
И Ольгарт скинул ему в голову спутанный клубок чувств и мыслей. А после этого Сила исчезла совсем. Абсолютно исчезла, как будто опять блокиратор надели. Рохор с полминуты ошалело переваривал информацию, а потом… потом он с маху уселся на пол и заржал в голос.
– Ой, не могу! Так что же, мэтр, Вам теперь придется получать Силу по нашему черному методу? – веселился мальчишка. – Ну, по Грагору Вы, конечно, работать не можете, лечить-то Вас не кому. А раз так – да здравствует классика! Алтарь здесь уже есть, а рабов мы Вам натаскаем, сколько потребуется. Нам же лучше – а то вечно ругают, что манкируем посещением подвала.
Впоследствии Ольгарт очень не любил вспоминать этот момент. Что бы он, маг Жизни, ударил человека по лицу? Причем, друга? Причем, почти ребенка?
Стыд и позор!
Впрочем, Рохор не обиделся. Это развеселило его еще сильнее.
– Ого! Ну, Вы даете, мэтр, – хохотал он. – Эдак мы скоро воспитаем Вас настоящим и насквозь образцовым черным!
Истерика Ольгарта вдруг прекратилась. Внезапно. Как будто это он сам получил по морде, а не наоборот. Что ж, для некоторых людей дать по физиономии – гораздо больший шок, чем по оной огрести. И образовались в прояснившемся мозгу две очень своевременные мысли. Первое – Рохор понимает, что произошло, а это само по себе радует. Второе – ничего непоправимого не случилось. Над непоправимым его любимые-дорогие, но, увы, довольно таки… как бы это сказать… проблемные характерами черные друзья все-таки не смеются. Хоть на это их хватает. А значит, еще побарахтаемся.
– Да уж, нахватаешься с вами всякой дряни, – смущенно пробормотал Ольгарт. – Кончайте ржать, друг мой – сделайте одолжение. И объясните ситуацию.
Рохор наконец угомонился, вытер глаза и переместился с пола на стул.
– Если бы Вы не психанули, то сами сообразили бы. Да и мы хороши, бестолочи, должны были предвидеть и предупредить Вас заранее. Это помещение экранировано от магического воздействия, ага?
– Ага, – признал по-прежнему ничего не понимающий Ольгарт.
– Стало быть, и Стихии сюда проникать не могут.
– Но это же невозможно. Стихии присутствуют всегда и везде. Они пронизывают весь наш мир, они – его неотъемлемая составляющая!
– Точно! Но то, что пронизывало этот блок и являлось его личной маленькой, но вполне себе неотъемлемой составляющей, Вы уже истратили. Скушали, так сказать. А снаружи больше не поступает. Не может. Если бы здесь не было вентиляции, то и воздух бы кончился. А он тоже неотъемлемая часть этого мира и пронизывает все. Но на Стихии, простите, вентиляции здесь никто не придумал за полной и совершенной для нас ненадобностью.
Ольгарт озадаченно молчал. Думал. Нет, он бы такого не сочинил, даже если бы не запаниковал. Что бы там ни говорил по этому поводу Рохор. И вовсе не потому, что глупее. Просто сама мысль, что великий божественный Дар может зависеть от каких-то прозаических причин, от отсутствия какой-то там магической «вентиляции», что Стихии можно делить на части и банально расходовать, как деньги или пищу… Чтобы рассуждать о Стихиях так, как ремесленники говорят о своих технических делах и проблемах, надо быть бесцветным бездарем – ну ладно, просто бесцветным – в принципе не испытывающим естественного почтения к проявлениям божественного.
Раньше он, Ольгарт, наверное, не смог бы даже осознать, принять такую версию.
Ага… а сейчас что?
Понято что. Если эта неприличная идея – твой единственный шанс, это очень способствует прояснению мозгов.