Хроники Нордланда. Грязные ангелы

– Иво.

– Ух, ты! Прямо по благородному! У меня аж мурашки побежали! – Гретель неожиданно схватила руку Иво и прижала к горячей открытой коже чуть повыше груди. – Чувствуешь?– Недвусмысленно глянув вниз, быстро сказала:

– Жди меня на заднем дворе, в пустом стойле, где охапка сена! – И скрылась. Иво, словно пьяный, налетел на стол, на косяк, выбрался на задний двор, нашёл стойло – то, не то?! Его охватила паника. А что, если он просто чего-то не понял?.. Но Гретель быстро развеяла все его опасения: появившись почти сразу за ним, сама прыгнула ему на шею и жарко поцеловала. Поняв, что он не в состоянии ответить, удивилась:

– Ты что, не целованный, что ли?! Ух, ты! Вот повезло… – Сунула руку ему между ног, ахнула:

– Это копьё у тебя такое?! Ну, и повезло же мне!!! – Быстро распустила ворот, и Иво схватился руками за её маленькие, но крепкие груди, совершенно теряя голову. Гретель с тихим визгом повалилась на сено, вскрикнула от наслаждения, вцепилась в плечи Иво, вскрикивая:

– Ой, какой он у тебя… О, какой ты сладкий!!! О, как здорово!!!

– Вот ублажил, так ублажил, сладкий мой зайка… – Выдохнула, когда Иво замер, тяжко дыша.

– А ещё можно? – Спросил он, не очень, впрочем, веря в такую удачу.

– А ты хочешь ещё?! – Поразилась Гретель. – Ах ты, мой зая!!! А как ты хочешь, так же, или по-другому?..

– А можно, я сзади?

– Да конечно!

Они сделали это сзади, и стоя, и ещё, пока Иво совершенно не выдохся, а Гретель не размякла и не пожелала сделать для Иво всё, чего он только пожелает, накормить его всем, что он только хочет, и вообще – чуть ли не облизывала его, вне себя от удовольствия. Иво в целом был не против, и вообще: новая жизнь начала ему нравиться. Вернувшись к Алисе, он не утерпел и рассказал ей, что с ним произошло, добавив:

– А я и не знал, что Чу… прости, Алиса, – девушки, – сами не прочь! И это так здорово!

– Наверное, она влюбилась в тебя. – Решила Алиса. – Как я в Гэбриэла. А ты?

– Я? – Удивился Иво. – Но она же старая, ей лет двадцать пять… Я не знаю!

– Зато тебе хорошо. – Вздохнула Алиса. – А то я стала переживать за тебя. Тебе же нужно. Но я…

– Перестань. – Иво похлопал её по руке. – Ты мне теперь сестрёнка. Я тебя сам не трону, и никому не дам. Ты с Гэбриэлом! А я ему поклялся.

Алиса с тихим вздохом прижалась к его плечу. Она начинала верить, что всё на самом деле переменилось, и этот кошмар уже никогда не вернётся. После издевательств со стороны Локи и Ашура она так боялась мужчин и насилия, что с трудом держала себя в руках при виде чужих. Этот кошмар так глубоко её ранил, что она просто не в состоянии была его забыть и стать прежней. И защита Иво и Нэша была ей жизненно необходима, они спасали её от ужаса и паники. Но не от тоски по Гэбриэлу, усиливающейся с каждым днём. Это начинало превращаться в болезнь: неизвестность, невозможность что-то узнать наверняка, что-то сделать, так угнетали её! Да ещё его обида – Гэбриэл и не подозревал, что сделает его обида с её нежным сердечком! Она не просто чувствовала себя виноватой – она накручивала себя, преувеличивая свою вину, и к этому моменту уже чувствовала себя преступницей, без всяких смягчающих обстоятельств и без всякой надежды на амнистию. Если бы не Иво, не устающий терпеливо утешать её и убеждать, что она ни в чём не виновата и Гэбриэл обязательно её простит, Алиса, наверное, совсем пала бы духом. А так… Прижавшись к Иво, она погрузилась в мечту о том, как Гэбриэл встретит их в Гранствилле, и как она попросит у него прощения, и как он её простит, и как они наконец-то поселятся вместе, как мечтали, на берегу Фьяллара, в прекрасном лесу…

Гарета мучили кошмары. Ему снилось, что собаки вцепляются в его руку и ногу; что он падает, падает с обрыва, и вот-вот умрёт, и это было так жутко, что он стонал и метался во сне. Его мучила боль, терзал жар, он просыпался, пил холодную воду, и не получал облегчения. Падая обратно на постель, он смотрел в темноту воспалёнными глазами и молился. Гарет чувствовал, что его брат стоит на краю могилы, и молился, чтобы тот выдержал и дождался его. Он обращался к брату быстрым, лихорадочным шёпотом, просил держаться, обещал помощь… Потому, что всё, что он сейчас мог – это молиться и просить. «Единорог» быстро обогнул южный берег Острова, под крики чаек вошёл в порт Сандвикена, и здесь встал на якорь: нужно было дождаться вестей о Дикой Охоте, которые обещали доставить знакомые Марчелло. Адольф Феррис, граф Сандвикенский, тут же явился с визитом и приглашением в свой замок, и был чрезвычайно настойчив. Даже отмазка Гарета насчёт своего недомогания его не успокоила. Он настаивал, говоря, что тем более Гарету нужен покой и домашний уход, который они ему обеспечат с радостью и гордостью, так как являются самыми преданными вассалами Хлорингов на этом Острове, во всём мире и во всей Вселенной вообще. Марчелло, как всегда, выручил патрона: мешая свою речь с непонятными латинскими, греческими и арабскими словами, дал гостю понять, что Гарету нельзя не только плыть дальше, пока не полегчает, но вообще вставать, ходить и тем более ехать на чём бы то ни было – и в портшезе нельзя тоже! Гарет, внутренне смеясь, со страдальческим лицом слушал о том, что лимфа – она суть жидкость, аква минерале, которая под этой фазой Луны и Меркурия чрезвычайно уязвима, и любое колебание её в теле молодого герцога – смертельно опасно. Что бы ни думал граф о скорой возможной кончине молодого Хлоринга, которая как раз его-то и устраивала больше всего на свете, ему пришлось удовольствоваться этим и убраться восвояси. Гарет и Марчелло потом почти полчаса хохотали, вспоминая, какую чушь нёс итальянец, и с какой рожей слушал его граф. Последний прислал Гарету в подарок довольно хорошее португальское вино, которое Марчелло проверил на наличие ядов. Как ни странно, ядов там не оказалось, а магия, которой зарядила вино Александра Барр, на полукровку Гарета, в котором текла чистая кровь Перворожденных эльфов Гонна, на него не подействовала ничуть. Марчелло не любил португальские вина, и Гарет, к счастью для остальных своих спутников, наслаждался хорошим вином в одиночку, так и не узнав, что для него было припасено в этом «подарке». Барр, которая находилась тут же, в Сандвикене, с яростью вынуждена была признать: она не может ничего сделать с Гаретом Хлорингом так же, как не могла ничего сделать с Гором в Садах Мечты. Гор часто недоумевал, раздумывая, почему после всех издевательств и пыток неизменно оставался в живых, и почему даже у Аякса его всё-таки забрали и даже вылечили?.. Ему и в голову не могло прийти, что этим он обязан своей внутренней стойкости. Барр хотела сделать из него слугу-зомби, но, не сломив его волю, сделать это она не могла никак, и надеялась, что пытки и боль в конце концов сломают его. Просто отпустить ненавистного сына ненавистной эльфийской луа в смерть и утратить всякую надежду на власть над ним Барр не могла, а Драйвер привык слушать её во всём… ну, почти во всём. Даже сейчас, когда живой Гор стал для него смертельно опасным, он не сказал Барр ни слова упрека. А она, в свою очередь, успокоила его, заявив, что вернёт щенка, нечего и сомневаться.

Пока что она не могла даже найти его. Он был невидим для её магии, и что она только не делала, какие только жертвы не приносила, уничтожив за несколько дней кучу чёрных животных, убив и расчленив трёх девственниц и трёх мальчиков, её магия оказывалась бессильна. Полукровка исчез, словно канул в воду. Но Барр была настойчива и не верила, что её магия и её сила в конце концов не приведут её к закономерному успеху. Кровь Гарета Хлоринга могла бы помочь, но её следовало добыть – и это по её просьбе граф Сандвикенский так настаивал на визите. Нет, убивать его Барр не собиралась – не сейчас и не здесь, не вблизи от Драйвера, которого тут же обвинят в его смерти. Добыть кровь можно было и другими способами, тем более, что нужно-то было всего ничего. Гестен, болван, не смог… Теперь и граф провалился. Барр шибко надеялась на цирюльника, но оказалось, что проклятый полукровка не бреется – у него, как и у эльфов, не было никакой растительности на лице. А время шло… Подослать наёмных убийц – но Гестен сказал, что это бесполезно. Проклятый полукровка дерётся, как дьявол. Гестен, считавшийся на юге непревзойдённым бойцом, не смог его даже оцарапать. Следовало ждать, но не сложа руки – Барр настойчиво искала и другие пути и возможности.

Насчёт своей мужской безопасности Нэш, конечно, приврал, чтобы успокоить Алису. Марта, оказывается, в самом деле помнила его очень даже хорошо, и время они провели весьма приятно, и даже более того. И до того Нэш пришёлся трактирщице по душе, что она настоятельно принялась приглашать его пожить у себя.

– Ко мне многие сватаются, – не без хвастовства призналась она, – но зачем они мне? Все хотят мой трактир, спят и видят, как его и меня к рукам прибрать. А ты мужчина при средствах, одинокий, из себя видный, – он в самом деле ей очень нравился, она вообще любила всё большое: больших мужчин, больших собак, большие дома… – и если что, и за меня постоишь, и хозяйство у тебя под присмотром будет. Я ведь не жениться пока предлагаю! Просто поживи, похозяйничай здесь.

– Со мной детишки. – Сама мысль остаться здесь Нэшу понравилась. – Полукровки, понимаешь.

– Полукровок здесь терпят, если приличные и знают своё место. Места хватит.

– Они, вообще-то, тихие, послушные…

– Вот и хорошо! Старшего определим к лошадям – пусть у постояльцев принимает и обслуживает, – а младшего поставим гусей пасти.

– Тут видишь, Марта, дело какое… Девчушка это. И прехорошенькая; вот мы её и прячем – как бы не польстился кто.

– А сам-то ты? – Тут же насторожилась Марта.

– Побойся Бога! Она ж малютка совсем! Да я и… – Он игриво шлёпнул Марту по пышному заду, – другой калибр и возраст обожаю!

– Ну… пусть тогда в доме убирается?

– Не, ягодка, про гусей это ты хорошо придумала. Пусть пасёт на берегу, и при деле, и посетителям глаза не мозолит. Всем скажем, что детишки это мои, Енс и Юхан.

– Так значит, ты остаёшься! – Черные глаза Марты заблестели от удовольствия.

– А как уйдёшь от такой ягодки?! – Нэш вновь стиснул Марту в своих объятиях. – Десять лет, как в походах…

– А я три года, как вдовая! – Марта жадно поцеловала его. – Что, заставим друг друга старое-то вспомнить?!

Так Алиса и Иво поселились в трактире «Золотой дракон» на берегу Ригины, в километре от восточных ворот Блумсберри, неподалёку от деревни Черёмушки, деревни, названной так по имени ручья, впадающего здесь в Ригину, берега которого в самом деле густо поросли черёмухой. Алиса сначала рвалась в Гранствилл, но Нэш и Иво, которого зацепила своими прелестями Гретель, уговорили её. Нэш пообещал, что обязательно разузнает, не проходил ли уже в город Гэбриэл; а если нет, так даже лучше, если они будут ждать его здесь: это единственная дорога в Гранствилл, и он ни в каком случае их не минует. Сразу за трактиром был мост через Черёмуховый, и застава, обойти которые Гэбриэл ну никак не мог. А если он по реке поплывёт, – говорил Нэш, – то в порту всё равно засветится. И Алиса согласилась. Она и сама понимала, что такие, как она и Иво, без покровительства просто пропадут. А в «Золотом Драконе» было уютно и безопасно. Марта отвела им комнатку под лестницей, почти чуланчик, чистый, с небольшим окошком, где стояли две узкие кровати, стол и стул, и откуда можно было через вторую дверь выходить прямо на задний двор, не попадаясь на глаза посетителям, и это очень нравилось Алисе.

У стен трактира Марта когда-то разбила цветник, но, овдовев и взвалив на себя все заботы по содержанию трактира, забросила его. Ромашки, васильки, маки, мальвы, лаватеры, ноготки и вьющаяся роза росли, как вздумается, среди сорной травы; вьюны цеплялись за уцелевшие жгуты, хмель копной висел на одной-единственной раме. Алиса в первый же день, сняв шапку и сжав её в руках, подошла к Марте, которой едва доставала макушкой до подбородка, и спросила застенчиво:

– Можно мне поухаживать за вашими цветочками?

– А хорошенькая-то ты какая! – Поразилась Марта. – А Нэш-то прав; ты при постояльцах личика не открывай! И знаешь, что… – Она, как и другая Марта, испачкала Алисе лицо сажей, дала ей другую шапку, с полями пошире, почти совсем скрывшую лицо, – Ходи так! На замарашку-то и не посмотрит никто. А ещё руки почёсывай, как кто на тебя внимание обратит, вот так, между пальцами. Все подумают, что чесотка у тебя, и не подойдут лишний раз-то. А цветочки… Да ради Бога. Мне не до них.

Ей в самом деле было не до них, да и не до Алисы тоже; а если бы она посмотрела за последней, то была бы страшно удивлена: Алиса присела возле цветов, гладила их, шептала что-то… И цветы прямо на глазах наливались силой, распрямляли листья, тля и гусеницы осыпались бесполезной трухой… Нэш по просьбе Алисы поставил новую решётку для хмеля, сама Алиса натянула новые верёвочки вьюнам, убрала сорняки, обложила камнями клумбы, и уже на следующий день трактир было не узнать: он был окутан зеленью и цветами, словно по волшебству. Зелень была такой здоровой, сочной и свежей, что на ней останавливался взгляд каждого проезжающего; цветы были ярче и крупнее, чем в деревне. Над цветником вились пчёлы, шмели и осы, и всё дышало таким покоем и удовольствием, что к трактиру потянулись люди не только из Черёмушек, но и из Блумсберри. Нэш вместе с Иво вымостил местным плитняком площадку перед трактиром наподобие тех, что видел в Италии, поставил столы и лавки, и люди начали собираться здесь не только, чтобы выпить и поесть, но и чтобы поговорить о том – о сём, просто приятно провести время. Не смотря на близость воды, здесь никогда не кусались комары и не было слепней и мух. Нэш говорил, что был в Иерусалиме, привёз оттуда святой земли и святой воды, и вот – результат! Люди восхищались, удивлялись, и завороженно слушали его рассказы о святых местах, а Марта, довольная, подсчитывала прибыль. Иво ухаживал за лошадьми, подметал двор и разносил пиво на пару с Гретель, которая по-прежнему дарила ему свою благосклонность и всячески баловала, а Алиса с раннего утра, нахлобучив шапку на самые глаза и вымазавшись золой, выпускала четыре десятка гусей, и шла с ними на берег.

Здесь, на месте слияния Ригины, Фьяллара и Черёмухового, образовался небольшой тихий залив и остров, на котором стоял маленький, но очень красивый замок из местного золотистого известняка, с квадратными башнями, острыми крышами, крытыми когда-то красной, а теперь потемневшей от времени и дождей черепицей. Алиса устраивалась на берегу залива под старой-престарой ветлой, на мелкой кудрявой травке, а гуси благовоспитанно паслись рядом или плавали в заливе, над которым летали чайки и ласточки. Их было здесь видимо-невидимо, они гнездились под крышами и карнизами замка, который так и назывался: «Гнездо ласточки». Марта сказала, что в этом замке никто не живёт, кроме челяди. Этот замок, по её словам, принадлежал Хлорингам, которые жили в Хефлинуэлле, близ Гранствилла, а здесь проводили медовый месяц, и здесь же жили их дети до семи лет, пока не приходила пора девочкам ехать на воспитание в монастырь святой Клары, в Элиоте, а мальчикам – становиться пажами при дворе. Сейчас замок был пуст, но ходил упорный слух, что Гарет Хлоринг, самый завидный жених Острова, наконец-то начал подыскивать себе невесту. Марта очень надеялась, что скоро здесь поселится молодая пара со своей свитой, а свита, естественно, потянется к «Дракону».

Алиса об этом не думала. Замок очень ей нравился; она днями сидела, любуясь замком, рекой, дальним берегом с огороженными изгородью покосами и стеной деревьев, наблюдала за выплывающими из-за замка судами, большими и маленькими, и мечтала… Гэбриэл подарил ей целый мир, безжалостно отнятый когда-то, и она никак не могла ни привыкнуть к нему, ни насладиться им. С раннего утра и до позднего вечера Алиса наслаждалась этим миром, и не чувствовала ни скуки, ни однообразия. Прекрасная картина перед нею была то розово-золотистой на рассвете, то сияющей всем великолепием майского полудня, то жемчужно-расплывчатой в нитях тёплого дождя, то золотой и мягкой в свете заходящего солнца. Алиса просто смотрела, но сердце её было так переполнено тоской, любовью, благодарностью, восторгом, мечтами, надеждами и страхом, что каждую минуту этих дней она переживала на максимуме душевных сил.

И мечтала… Мечтала, как Гэбриэл придёт в «Золотого дракона», вечером, в дождь, переодетый, конечно, но Алиса мгновенно его узнает, разве может она его не узнать?! – и конечно же, не выдаст его своей радостью, а скажет Иво – она в подробностях рисовала себе эту картину, то так, то эдак, изменяя и добавляя новые штрихи, – и они с Иво тайком проведут Гэбриэла к себе, а там… Там она будет просить у него прощения, пока он не простит её, всё-всё ему объяснит, и он поймёт, обязательно поймёт, как плохо и страшно ей было, пожалеет её, он же добрый, такой добрый, такой великодушный! – и простит, а потом…

А потом было уже не важно. Они будут вместе, и будут счастливы, конечно, будут! Тоска по нему, по его телу, его теплу, его голосу порой до того накатывала, до того охватывала Алису, что она плакала в голос, стискивая себя в объятиях, и молила его с закрытыми глазами: «Приди за мной, пожалуйста, приди сегодня, я больше не могу!!!».

Но он не шёл. Шли и ехали другие, в Гранствилл и из Гранствилла, богатые и знатные, простые и бедные. Ехали странствующие барды, и рыцари, и купцы, и нищие, и монахи, и студенты, и все, как и говорил Нэш, хоть ненадолго, но заворачивали в «Дракона», чтобы выпить сидра, передохнуть, а то и закусить. Иво понемногу начинал ориентироваться в новой жизни, понимать и не опасаться людей; у него появились деньги, он начал выбираться из трактира по поручениям Марты и клиентов то в деревню, а то и в Блумсберри, изучил его улочки, прилегающие к порту и главной площади. Нэш научил его ездить верхом, а Гретель, та просто не знала, как ему угодить и как его баловать: утехи с пылким полукровкой стоили всего. Деревенские девушки, да и не только девушки, заглядывались на красивого синеглазого юношу, и Гретель покоя не знала: того и гляди, бесстыдницы, охмурят её заю! А сам Иво тщательно следил за Алисой – чтобы никто не смотрел на неё, не интересовался ею, заметив уже жадность людей до беззащитных хорошеньких девушек. Даже наличие доступных и весьма охочих до секса девиц не спасало таких, как Алиса, от угрозы насилия. Человечьим самцам вечно нужно было то, что нельзя – и плевать, какой ценой. Но, слава Богу, пока всё шло хорошо. Алиса, маленькая, хрупкая, перевязав грудь, выглядела маленьким мальчиком, и никому в голову не приходило присмотреться к ней – да и времени на это Алиса никому не давала, быстро ускользая из «Дракона» утром и так же незаметно возвращаясь туда вечером.

В один из дней, услышав оклик Марты, Иво пошёл принять лошадей у новых клиентов, но его задержала Гретель, поцеловать украдкой…

– А где эта Чуха, – вдруг услышал он, – которая здесь пиво наливает? Надо бы её раком поставить…

Его словно кипятком ошпарило. Здесь никто не говорил слова «Чуха», вообще не разговаривал ТАК, это был жаргон и интонации Садов Мечты. Иво метнулся к стене, выглянул, и увидел пятерых высоких кватронцев, в чёрной одежде, неуловимо напоминающей ту, в которой они с Гэбриэлом бежали. Бросился к Нэшу, что-то строгавшему на заднем дворе:

– Это они… Которые гонятся за нами… Пятеро!

– Они видели тебя? – Бросил рубанок Нэш. Голова его была повязана тёмно-красным платком, как у пирата.

– Нет! Я успел. Они заберут нас обратно, а потом убьют!!!