Хроники Нордланда. Грязные ангелы

– Вы знаете, кто я?

– Я знаю, откуда ты. – Моисей погладил его руку. – Но тебе не стоит за это переживать! Здесь тебе ничто не угрожает. Тебя ищут по всей округе, в основном, по дорогам, но сюда так никто и не заглянул. Я связывался со своими соотечественниками, они говорят, что сначала искали тебя одного, а после возвращения барона в замок стали искать и девушку…

– Значит, она спаслась! – Вздрогнул Гэбриэл, сжав руку Моисея. – Слава… – Это усилие оказалось для него чрезмерным, в глаза брызнуло рябью, в ушах зазвенело, и он «поплыл», чувствуя, как его уносит куда-то, прямо вместе с постелью. Моисей накапал ему снадобье в сыворотку, дал выпить, заботливо придержав голову, и долго гладил его руку, приговаривая что-то успокаивающее. Гэбриэл хотел спрашивать ещё, но слабость победила, и он отдался ей, позволив унести в спасительное забытьё, а потом и в сон.

И опять ему ничего не снилось, он просто провалился в черноту. Проснулся после обеда, уже почти здоровым, только всё ещё очень слабым и очень, очень голодным. На этот раз вместо старика с ним была женщина, эмоционально обрадованная его пробуждением:

– Проснулся! Мальчик ты мой! Слава Пресвятой Деве и святому Януарию!

– А где старик? – Спросил Гэбриэл. Голос его всё ещё был слабым, но уже не казался чуть слышным шелестом.

– Мойше? Он спит, я его сменила. А как славно, что ты ожил! Такой тихий лежал, словно сил совсем не осталось! Но чего удивляться – три недели одной ногой в могиле простоял, бедняжка! Бледный, худой, помилуй тебя Дева Мария! Вот, выпей говяжьего бульону, крепкий, свеженький, с укропом – только что взошёл укроп, с грядки! А за телятиной я Ганса в Крыж гоняла, принёс уж такой хороший кусок, я его тебе завтра в бульон покрошу. – Она говорила немножко странно, на слух Гэбриэла, никогда не слышавшего немецкого акцента – вообще никакого акцента. Но бульон с укропом, который Тильда дала ему, заботливо поддержав его голову, Гэбриэлу показался невероятно вкусным.

– Мало, а? – Сияя, спросила Тильда. – Это на первый раз, тебе нельзя сразу много, ты же столько не ел ничего, только пил. Я тебе к вечеру куриную грудку приготовлю, и бульону ещё сварю, хочешь бульону?

– Да. – Ответил смущённо Гэбриэл. Она улыбнулась и прослезилась:

– Ты такой большой мальчик, кушать тебе надо много! – Прижала к животу пустую чашку, созерцая его с гордостью и умилением. – Надо же, такой красивый мальчик, отрада для материнского сердца! Будь ты моим сыном, как бы я тобой гордилась! Мы прозвали тебя Самсоном, ты большой такой, а как на самом деле тебя зовут?

– Гэбриэл.

– Какое красивое имя! И тебе идёт.

– А вы кто?

– Я Тильда. Экономка у старого сумасброда Мойше, который подобрал тебя в лесу и выходил тебя.

– А Моисей?

– Ох, так Мойше – это и есть Моисей! Он аптекарь и доктор, и хороший доктор, за его тинктурами люди из самого Элиота приезжают, и он сам мог бы в столицу перебраться, и жить в своё удовольствие, но не хочет – нравится ему здесь, видите ли. Хотя что я говорю – мне тоже здесь нравится, здесь тихо, хорошо, никто не докучает… И как бы мы тебя приютили, если бы не могли тебя укрыть? Ведь тебя искали по всей округе.

Гэбриэл переменился в лице, и она поспешила его успокоить:

– Ты не волнуйся, сюда они так и не добрались! А теперь и не доберутся, они теперь здесь уже не ищут. Всё будет хорошо, Гэбриэл, всё будет хорошо!

Ему было так странно, но очень… хорошо. Забота, так явно проявленная, была ему непривычна, но так приятна! Когда Тильда помогала ему пить, он на миг ощутил что-то… Словно бы давно забытое, но очень, очень приятное. Ему даже хотелось, чтобы она сделала это снова.

– Вот увидишь, – заверила его Тильда, – теперь всё наладится. – Ласково погладила его по голове. – Может, хочешь чего?

– Есть. – Признался Гэбриэл. – Очень.

– Ну… Вот тебе ещё бульону! – решилась Тильда. – И подожди немного, пока Мойше разрешит тебе курицы дать. А уж как ты совсем поправишься, каких я пирогов тебе напеку! Тебе, поди, вкусненького-то поесть не доводилось? Я тебя побалую, вот увидишь. – Тильда обожала кормить и заботиться, животные в её доме были сытые сверх всякой меры, Ганс и Моисей привыкли к хорошей и обильной еде и уже воспринимали её, как само собой разумеющееся. Когда-то Тильда выхаживала и откармливала Ганса, теперь появился новый объект, и она чувствовала приятное воодушевление, предвкушая, как будет опекать и баловать Гэбриэла.

– Ты что любишь? – Спросила с надеждой, и Гэбриэл не подвёл: признался смущённо:

– Вишню. Я десять лет её не ел…

Вишни-то у Тильды и не было. Но, наверное, если бы была, она бы расстроилась! Ибо теперь у неё была возможность хлопотать, погнать Ганса на ночь глядя в деревню Блуд за вишнёвым вареньем, переживать, а вдруг там вишни не найдётся…

Гэбриэл тем временем лежал и смотрел в потолок. Вроде бы ничего особенного в потолке этом, деревянном, со щелями и сучками, с поперечными толстыми потемневшими балками и пучками трав, не было, но он настолько не походил ни на что, виденное Гэбриэлом изо дня в день в Садах Мечты, что для него это было дивное и желанное зрелище. Своей обыденностью потолок утверждал в его сердце и уме мысль: он бежал, Сады Мечты – в прошлом, он свободен!

Но три недели… три недели!

Иво, Алиса – что с ними? Добрались ли они до Гранствилла, ждут ли его? Алиса! – Гэбриэл застонал, закрыв глаза. «Ты так и уйдёшь? – звучал в ушах её жалобный голосок. – Не поцелуешь?» – видел измученное личико с синяками и кровоподтёками, с распухшими губами… Как он мог так уйти от неё?! Как мог так поступить с нею, когда она пережила такое?!

– Алиса! – Прошептал, зажмурясь. – Солнышко, где ты?..

Он говорил совсем тихо, но его услышали – Тильда тут же склонилась над ним, спросила участливо:

– Больно?

– Нет. – Ему действительно, не было больно. – Гранствилл… далеко?

– Ой, далеко. Два дня до Грачовника, потом три дня до Блумсберри, и ещё дня два до Гранствилла. Напрямую-то, пожалуй, дня два бы хватило, но эльфы Элодис через свою землю не пускают. А кто у тебя в Гранствилле?

– Что это за город?

– Столица герцогства Элодисского. Я там не была; но говорят, город богатый, чистый. Герцогиня была эльфа Ол Донна, потому и эльфы там живут, целый квартал. Говорят, очень красивый, с цветниками, с озером, и всё такое ухоженное, а дома и вовсе прелесть. – Её чуть заметный немецкий акцент придавал её речи степенность, очень успокаивающе действующую на Гэбриэла. – Его высочество очень болен, парализован наполовину, бедняга, а сын его совсем молодой, и полукровка к тому же. Но я слышала, что люди его уважают. Послы герцога сейчас в Европе, подыскивают для молодого Хлоринга невесту королевских кровей. Но что это я тебе голову засоряю ерундой всякой? У тебя кто-то есть в Гранствилле?

– Мне сказали, что тамошний герцог и Хозяин – враги. – Тихо ответил Гэбриэл. – Значит, там безопасно.

– Да, отношения между ними плохие. – Покивала головой Тильда. – Даже мы это слышали, а уж на что мы мало слышим таких сплетен. Вроде бы Хлоринги отняли у нашего барона земли и замки. И даже – что будто бы невесту, эльфу, его высочество тоже у барона увёл. Но это всё разговоры, мальчик мой, и не наше это дело.

Заскрипели ступени – по винтовой деревянной лестнице спустился Моисей, и последовал осмотр ран Гэбриэла. Все, кроме ран от собачьих зубов, уже затянулись, и Моисей просто протёр их какой-то тёмной жидкостью с резким запахом. Гэбриэл случайно глянул на своё бедро, и его замутило: рана выглядела страшно. Жизни она уже не угрожала, но лечения требовала, и Моисей тщательно обработал её. Гэбриэл вспомнил, как ломалась рука, как страшная боль сотрясла всё его существо, и тихо застонал, не от боли, от ещё не пережитого и не избытого страха. Моисей поднял его руку, зафиксированную в лубке, велел пошевелить пальцами, и остался доволен:

– Срослось хорошо. Перелом был сложный, и рана опасная. Чудо просто, молодой человек, что эта рана не загноилась! Я прямо-таки поражаюсь вашей живучести и везучести. Ни одна важная артерия и вена не задета, не то ты умер бы уже там, у ручья, и ничто бы тебя не спасло, даже чудо. Но всё равно, почти каждая из твоих ран по отдельности могла бы убить обычного человека, а ты выжил с ними со всеми. Я прямо-таки поражаюсь тебе! Страшно подумать о боли, которую ты терпел всё это время.

– Я привык. – Тихо сказал Гэбриэл.

– Я уже таки заметил. – Моисей, посмотрев рану и обработав её, вновь запеленал руку Гэбриэла, велел не шевелить ею и даже не поднимать её. – Твоё тело – это повесть о боли и мужестве поистине удивительных. Значит, правда это – что в Замке есть подземелья, где истязают полукровок?

– Это не подземелья. – Сказал Гэбриэл. – Это башня.

– Целая башня. – Покачал головой Моисей. – И много вас там?

– Много. – Гэбриэл закрыл глаза, почувствовав вдруг впервые ту тихую и горькую боль, которой суждено было мучить его ещё долгое время. – Много.

– Что за мир. – После долгой паузы, склонив голову, сказал Моисей, и в голосе его была такая искренняя скорбь, что Гэбриэл почувствовал благодарность. – Что за гнусный, жестокий, кровавый мир. Порой поражает меня долготерпение Господа, прощающего этому миру грехи и преступления его. – Он взял руку Гэбриэла в свои, погладил. Руки у него были сухие, прохладные, и очень знакомые – Гэбриэл понял, что чувствовал их и раньше, пока не пришёл в себя, очень часто.

– Как ты сбежать-то смог? – Спросила Тильда, глаза которой увлажнились от жалости. – Бедный ты мой мальчик!

– А я не смог. – Ответил Гэбриэл через ком в горле. – Просто так получилось… Что с обрыва упал, и не сдох. Я хотел их… отвлечь.

– Чтобы девочка твоя сбежала? – Тихо спросил Моисей. – Ты всё время в бреду её звал, Алиса.

– Вы что-нибудь знаете? – Напрягся Гэбриэл, дыхание участилось, щёки покраснели. – Вы хоть что-нибудь слышали о ней?!

– Мы слышали, – сказала Тильда, – когда ходили в Блуд, за припасами, что барон ищет двух полукровок, вроде бы они что-то украли у него и сбежали.