Бежит к рассвету река

– Понятно. Как же без этого! Ужинать будешь?

– Обязательно буду!

Мы направились на кухню, где на плите нас ожидали приготовленные женой макароны с овощами, а в холодильнике приобретённая ей же по дороге домой упаковка варёно-копчёной говядины. Что ещё нужно было для счастья такому никчемному человеку, как я? Казалось бы, ничего. И всё же мне постоянно не хватало совсем чуть-чуть, одного шага до полного умиротворения души. Я прекрасно знал, что без этого шага не будет ни настоящего счастья, ни подлинной гармонии в жизни.

Глава IV

На следующий день, когда Надежда Николаевна кормила Лиду с ложки прямо в кровати, девушка с ужасом поняла, что сумасшедшая старуха возомнила себя бог знает кем и напичкала её своими психотропными препаратами, пытаясь таким способом помешать ей покинуть гостеприимную квартиру. Инъекций не было, во всяком случае она не чувствовала боль от уколов. Вероятнее всего, вещества подмешивались в еду или питьё. Мозг работал лучше, чем накануне вечером, мысли не путались, галлюцинации исчезли, но тело оставалось разбитым и всё время клонило в сон. Лида боялась того, что ударную дозу препаратов хозяйка заставит проглотить позже, во время вечернего чая, как и вчера. Закончив процедуру кормления жидкой пшённой кашей, Надежда Николаевна уложила голову девушки на высоко поднятые подушки и с довольным видом сообщила:

– Умница какая, всё съела. Скоро чай пить будем. Ты же так любишь мой целебный чай! Правда? – она уставила на Лиду свой немигающий взгляд.

– Угу, – выдавила девушка, пряча глаза.

– Вот и чудесно, – сказала хозяйка, унося пустую тарелку на кухню.

Оставшись в комнате одна, Лида попыталась собраться с мыслями, оценить ситуацию и прикинуть свои шансы на спасение. Но сделать это оказалось совсем непросто, практически невозможно. Логические построения рассыпались, не успев толком возникнуть, после чего она не могла вспомнить даже основную мысль, лежащую в их фундаменте. Препараты, предназначение которых состояло в разрушении суицидально-депрессивных размышлений, разбивали в мелкие осколки все сложносочинённые помыслы, кроме примитивных оценочных суждений. Если сложить два и два ещё получалось легко, то умножить полученное число на такое же, а потом возвести его в квадрат, удавалось с огромным трудом, так как цифры выскакивали из памяти и путались в голове, уничтожая в итоге всю цепочку вычислений. Единственный вывод, всё-таки сделанный ею, был неоспорим: бежать следовало как можно скорее, пока сумасшедшая старуха не превратила её в инвалида своими фармакологическими экспериментами.

Вскоре Надежда Николаевна вернулась с чашкой чая, усадила Лиду в кровати и стала поить им, ласково приговаривая: «Выпей, милая, чайку, позабудешь всю тоску». Чуть тёплый напиток неприятно горчил и к привычному ароматному чаю хозяйки уже не имел никакого отношения, напоминая, скорее, аптечный травяной сбор, который она с отвращением пила во время простуды. К счастью для Лиды, в этот раз никакого изменения сознания не произошло, но через некоторое время после последнего глотка из чашки, она почувствовала общее расслабление, словно всё её тело превратилось в желеобразную массу. Отяжелевшие веки закрывались сами, желание забыться сном становилось нестерпимым, во рту пересохло. Но девушка была довольна уже тем, что из глубин её подсознания не всплыли жуткие видения, подобные вчерашним. Теперь ей просто сильно хотелось спать. Видимо, Надежда Николаевна решила продолжить «терапию» исключительно снотворными и седативными препаратами, сжалившись над своей бедной девочкой. Перед тем, как прекратить бессмысленное сопротивление сильнодействующим веществам, увеличивающим с каждой минутой свою концентрацию в плазме крови и уснуть тяжёлым сном, Лида успела понять, что любая активность с её стороны возможна только в первой половине дня, до принудительного чаепития.

Следующим утром хозяйка впервые после случившегося сводила девушку в туалет, но стоявшее у кровати ведро пока не убирала. Выпив стакан молока с куском белого хлеба, Лида послушно улеглась обратно в кровать, а возомнившая себя её наставником ненормальная бабка, устроилась рядом на стуле и начала вкрадчивым голосом читать стихи для детей начальной и средней школы, поглядывая в раскрытую у себя на коленях книгу. Помимо имён неизвестных Лиде авторов, перед некоторыми произведениями звучали фамилии Пушкина, Барто, Маршака, Цветаевой. Прикрыв глаза, Надежда Николаевна декламировала:

«Скомкали фартук холодные ручки,

Вся побледнела, дрожит баловница.

Бабушка будет печальна: у внучки

Вдруг – единица!

Смотрит учитель, как будто не веря

Этим слезам в опустившемся взоре.

Ах, единица большая потеря!

Первое горе!

Слезка за слезкой упали, сверкая,

В белых кругах уплывает страница…

Разве учитель узнает, какая

Боль – единица?»

Но поэзия и менторский тон воспитателя, вызывали в девушке лишь глухое раздражение, переходящее в злость. Она прикидывала в уме, когда закончится этот урок и её надзирательнице понадобится куда-нибудь отлучиться, например, в магазин за продуктами. Обычно хозяйка отправлялась за ними до обеда, но могла сделать это вчера вечером, пока её пленница спала. Наконец Надежда Николаевна затихла и закрыла книгу, из которой выпала на пол яркая бумажная закладка, немедленно возвращённая на прежнее место. Какое-то время Лида слышала тихое дыхание хозяйки, но вскоре мягкие шаги домашних тапочек, стихшие на кухне, сообщили девушке о том, что теперь она в комнате одна. Преодолевая страх, слабость и головокружение, ей удалось потихоньку слезть с кровати, приоткрыть шкаф и убедиться в том, что её одежда на месте. Сумочка с документами лежала там же на полке. Телефона, который видимо был надёжно спрятан, найти не удалось. Окидывая взглядом знакомую комнату, Лида искала вещь, которая могла бы стать оружием в её руках. Сразу бросалась в глаза старая детская клюшка около метра длиной, лежащая на полу под окном, которой хозяйка раздвигала шторы. На подоконнике стоял коричневый глиняный горшок с денежным деревом, мясистые листья которого, словно натёртые воском, блестели на солнце. Центр стола украшала одинокая стеклянная ваза с прячущимися на её дне разноцветными камушками.

С кухни послышался сиплый свист закипающего чайника, звякнула посуда, чавкнула тяжёлая дверца старого холодильника. Лида юркнула под одеяло и затаилась, слушая тяжёлый стук своего сердца, подтверждающий общую слабость. Минут через десять Надежда Николаевна вошла в комнату с большой чашкой горячего чая в одной руке и печеньем на тарелке в другой.

– Я буду пить чай и задавать тебе вопросы, этакие маленькие загадки, а тебе необходимо найти правильный ответ, в котором заключена мудрость, – располагаясь за столом, заявила хозяйка.

– Это для моего обучения? – подыграла девушка ненормальной старухе.

– Это учёба и игра, – напела она с улыбкой. – Так легче усваивается подаваемый материал, даже не устанешь ни капельки.

– Только отведите меня сначала в туалет, очень писать хочу, – соврала Лида, чувствуя бешеный выброс адреналина в кровь.

– Пойдём, миленькая, сходим и начнём заниматься.

Опираясь на хозяйку, Лида картинно медленно встала, сделала три шаркающих шага, потом неожиданно быстро схватила чашку и плеснула кипятком прямо в лицо своей помощнице. И не успела та издать звук, как девушка с размаха ударила её этой же чашкой по голове, от чего фарфоровое изделие разлетелось вдребезги. Надежда Николаевна издала неприятный и протяжный утробный звук, закрывая ошпаренное лицо руками и оседая на колени. Тонкая струйка крови побежала по её виску. Однако через мгновение она вдруг бросилась в сторону Лиды, выкинув вперёд руки со страшно растопыренными пальцами, но опрокинула стол и грохнулась на пол сама. Оставшаяся невредимой ваза закатилась под кровать, оставив за собой причудливую россыпь камушек. Девушка успела увернуться, отскочив к окну, только потому, что у сумасшедшей бабки были зажмурены глаза, из-за чего она плохо ориентировалась. Пока хозяйка не успела подняться, Лида набросила на скрюченное тело одеяла с обеих кроватей, потом схватила клюшку и нанесла ряд мощных ударов по его очертаниям спортивным снарядом. После чего на минуту воцарилась тишина. Пытаясь отдышаться и обливаясь потом, девушка медленно приподняла кончиком клюшки тот край одеяла, откуда виднелись седые пряди. Надежда Николаевна казалась спокойно спящей, лишь слегка испачканная пятнышками крови щека, покрасневшая кожа и спутанные волосы напоминали о дикой, молниеносной схватке. Испугавшаяся не на шутку Лида, отбросила одеяла в сторону и осторожно склонившись, попыталась нащупать пульсацию сонной артерии. Но едва она положила пальцы на шею, как хозяйка застонала и разомкнула распухшие веки. Её глаза слезились, губы кривились от боли, лицо пылало красными пятнами. Не понимая, что делать, забыв всякую предосторожность, девушка схватила ведро, служившее ей ночным горшком, наполовину наполнила в ванной ледяной водой и, вернувшись, стала поливать голову Надежды Николаевны.

– Что ты творишь? У нас же график занятий! – простонала она, захлёбываясь водой.

– Какой к чёрту график, ненормальная! – чувствуя облегчение на душе, закричала Лида. – Угробила меня почти своей дрянью! Нельзя таких, как ты выпускать из психушки! А если бы я сейчас забила тебя насмерть!?

– Учителя часто страдают через своих учеников. Бывает и смерть от них принимают, – пугающе спокойно ответила хозяйка.

– Хватит с меня твоих проповедей! Где мой телефон!? – орала девушка.

– В левом кармане пальто, – она указала взглядом на шкаф.

Телефон и зарядное устройство действительно оказались там, чему Лида здорово обрадовалась, но вида не выказала.

– Двигаться можете? – поинтересовалась она, незаметно для самой себя, снова перейдя на «вы».

Надежда Николаевна медленно повернулась с бока на спину, еле слышно охая и постанывая, а затем неожиданно резво, опираясь на стул, влезла на свою кровать и уронила голову, разметав мокрые волосы по белоснежной подушке. «И откуда у сумасшедших столько силы? – подумала Лида. – Нормальная старуха испустила бы дух после таких побоев».

Достав из-под кровати большую картонную коробку, где хозяйка хранила лекарства, девушка нашла перекись водорода и кусок марлевого бинта. Встав в изголовье, приказала женщине лечь лицом к стене, нашла в слипшихся волосах кровоточащую ранку, приложила бинт. Вскоре кровотечение остановилось, и Лида смогла обработать повреждённое место антисептиком. Сбросив с себя ночную сорочку, она достала из шкафа своё аккуратно сложенное нижнее бельё и верхнюю одежду. «Настолько безумная чехарда событий, что просто не верится, – думала она, натягивая джинсы на располневшие за последние дни и без того широкие бёдра, для чего ей приходилось подпрыгивать. – Сначала Надежда Николаевна подбирает меня, избитую и раздавленную. Выхаживает, кормит, поит. И вот мы уже чуть ли не лучшие подруги: болтаем, делимся секретами, гуляем под ручку. Потом она меня одурманивает своими колёсами, ради каких-то сумасшедших планов, созревших у неё в башке. В итоге я ошпариваю морду своей спасительницы нашим любимым чаем, разбиваю об её голову чашку и метелю хоккейной клюшкой. А через несколько минут переживаю за жизнь избитой подруги и дезинфицирую ссадину. То ли ещё будет! Ведь впереди абсолютная неизвестность, а позади руины. Хоть бы моя спасительница-отравительница не оказалась здорово покалеченной. Надежды мало, но даст Бог, всё обойдётся. Положа руку на сердце, нужно признать: человек она золотой, просто не совсем здоровый».

Одевшись, Лида поставила телефон на зарядку и села на свою постель уставшая, словно тяжело трудилась весь день. Голова ещё кружилась, руки тряслись, в глазах временами темнело, мучила жажда, но действие препаратов помаленьку ослабевало.

– Решила удрать, недоучившись, бросив меня одну? – женщина говорила в стену, от чего её приглушённый тембр голоса звучал щемящими нотами.

Девушке даже послышалось, что Надежда Николаевна плачет, чего, как казалось, не могло произойти ни при каких условиях.

– Не удираю, а ухожу, потому что мне пора. Спасибо за заботу, кров и общение, – она секунду подумала и решила не укорять хозяйку за её непростительный поступок. – Злиться на меня бессмысленно. Нанесённые побои всего лишь способ защититься. В любом случае я желаю вам здоровья, поэтому советую посетить своего лечащего врача без промедления. Всё лучше, чем натворить бед. Даже если и на принудительное лечение отправят.

– Ты-то сама куда теперь подашься? Пропадёшь одна, сгинешь. Поостереглась бы в омут с головой бросаться, красавица моя ненаглядная. Дурное дело не хитрое. Лучше погостила бы ещё чуть-чуть, а вместе бы мы придумали что-нибудь.

Сердечные слова Надежды Николаевны, наполненные материнской заботой, тронули Лиду настолько глубоко, что она засомневалась в правильности своих решительных действий, однако быстро сумела обуздать минутную слабость. Нельзя было раскисать и вновь вверять себя в руки психически нездорового человека. Решение уже принято. Первый шаг – силовое усмирение взбесившейся бабки, сделан. Теперь остаётся немного передохнуть, зарядить телефон и отправиться на автовокзал, с которого можно вернуться в свой город, где никто её не ждёт. Лида не понимала, для чего ей ехать обратно, зато она вновь ощущала драйв, остроту ситуации, предвкушение дальней дороги в никуда, проснувшуюся жажду опасных и от того прекрасных моментов жизни. Девушка вновь чувствовала себя в своей тарелке, всегда готовой к борьбе ради неизбежных побед и поражений, ради самого упоения борьбой.

Заклятые подруги, не зная, что ещё можно добавить к сказанному, молчали, временно отдав власть напряжённой тишине, пока её не разорвали три громких стука в дверь. Лида метнулась было в прихожую, но вспомнив об отсутствии дверного глазка, как и входного звонка, подбежала к кровати хозяйки и спросила шёпотом:

– Кого это принесло?

– Сосед, скорее всего, Герка Беспалый. Он у нас старший по дому. Услышал шум, крики, вот и решил проведать. Не обращай внимания. Постоит и уйдёт, – ответила Надежда Николаевна, не отворачивая лица от стены.

– Что-то он раньше ни разу не приходил.