Каба́

Вероника и Сергей Мещеряковы, несмотря на нелицеприятную оценку, данную им Петровым, аскетами в плане чтения тоже не были. Папа «не был аскетом» в меньшей степени. Папа, скажем так, стремился к аскетизму. Он говорил:

– Я понимаю – фильм. Все по чесноку. Уместили историю в два часа, чтобы особо не обламывать. Да и двух часов жаль, если кино дрянь оказывается. А тут пишут, пишут… Потом читаешь, читаешь неделями, конца и края не видно. А потом в конце – и нет конца, муть одна. Герой ушел в закат, что называется. Две недели читал, и все зря, никакого удовольствия. Батя мой называл такую хрень «потемкинская деревня». А по-нашему – развод. Главное, воду сначала намутить, типа – дальше будет интереснее. Читайте, граждане. Все и читают, как долдоны. А потом – ух какая книжка крутая! И все – да, крутая! Потом найдутся несколько: да дерьмо эта ваша книга, и писатель такой же. И все: да, дерьмо! Я помню, у нас в детстве был один такой. Постоянно книжки читал и сам стишки плел. Полный маразм. Небо, солнце, луна, я, блин, иду одна. Я его «Потемкин» прозвал. Потом подрос и стал криминальные газетки читать, их полно у нас появилось в то время. Ну и быстро перестроился, перестал стишками баловаться, напал на девчонку из соседнего дома и чуть не убил. В натуре «Потемкин» оказался, Радик его тоже помнит, он потом так в тюрьмах и сгнил, этот Потемкин хренов. Так что правильно Базилио сказал, не доведет тебя книжка до добра. Людям делать нефиг, лучше бы спортом занялись.

«Как я,– кисло думал Игорь.– Станешь «Петрушкой». Не «Потемкин», но тоже ниже плинтуса».

Читать-таки папа умел. Вывески, там. Ценники. Автомобильные журналы. Журналы эти одно время валялись у него по всему салону, пока мама не взъерепенилась. Мама была более продвинутым книгочеем. Благодаря маме у них в доме водились книги, и не только про Лису и Зайца. Читала, что модно. Коэльо читала. Акунина. Мураками. Брауна. Пелевин даже мелькал. Потом все это добро отправлялось в шкаф и беспорядочно пылилось там. Время от времени отдавалось знакомым, с концами.

В общем, путеводителя-архивариуса среди несметных полок мировой литературы у Игоря не было. Как не было и бумажных носителей. Игорю хватило осознать смысл, когда он навестил книжный магазин со своими тремя копейками и быстро покинул его, взгрустнув. Тут и папиных доходов не хватит, чтобы прикупить все, на что натыкался алчущий взгляд. Поначалу Игорь читал с экрана ноутбука, выбирая книги по комментам. Потом родители подметили, прониклись и купили ему букридер. Мама, видимо, сочла, что Игорь взялся за ум, и теперь дело пойдет веселее, особенно в плане школьной успеваемости. Ну и вообще ответственности. Как оказалось, начитанность не равно успеваемость и ответственность. Вообще не равно ничему. Это особое состояние, к которому склоняют книги. Или те, кто стоит за книгами. Или те, кто стоит за теми, кто стоит за книгами.

Поначалу у Игоря закружилась голова. Объемы существующей в мире литературы потрясали. Как будто книги писал каждый второй человек на земле. Игорь не верил в каждого второго. Он подумал о хитроумной машине. Испокон веков эта машина стоит в пещерах Тибета и, щелкая тумблерами, ежедневно выдает упаковку новых книжек. Под разным авторством. В такую машину было поверить проще, чем в человека, библиография которого исчисляется десятками томов. Игорь сочинение к школе на две страницы писал три недели. В его понимании книга – это труд, длиною в жизнь.

А потом он подумал, что, возможно, так оно и есть. Подумал после того, как начал подмечать, что во время чтения перестает существовать. И мир вокруг, и он сам, как часть этого мира, и даже книга – ничего больше нет. Есть только сюжет. Он – обездвиженный болванчик со стеклянными глазами, внутрь которого вливается информация. Быть может, потому люди предпочитают читать в одиночестве, в безлюдном тихом уголке? Потому что это интимный процесс – подключение к источнику и получение новых жизненных установок?

Почему же у того, кто пишет книгу, должно быть иначе? Возможно, писатель тоже перестает существовать? Он – это руки. Пальцы, бегающие по клавиатуре, больше ничего. Пишет кто-то другой. И тогда обширная библиография уже не выглядит чем-то фантастичным. Быть может, за свой труд писатель награждается тем, что проживает несколько жизней?

Позже, когда книги уже стали подставлять, и Игорь начал думать глубже, он обнаружил такую вещь: он не встречал ни одного человека, который бы половину своей жизни читал, а другую половину – совсем не читал. Он не встречал таких людей в жизни, он не слышал о таких людях от знакомых и, что самое примечательное, он не читал о таких людях. Были бедолаги, кто в результате несчастного случая терял зрение, слух, терял способность читать. Но проблемы этих персонажей были вовсе далеки от чтения. Основная же модель такова, что либо человек с детства сторонится книг, как его отец, и таким же остается всегда. Либо, если уж начал читать и подсел, читает всю жизнь. В какой-то период больше, в какой-то меньше, но – читает.

Один-единственный такой человек был. Это его мама. Когда-то она читала, как уже говорилось. Теперь – нет. Теперь она максимум сидит в соцсетях и пролистывает постеры. Она перестала читать после того, как Игорь раздвоил свою собственную сюжетную реальность. Мама была единственным исключением. Мама напоминала ему о том дне, когда мир раздвоился. Мама могла дать ему ответ. Ответы на многие вопросы. Возможно, если бы захотела. Но он не осмеливался у нее спрашивать. Он боялся подтверждения тому, что реальность действительно раздвоилась, и он угодил не в свою собственную. И мама – не его собственная. И она никогда не читала. А все эти Коэльо и Пелевины в шкафу – она понятия не имеет, откуда те взялись. Возможно, от бабушки еще остались. Но бабушка умерла.

Он боялся узнать, что прошлое, которое он помнит – не его прошлое. Что в его жизни не было людей, которых он любил когда-то, в его жизни не было эпизодов, которые радуют его даже сейчас при воспоминании о них. Он боялся осознать, что книги завели его в чащу безвозвратно. Он боялся узнать, что люди превратились в докапывальщиков потому, что он очутился в мире без людей. Все они – агенты Смиты. Он боялся узнать, что родители – это просто механизмы, которые должны поддержать его до поры до времени. Пока он не дошкандыбает до обещанного будущего. Где его будет поджидать она.

Каба.

По мере того, как Игорь все больше и больше погружался в сюжетные хитросплетения, познавал миры Стивенсона, Лондона, Уэллса, Бредбери, Гайдара, стали активироваться докапывальщики. Не то чтобы так сразу. Это же очень тонкая стратегия, с плакатами они к его окнам не подходили, и потребовалось время, прежде чем Игорь скумекал, откуда сифонит. У него стало часто портиться настроение, и он не брал в толк, с какого перепугу. Солнце вроде светит, школа стоит на месте, дзюдо ждет, чтобы сделать из него супергероя-марио, будущее – спасается. В смысле, все как всегда. С чего хандра – непонятно. После сорока лет такая дивергенция – норма. Похандрил денек-другой, и вперед, горбатиться на дядю. Но когда тебе 6-7 лет, то каждый омраченный час – это океан горести и муки. Он стал приглядываться окрест. В перерывах между книгами. Сейчас он уже не знал, что толком произошло тогда. Он ли стал четче видеть реальность, различать детали. Или реальность изменилась. В те часы, дни и ночи, когда он сидел за букридером с отключенным сознанием, не замечая ничего вокруг, вокруг что-то происходило. Менялось… Перестраивалось…

Он выходил из дома, и докапывальщики тут как тут, и не сотрешь. Стоило ему стать на автобусную остановку, тут же спешил один. Не важно, что остановка почти пуста, и куча свободного пространства; тип пристраивался вплотную, как в очереди к банкомату, словно он замерз по пути на остановку и срочно хотел о кого-нибудь согреться. И он начинал согреваться, толкаясь, тесня, торкаясь без причины, случайно наступая на ногу, совершая различные бессвязные телодвижения поблизости. Общая цель этой педерастии – задеть Игоря. Вот только Игорь не усматривал здесь педобирный подтекст. Чувак даже не понимал, что он делает. Как заводная машинка.

С самого начала, еще не осознав эпичности всей докапывательной картины, Игорь проводил эксперименты. На рожон не лез. Он же не Лесной Орел какой. Бочком, бочком в сторонку. Зомбированный прилипала – следом. Не явно так следом, а как бы случайно. И вид такой непричастный, отстраненный. Вообще такой, словно Игоря тут и нет…

Игорь нырял в автобус, докапывальщик – следом. Игорь сразу же выбирал себе дальний угол, подальше от типа с остановки. Тот вроде унимался, но, как оказывалось в 99 случаях из ста,– показательно. Это был отвлекающий маневр. С каждой остановкой он подбирался все ближе и ближе под предлогом того, что ему нужно уступить кому-то место и поменять точку собственной дислокации. Только менял он ее непременно в сторону Игоря. И вот через две-три остановки он тут как тут. Торкается, теснит, заваливается при каждом повороте, роется в своем рюкзаке, тыкая локтем, для понта достает свою мобилу, чтобы выглядеть еще более непричастным. Некоторые даже извинялись. Учитывая, что через секунду их сакральные действия брали очередной размах, изменения выглядели смехотворны. Но, по крайней мере, они давали понять Игорю главное. Он, Игорь, все-таки существует, он реальный организм. Его все-таки видят окружающие, он не призрак оперы и не череп Йорика…

Игорь прогуливался, потом выбирал себе скамейку, чтобы элементарно посидеть и насладиться летним днем; издали спешил очередной. Спешил лихорадочно, как голубь на свежевымытый автомобиль, будто у них, у докапывальщиков, тоже своя конкуренция. Вокруг куча свободных скамеек, но мы-то уже знаем! Нужна именно та, на которой сидит Игорь. Что-то есть именно в этой скамейке… Хотя Игорь не обольщался. Что-то есть именно в нем самом.

Если бы тип просто усаживался рядом и мурчал себе, глядя на солнышко, это еще полбеды. Но тот не просто усаживался и вовсе не мурчал, так что полный капец. Немедленно извлекался телефон, и докапывальщик начинал барабанить по ушам, рассказывая кому-то в трубке, как он менял вчера колеса или какой дрянной его жена варит плов. Прогрессивные же докапывальщики гнушались такими полумерами и разворачивали настоящую охоту. Вместо телефона они притискивались к самому Игорю и принимались доверительно радовать его своими швейковскими похождениями. Игорь, будучи воспитанным мальчиком, а также опасаясь реакции докапывальщика (помним Лесного Орла), продолжал сидеть, как древень, вместо того чтобы сразу встать и уйти. Таким образом ему приходилось натужно лыбиться и слушать о том, как докапывальщик вчера попал под ливень и весь промок, как он вырывал на прошлой неделе свой проклятый зуб, как он звонил намедни в пенсионный фонд и скандалил, как он в детстве жил на этой улице и с дружками гонял на великах.

Позже, научившись лавировать, Игорь покидал скамейку заранее, стоило ему увидеть вдали докапывальщика, настроившего свой проклятый перископ на его скамейку.

Игорь проходил мимо стоящей машины с водителем внутри, и машина стояла, и водитель бездействовал – курил там, или щурился. Ровно до того момента, как Игорь поравняется с тачкой. Немедленно, как по сигналу, окурок отбрасывался в сторону, мотор заводился, машина, рыча, рывком бросалась на него, стимулируя Игоря к испуганному прыжку на месте и последующему метанию в сторону. Тетка, шагая навстречу и завидев его, перевешивает свою сумку с дальней руки на ближнюю, чтобы садануть этой самой сумкой Игоря как следует, проходя мимо. Про зонтики – уже было сказано, те еще охотники за глазными яблоками. Очень быстро Игорь научился замедлять шаги перед углами вплоть до полной остановки. Потому что там, за углом, ему навстречу непременно летит торопыга килограмм под сто пятьдесят весом либо вообще велосипедист или скейтер. К жилым домам он старался не приближаться. Бухарик сверху или рыгнет, или бросит на голову окурок, или плюнет, или сбросит помойный мешок. Все эти средства поражения непременно угодят в цель. Потому что бросает не бухарик, бухарик даже не смотрит вниз. Бросает тот, кто включает кнопку.

Поразительно, но сигнал получали не только люди. Звери тоже. Собаки. Голуби. Все они так или иначе, завидев Игоря, сразу рисовали в воображении картину кусания либо испражнения на голову или плечи. А потом рвались претворять в жизнь. Так что этот контингент Игорь тоже старался обходить стороной.

Поначалу имея характер единичных всплесков или недоразумений, такие случаи очень быстро превратились в одну сплошную, широкомасштабную акцию. Даже если бы Игорь имел наблюдательность сонной мухи, он бы не мог не заметить эту стену, потому как он буквально врубился в нее головой. А уж наблюдательности Игорю было не занимать.

Они не случайны, эти случайности. Докапывальщики не случайны. Их слишком много, чтобы они могли претендовать на случайных. Тот, кто запустил эту цепь, кто включил рубильники, перестарался. Слишком много рубильников включил. Но ничего он не перестарался на самом деле, потому как это и было целью: то, чтобы Игорь заметил. Заметил и отбросил всякую роскошь списывать на случайности. Заметил и призадумался. О будущем. О своем проклятом будущем.

Он, кажется, начал понимать, почему о будущем вокруг столько трепу. А чтение книг углубило это понимание. Это – предупреждение. Предупреждение от взрослых, которые знают, всем недорослям, которые болтаются кое-как, чтобы недоросли не забурились не в ту степь. Большинство – ведутся. Большинство начинают соответствовать, начинают вписываться. Они стараются получить хорошие отметки, либо преуспеть в спорте, либо быть похожим на кумира, необязательно положительного. Отец говорит сыну: старайся, изучай специальность, потом наследуешь мою фирму. Мама говорит дочери – следи за собой, старайся хорошо выглядеть. Кто-то говорит: посмотри, он смог забраться на эту гору, чем мы хуже? Этот думает: вот, кто-то смог заработать миллион, надо сделать также, как он, и все получится. Все говорят: думайте о будущем, делайте так, как мы говорим, и в будущем у вас все будет хорошо.

А Игорь не делает. Да он бы и рад делать. Видит Бог, он старался. Но у него не получилось. С ним что-то не так. Он не следует ни за кем.

Он читает книги.

И что, в таком случае, ждет его в далеком и туманном будущем? Она знал – что, вернее,– кто. Каба. Та, о которой рассказывала бабушка. Та, которая уже сейчас приходит к нему в снах. Бабушка была единственным человеком, кто пытался предупредить его прямо. Остальные лишь говорили намеками и недомолвками.

Однако сначала в игру вступают докапывальщики. Они ставят двойки и вызывают родителей в школу. Они отчитывают тебя перед всей честной компанией за спортивные промахи. Они ставят тебе в пример сына маминой подруги, чтобы ты почувствовал себя червем и одумался. Они ставят подножки и тыкают в спины. Они идут навстречу по тротуару и толкают тебя на обочину. Они обзывают тебя «Петрушкой». Они берут в руки оружие, собирают себе подобных и идут войной. Они пишут в соцсетях гадости и организовывают травлю.

Все эти толчки, тычки, пинки – это чтобы вернуть его на правильный путь. И это только начало. Игорь начинал шугаться, всех и каждого. Наблюдение и осторожность стали способом его выживания. Походка изменилась. Стала медленнее и напряженнее. Ходит, как мешком напуганный,– определил для себя Петров. Речь изменилась. Игорь боялся ляпнуть что-либо лишнее, часто запинался на каждом слове. Потому что докапывание – не только физический фактор, но и ментальный. Разговорный. Часто разговор с кем-то вдруг резко начинал наэлектризовываться, хотя Игорь вякнул что-то совершенно невинное. Но человек перед ним враз менялся и начинал быковать. Мысли Игоря изменились. Стали более путанными, многослойными. Ему приходилось следить за всем: за объяснениями учителя у доски, за нравоучениями мамы, за историями отца, за тем, чтобы не угодить под ноги кому-нибудь в дзюдо, за тем, как развивается его будущее. Часто Игорю было трудно выразить, что у него на уме. Он преуспел в этом только в кабинете у Петрова. В остальном же окрестности представлялись ему территориями сталкера.

А потом возник Алик-Фонарик, и Игорь понял, что докапывальщики вышли на новый уровень. Игорь оказался крепким орешком, тычки и зуботычины его не брали. Необходимо средство покрепче.

Игорь поделился с Петровым у того в кабинете, что бегает он не ахти, и это было так. В общем и целом, хлопот на физре у него не возникало. Будучи знатным сачком на тренировках в дзюдо, Игорь так или иначе двигался и физически развивался. По подтягиваниям в классе он вообще был вторым (первым – Леха Воробьев). Прыгал в длину средне. По канату взбирался до середины, как и большинство одноклассников. В футбол гонял в защите. Все менялось, когда физрук вынимал свой секундомер и, издевательски помахивая им, объявлял кросс. Сделав сотку, Игорь начинал задыхаться, как задохлик. Пробежав тысячу, отчаянно искал столб или дерево. Или лучше ящик, чтобы лечь в него и забыть о будущем, да и о настоящем тоже. Больше километра Игорь не мог, хоть расстреляйте.

Физрук, как и все окрест, был обеспокоен будущим Игоря очень-весьма. Приближался к нему, помахивая секундомером, смотрел с сожалением как на гниду.

– Дыхалка у тебя слабая, чего ж ты хочешь? – объявлял он вердикт.– Бегаешь, небось, на уроках только? Ну а чего ж ты хочешь? Чаще бегать надо, как думаешь жить дальше с такой дыхалкой? В армию как пойдешь? Там на тебя амуницию навесят и вперед, десять километров. По пересеченной местности. А с такой дыхалкой, чего ж ты хочешь?

Да ничего я не хочу, дебил с хронометром, зло думал Игорь, отдуваясь и фыркая. Хочу, чтобы ты отстал. Но тот не отставал, и Игорь совету внял. Тогда он еще верил взрослым, частично, но верил. Он решил заняться дыхалкой вплотную. Дыхалка слабая просто, чего ж он хочет? Надо тренировать, будет сильной. Привет Иреку Римовичу. Школьный двор, вернее, беговая дорожка на школьном дворе подходила для этой цели как нельзя лучше, да и живет Игорь рядом. Только в будни Игорь не отваживался там тренироваться, знал уже тактику докапывальщиков. Кто-нибудь по-любому докопается. Он выбрал выходные. Причем предельно ранний час, чтобы ни у кого не вызывать искушения. Он явно недооценил тех, против кого пошел. Лучше бы он вокруг дома бегал. Или вообще в своей комнате.

Первый выходной Игорь отбегал без эксцессов. Даже понравилось. Он истощенно выдержал свою пороговую «тысячу», потом свалился навзничь, и вскоре потопал домой, выжатый, но радостный. Главное же не сдаваться. Это Ирек Римович говорил. На вторые выхи нарисовался Алик-Фонарик.

Он именно нарисовался. Только что Игорь дал круг вокруг футбольного поля,– никого не было. А на следующий круг – тот стоит уже на путях. Есть, конечно, вариант, что тип подбирался кустами, как шпион недоделанный, и выпрыгнул на беговую дорожку у Игоря за спиной, а потом дожидался, когда тот нарежет очередной виток и вернется в ту же точку. Объяснение приемлемое. Вот только кустов рядом нет. Как и траншей. Ничего, кроме турников. Однако Алик-Фонарик, хоть и стремился к этому, не достиг еще такой комплекции, чтобы прятаться за стойками турников. Ну негде было тому прятаться, он просто возник, как загадочный монумент.

Позже Игорь думал об этом. Он знал, как бывает в книгах: на середине пути вдруг возникает новый персонаж. Игорь проверял подоплеку, перечитывая книгу по два, а то и по три раза. Вопрос, который его мучил: знал ли сам писатель об этом герое до того момента, как тот возник? Судя по обнаруженному,– не знал. Потому что не было никаких намеков на то, что этот новый персонаж припудривается за кулисами, готовясь выскочить в нужный момент и оказать на сюжет решающее воздействие. Ни намеков, ни ссылок, ни аллюзий,– ничего. Если все то, о чем писалось ранее,– продукт творчества автора, то эти неожиданные персонажи – нет. Они точно продукт чего-то другого. Игорь прозвал их для себя «чужими людьми».

Алик-Фонарик был «чужим человеком».

Ну, звали его не Алик, строго говоря, а как звали, Богу ведомо. Но звать его как-то было нужно, а поскольку Алик происходил из древнего и прославленного рода алконавтов, то нарекся Аликом. Поблескивал Алик проблесковым маячком под глазом, привлекая внимание,– примерно таким маячком, каким Игорь будет поблескивать в кабинете Петрова. Отсюда и погоняло Фонарик. Торчал тот на беговой дорожке в этот радостный утренний час, словно городовой, перекрывая путь. Еще бы жезл в руку.

Уже на расстоянии ста метров Алик-Фонарик начал свое утреннее омовение: взялся жестикулировать и шевелить губами. Игорь замедлил бег, тяжело дыша, уже смекнув, чем пахнет. Он остановился за два метра до новоиспеченного коллеги по утренней зарядке, опасаясь подходить ближе. Видок у того был тот еще воинственный. Как оказалось, опасался не зря.

Стоял ранний апрель. Земля по утрам уже перестала покрываться инеем, но все равно было еще изрядно холодно. Алик-Фонарик же явился на встречу в черных плотных трико и синей несвежей футболке поверх костлявого торса. Хоть сколько-нибудь замерзшим Алик не выглядел. Быть может, он сам еще не совсем осознавал, что оказался в чужом сюжете по воле… незнамо кого. В утренних сумерках художильный Алик выглядел в своей футболке как зомбак.

– А?– переспросил Игорь, догадавшись, что утренняя молитва Алика адресовалась его персоне.

– Брата-а-ан!– затянул Аликан гундосо. Игорь в первую секунду даже подумал, что тот хочет ему спеть, насколько протяжный был говорок. Гимн бегунов, к примеру. Или про утреннюю гимнастику.– А есть время? Время скок щас?

Волной дохнуло перегаром, Игорь аж покачнулся, несмотря на расстояние. Или это слабая дыхалка просто? Он полез в карман своих спортивных штанов за телефоном, попутно формируя в голове рецензию на новый сюжетный поворот. Итак, мы имеем воскресенье, около семи утра. Ни с какой стороны не проспект, не пятачок перед ночником, а самый что ни на есть школьный двор выходного дня. Можно палить из ружей, гонять зайцев или ходить голышом. Вероятность встретить второго такого обалдуя равна нулю. Но встретился, хоть и не совсем такой. Мало того, еще и докопаться придумал. Все как обычно. И о каких случайностях вообще может идти речь? Случайно – это пара тычков от прохожих. Здесь уже веет фатальностью.

Игорь вынул телефон. Без опаски вынул. Не за себя – за телефон без опаски. За себя-то он как раз начинал опасаться все стремительней, особенно бросив взгляд окрест и полюбовавшись знатным безлюдьем, даже безкошатьем. А за мобилу – нет, не боялся. Дешевая звонилка Нокия, предмет насмешек в школе. Отец давно купил Игорю смарт, но в школу его Игорь не брал, вообще никуда не брал. Так же как не выносил из дома букридер, чтобы позалипать где-нибудь в парке. Другие выносили, а он – нет. Потому что на других не охотились гвардейцы кардинала, а на Игоря охотились. Первыми же, как известно, страдают от такой охоты приборы и личные вещи.

– Без пяти семь,– сухо бросил Игорь, взглянув на табло мобильника.

Алик-Фонарик разочарованно проследил, как Игорь вновь убирает телефон в карман. Что и требовалось доказать. Будь у Игоря смарт, выглядел бы Алик не столь удрученно.

– Брата-а-ан!– затянул тот второй куплет своей мантры.– А есть полтинник?

Игорь даже разозлился, несмотря на страх. Разумеется, есть! Куда он без полтинника в такое время? На телефон денег кинуть, если что. Или яблок прикупить на ярмарке.

Однако все должно идти, согласно сценарию. Вот в чем ужас. Конечной целью Алика был не полтинник, конечной целью Алика был Игорь. Но всегда нужен повод и предлог, даже если они выглядят идиотскими. Потому как все – заложники своего характера. Исполнители.