Эскадра

– Эгей, бойцы-молодцы, – заорал Стингер, сгоняя на бак своё отделение морпехов, – поживее, пошустрее мните свои застоявшиеся от безделья тела, а то коки-наки отморозите, а мне потом оправдываться перед вашими жёнами. Полчаса круговая тренировка, а потом спарринги. И-и, начали.

На юте со своим отделением вдумчиво занимался Ставр, которого за время плавания все морпехи так зауважали, что буквально в рот заглядывали, и было от чего. Теперь каждый из них был фанатичным почитателем РОССа. Промозглая погода и северный ветер лишь придавали ребятам бодрости. Стоящие на постах у флага и гюйса одетые в тёплые полушубки моряки, ёжились от противного холода, вздыхали и тихонько завидовали бойцам в тельняшках, от которых шёл пар.

На самой верхотуре надстройки в ходовой рубке стоял капитан Марычев и, глядя сверху, то на поединки морпехов, то на волны залива, вот уже много дней ломал голову от навалившейся неизвестности. Он прекрасно понимал суть момента, и ни на йоту не отступил от плана, но на его плечах лежала огромная ответственность. Связисты уже который день не снимали наушники и наверно оглохли и охрипли у микрофонов. Но связи как не было, так и нет. В принципе тысяча миль не такое большое расстояние для мощной рации. Но факт оставался фактом: связь, моп её ять, отсутствовала. Капитан Марычев вздохнул и отошёл от окна, не радовал даже завтрашний Новый Год.

– Сергей Фёдорович! Товарищ капитан, – в рубку ворвался взъерошенный связист, – есть связь, неустойчивая, но радиограмму удалось принять. Наши уже на широте Южной Гвинеи на острове Миссау спрашивают, как у нас дела, не изменился ли по каким-либо причинам план кампании? Сообщают о связи каждые три часа, начиная с 9-00. Во избежание случайного перехвата предлагают перейти на более высокие частоты, недоступные японцам.

– Слава богу, – облегчённо вздохнул и незаметно перекрестился Марычев, – передай, что всё идёт по плану, у нас без проблем, подтверди связь на запасной частоте каждые три часа. Беги, передавай, если что, я в кают-компании.

Кают-кампания балкера отличалась изысканным для этого времени интерьером и начинкой: библиотека, пианино, гитара, несколько деревянных духовых инструментов, бильярд, два телевизора, четыре компьютера, слабоалкогольный бар с соками и пивом, шахматы, домино, удобные диваны и кресла, имитация камина. Свободные от вахты офицеры, если не отдыхали в каютах, то расслаблялись в кают-кампании.

– Господа офицеры, – иронично обратился к собравшимся начарт лейтенант Григорян, – а не устроить ли нам перед Новым Годом катерные гонки, ведь по сути катера так и не успели толком обкатать?

– Какие ещё гонки? – проворчал от дверей вошедший Марычев, – совсем от безделья сбрендили? Ваша бездумная радость жизни, вынуждает меня насторожиться.

– Да, будет вам, Сергей Фёдорович, – возразил штурман лейтенант Фролов, – Размик дело говорит. Назовите это не гонками, а финальными испытанием в условиях театра боевых действий. А если у них что-то откажет во время атаки? Операцию сорвём.

– Вот же народ, – проговорил лейтенант Басов командир катера «Волк», – сами всё знают, сами всё решают, а мнение самих катерщиков уже никого и не интересует.

– Да, вы, никак забоялись или заленились, господа торпедные налётчики? – засмеялся Григорян.

– Прикажут, прокатимся, – спокойно ответил лейтенант Коротич, командир катера «Рысь». – Ваше мнение Сергей Фёдорович?

– Ладно, – махнул рукой капитан, – но чтобы комар носа не подточил. Спустить кораблики аккуратно, машины проверить, прогреть, и не рвать, дистанция – миля. За пределы острова не выходить. Не дай бог засветитесь раньше срока.

Через два часа весь экипаж «Фортуны» высыпал на палубу, наблюдая, как на волне покачиваются четыре катера с зачехлёнными стволами и без торпед. На малом ходу они отошли на полумилю на запад, встали на одну линию и по взмаху флага с мостика рванули наперегонки. Зрителей захватило невероятное зрелище: катера почти летели над водой, удерживаемые только скуловыми подкрылками. Шли ровно, только с небольшим отрывом ушёл вперёд «Пардус» лейтенанта Левченко. Он и победил. Проскочив чуть за остров, катера развернулись и подошли к балкеру. С обеих сторон повернулись стрелы кранов, подцепили кораблики на крюки, подняли и опустили в тёмные зевы трюмов. Спустя четверть часа экипажи, громко споря и переговариваясь, отправились в кубрики и кают-кампании, не зная, что с берега за ними смотрят две пары внимательных глаз.

– Вы это видели, готё-доно? – хрипло спросил младший, сглатывая слюну, чтобы расслабить сведённое судорогой горло.

– Видел, но, что мы можем доложить начальству, Игиро? – старший почесал затылок, – А, главное, как? Наш пост снимут только через две четверти. Значит, будем смотреть и запоминать. Интересно, чей это флаг на корабле? Но точно не русский.

– Если не русы, то и ладно. И всё-таки нужно позвать гунсо Сэдео, хэйте Хиро, и остальных, – не унимался младший, – пусть тоже посмотрят на это странное громадное судно.

В это же время на балкере в морской бинокль разглядывал каменистый берег вахтенный офицер:

– Посмотри, Петренко, на два часа. Ничего не замечаешь?

– Как же, не замечаю, товарищ лейтенант, – с усмешкой проговорил старшина первой статьи лет двадцати пяти, – двое в скалах прячутся, и в бинокль на нас пялятся.

– Плохо дело. Если это японцы, то надо срочно сниматься с якоря и менять стоянку, – озабоченный происшествием офицер отошёл от стенки трюма и вдоль дальнего от острова борта направился к надстройке.

Прошёл ещё час.

– Вот и вам выпал случай размяться, уважаемый Ставр, прошу прощенья Александр Иванович, – проговорил капитан Марычев, оглядывая оснащённых и раскрашенных по-боевому морпехов. – Постарайтесь не оставить следов. Приглядитесь, разберитесь, а потом прихватите их за волосатый сосок. Если будет возможность, возьмите всех в плен, место в трюме мы выделим. Главное, чтобы у них не было рации. Ну, с богом.

Ставр и Стингер кивнули, поправили автоматы и направились к своим бойцам, которые по пять человек уже распределились по катерам. Краны спустили шустрые судёнышки за борт, те пыхнули дизельным выхлопом и для отвода глаз повернули в открытое море, чтобы сделав большой крюк, высадиться на западной оконечности острова.

Волна мягко приткнула катера к берегу в полумиле за выступом скалы. Тихо прокравшись вдоль кромки воды, десантники издалека засекли чужой лагерь. Насчитали восемь человек, плюс двое наблюдателей на другой стороне острова. Итого десять.

До сумерек оставалось три с половиной часа, нужно поспешить, чтобы не возиться в потёмках. Восемнадцать боевиков незаметно окружили японский лагерь, а четверо поспешили на противоположную окраину за наблюдателями.

Увядшая трава свалялась на замёрзшей земле. Шестеро закутавшихся в какие-то хламиды японцев без оружия грелись вокруг костра, глядя на булькающий котёл. Двое находились в палатке, которая пряталась от ветра в расщелине. Десантники поднялись вдруг, как из-под земли, взяв сидящих в кольцо. Старшина первой статьи Синицын неплохо знал японский:

– Вы окружены. Сидите тихо, иначе умрёте. Кто у вас старший?

– Я, гунсо Риота Сэдео, – процедил сквозь зубы крепкий и довольно высокий японец, – кто вы?

– Это не имеет значение. Вы наши пленники, или покойники. Выбирайте, – тщательно выговаривая слова, произнёс Синицын.

– По говору я понял, что вы русы, – прошипел японец, – а пугать нас не надо, смерти мы не боимся, бессмертных нет. Если у вас хватит совести, можете начинать убивать безоружных. – Он и вправду ничего не боялся, да, и другие не очень-то испугались.

Синицын перевёл ответ и выжидательно посмотрел на Ставра. Тот усмехнулся и сказал:

– Убить дело не хитрое. Передай японцу, что у нас нет желания их уничтожать, но есть условие: если я смогу победить самого сильного их бойца в рукопашном поединке, они пойдут в плен.

Синицын перевёл, старший японец что-то нечленораздельно пробурчал и ответил с презрительной усмешкой:

– Для истинных слуг тэнно плен хуже смерти, но по закону бушидо, победивший в честном поединке имеет право на жизнь и свободу побеждённого.

– Я согласен, – Ставр положил оружие, снял зимнюю куртку, шапку и камуфляж, оставшись в тельняшке.

Синицын перевёл.

– Знай, у меня чёрный пояс каратэ-до, – губы старшего скривились в презрительной усмешке, и он снял накидку и шинель, – первым буду я.

Японец тщательно поставил ноги, притирая их к земле, занял типичную стойку каратека. Его ноздри хищно раздулись, и рот осклабился в предчувствии позорного поражения руса.

Поединок длился около минуты. Ставр стоял спокойно в свободной стойке и также спокойно начал движение, которое со стороны ни за что не показалось бы началом атаки. Японец спружинил и в прыжке нанёс мощный боковой удар ногой в корпус. Кажется, у японцев такой удар назывался тоби-ёко-гэри. Но корпуса там уже не стояло. Ставр своего шанса не упустил. Мастер всё-таки. От жестокого двойного контрудара в живот и грудь японец задохнулся, на его шее вздулись вены и, грохнувшись на каменистую землю, он на несколько секунд выпал из действительности, потом очнулся, ошеломлённо стукнул кулаком по земле, поднялся, поклонился и протянул руки для наручников. Ему позволили одеться. Остальные японцы не стали испытывать судьбу и, увидев, как слетел с катушек их сэнсэй, сдались добровольно.

Немного пришлось повозиться с парочкой в палатке. Едва закончился поединок, как оттуда раздался вопль и прозвучал выстрел. Стингер молнией метнулся в это логово. Через пару секунд оттуда стали вылетать винтовки, ранцы, мешки с продуктами, набитые рисовой соломой тюфяки и люди.

Без церемоний пленных связали пластиковыми стяжками и отволокли на катера, и потом уничтожили все малейшие следы лагеря, вплоть до последней головешки. А тут подошли и четверо десантников, ведя в поводу двух наблюдателей.

Кое-как разместившись на относительно небольших катерах, десантники уже затемно добрались до «Фортуны». Краны выдернули кораблики из воды и на борту пассажиры разошлись в разные стороны, японцы в арестантский отсек, а морпехи в кубрики, переодеваться, греться и встречать Новый Год.

Я сидел на ровной, жёлтой от закатного солнца скале, выдающейся в океан, глядя, как прибой поднимает брызги, мерно ударяясь в заросшие водорослями камни. Над бескрайним водным простором висело голубое небо, слегка перечёркнутое розово-серыми от заката облаками.

Как напоминание, что завтра мы уходим на север, по лицу скользнул свежий ветерок. Я решительно выдохнул. Впереди нас ждало то, ради чего мы три года изощрялись, потратив уйму времени и сил. Впереди была война.

Со стороны бухты появился и потёк звук. В радиорубке кто-то врубил на внешние динамики вальс «На сопках Маньчжурии». Я распрямил затёкшие ноги и сверху окинул взглядом наш испещрённый камуфляжными пятнами крейсер, и подумал, что он, как богатырский конь уже нетерпеливо бьёт копытом в предчувствии битвы.

Вчера на совещании я объявил о своём видении дальнейшего хода событий. Сначала все встретили мои слова скептически, поскольку во время похода считали меня неким непонятным придатком к их могучему морскому коллективу, ведь, как и все, я ходил в морской форме, но без погон и знаков различия. Вчера мне стоило немалых трудов привести офицеров в чувство, доведя до их сознания истинную цель моего пребывания на крейсере и напомнить, что эта экспедиция наша, моя и моей команды, а моряки приглашены добровольными помощниками. Зная об особой гордости и трепетном отношении моряков к своей профессии, я постарался поберечь их авторитет и достоинство, излагая изначальные планы нашего вмешательства в войну. И хотя сомневаться в этих планах не имело смысла, упрямые мореманы всё равно сначала повыпендривались, вывалив кучу возражений, а потом согласились, внеся в операцию толковые поправки, чему я был рад, поскольку увидел, что они реально включились в работу.

– Товарищи офицеры, – сказал я в заключение, – решение на наше вступление в войну не подлежит сомнению, обсуждению и критике, поскольку в нём главный смысл и цель нашей миссии в этом времени, ради неё мы все, как проклятые три года готовили операцию. План боевых действий расписан практически поминутно, и от имени руководства я прошу и требую не отступать от него ни на йоту. Сам я ни в коей мере не собираюсь вмешиваться в вашу работу, а при необходимости встану на любой пост по боевому расписанию. В дальнейшем все контакты и взаимодействие с командованием русского императорского флота ложатся на плечи командира корабля, я же буду присутствовать в отряде только как советник и в самом крайнем случае как координатор. Действуйте, смело и ни в чём не сомневайтесь.

Это было вчера, а сегодня экипаж усиленно готовился к походу. Офицеры бегали по отсекам и постам и орали, стараясь сделать жизнь своих подчинённых невыносимой. На самом же деле, вся эта суматоха была ничем иным, как данью традиции и проявлением естественного волнения, тиранить никого не требовалось. Энтузиастов грела и двигала сама идея исправления роковых глупостей и позорных промахов российских сановников, генералов и адмиралов в ходе Русско-Японской войны. Люди ясно понимали, что приближается момент истины, ради которого все они здесь оказались.

На рассвете линейный крейсер «Тур» покинул обжитую бухту и вышел в Филиппинское море курсом норд-норд-вест, чтобы утром 26 января оказаться вблизи входа в пролив, за которым раскинулась бухта корейского города Чемульпо.