Костыли за саксофон. Дюжина грустных и весёлых настроений

– А почему нормативы не сданы этот козёл у меня или у сына спросил? – мама Альбертика в раж вошла. – Спросил, я вас спрашиваю?!

В классе стало очень тихо. И тётя Аида продолжила, воодушевлённая общим вниманием!

– У меня ребёнок в пруд упал. Мы обследовались. Нам врачи нормативы запретили сдавать. И канат, и турник, и коня с козлом. Мы вообще в ЛФК-группе должны быть в связи с хронической вегето-сосудистой дистонией.

Собрание Альбертика совершенно подкосило. У него и так-то друзей в классе было немного, а после выступления мамы и они улетучились, самоликвидировались.

К весне Альбертик дошёл до крайней степени раздражения. У него падало зрение, и мама запретила ему много читать. Другие бы мамы радовались, что ребёнок читает, хвалились бы. Только не мама Альбертика. Она никогда не хвалилась. «Учимся на четвёрки. С большим трудом в самой отстойной школе. Ещё и в пруд умудрились свалиться. Рано я, рано, в школу ребёнка отдала».

В общем, настали для Альбертика тяжёлые времена. Телевизор смотреть – нельзя, о компьютере речи вообще не шло, он использовался только как скайп для общения с папой. Мастерить теперь было разрешено только при дневном свете. Оставалось только изобретать, для мыслей и идей дневной свет не обязателен. И Альбертик постепенно перестроился. Стал в голове разные мысли фиксировать, стал думать, размышлять, изобретать, сталкивать в голове лбами различные версии и варианты поделок и идей, даже спать из-за этого стал раньше ложиться. Сделает уроки, поужинает, и в – кровать, лежит до ночи, спящим только притворяется, а на самом деле мозгами шевелит.

И вот как-то раз вышла тётя Аида на балкон. Там у неё склад продуктов был. И вот вышла она за скумбрией в собственном соку, хотела супчик сыночку сварить, рыбненький, вышла значит, а балкон – раз! – и захлопнулся. Ручка балконной двери сама закрылась! Но надо сказать, что последние дни Альбертик не столько на балконе мастерил и клеил, сколько в этой самой балконной двери ковырялся: среднюю ручку расшатал чуть-чуть, просто отвёрткой развинтил, и ручка при захлопывании сама вниз поворачиваться стала. Не сегодня, так завтра мама Альбертика в ловушку обязательно бы попалась.

Альбертик, когда скумбрия в собственном соку на кухне не появилась, всё понял и облегчённо включил телевизор.

А надо сказать, что жили они на шестом этаже. И рядом росло ветвистое дерево, ясень. Нет: так бы тётя Аида по дереву спустилась. (Она была юркая и цепкая как макака, а в детстве фигурным катанием занималась.) До прошлой осени ясень был развесистым и ветвистым. Но как назло мама Альбертика прошлой осенью добилась, чтобы приехали дорожные службы и спилили ветки, которые тыкались в окно и в балкон. «Три года, – хвалилась тётя Аида собеседникам. – Три года воевала с ЖЭКом, с управой, с мэром и вот – борьба принесла плоды. А то дневного света днём с огнём не сыщешь, а у Альбертика – зре-нии-ие!»

Час тётя Аида разбиралась на балконе и ждала, что сын, не обнаружив рыбненького супчику, впустит её в квартиру. Через час она уже начала подмерзать. Тётя Аида стала бить в балконную дверь кулаком, но сын не торопился её освобождать. Тогда тётя Аида открыла окно (балкон был остеклён), высунулась наполовину, по пояс то есть, и стала кричать, молила прохожих о помощи. Был ветер, люди шли в капюшонах, а молодёжь – в наушниках. Никто не слышал несчастную продрогшую женщину, высунувшуюся с балкона. Кое-кто конечно же слышал, но делал вид, что не слышит: надевал виртуальный капюшон и втыкал в уши виртуальные наушники с розовыми проводочками.

И вот, когда тётя Аида совсем отчаялась, она увидела, что по двору идёт соседка Лариса, сестра соседа Васи. Идёт она без розовых проводочков в ушах и тащит большую папку. Тётя Аида собрала всю свою волю, которой ей было не занимать, в кулак. Она решила не кричать больше: помогите! Она решила начать с Ларисой почти светскую беседу. Недаром же тётя Аида прочитала множество книг по психологии и проверила на сыне самые эффективные психологические тесты. Она откашлялась, и-и:

– Ларисочка, здравствуй, – приветливым довольным, но чуточку скрипучим голосом пропела она, и в приветствии пошевелила озябшими пальчиками.

Лариса остановилась у обкромсанного дерева, запрокинула голову и прокричала в ответ:

– Здравствуйте, Аида Германовна!

– Как всегда по вторникам и четвергам из художки?

– Да-да.

– Сегодня четверг?

– Нет. Сегодня понедельник.

– Так ты и в понедельник в художку ходишь?

– И в среду, и в пятницу. У меня же диплом.

– Ну надо же. Какая большая!

– Ага. ОГЭ на носу.

– А я помню, как Альбертик – маленький, в коляске, а ты, маленькая, в студию топаешь. Я дни считала: вторник, четверг, вторник, четверг. Альбертик сначала думал, что вторник – это лариса, а четверг – студия. Ха-ха.

И Лариса ответила из вежливости «ха-ха», достала очечник, надела очки и посмотрела на тётю Аиду внимательнее, пристальнее, чем до этого странного «ха-ха».

– Я, Ларисочка, тебя хочу попросить. Не в службу, а в дружбу.

Лариса перепугалась не на шутку. Потому что тётя Аида всем соседям в доме давала разные задания: отвезти её в паспортный стол, купить смеситель на строительном рынке, купить филе рыбы путассу, заказать книги через интернет, и всё это надо было купить сначала за свои деньги, а потом ждать, когда «вернётся папашка и рассчитается»…

Но Лариса была девочка деликатная, воспитанная и жалостливая, и она поэтому не убежала сразу, не стала ссылаться на уроки и диплом в художке, на ОГЭ и английский, а решила выслушать тёть-Аидину просьбу и как-нибудь постараться привести один, но самый сильный чугунно-давительный аргумент, почему именно сейчас она не может ни в службу, ни в дружбу. Тётя Аида тем временем продолжала:

– Я тут на балконе случайно закрылась.

– Так откройтесь, Аида Германовна, обратно.

– Не могу. Снаружи, точнее изнутри, ручка на балконе повернулась. Она у нас такая хлипкая в последние дни стала. Хлопнешь сильнее – она и повернётся снаружи, то есть изнутри. А я тут – внутри, уййй… то есть – снаружи. Это ручка внутри. Внутри тёпленькой нашей квартирки, – тётя Аида чуть не плакала.

– А вы Альбертику постучите. Или его дома нет?

– Что ты! Дома он, дома! И я стучу. Но он не слышит. Он на кухне. Чай пьёт и телевизор смотрит.

– Так я сейчас домой приду и вам позвоню. У вас же телефон на кухне?

– Альберт трубку не возьмёт.

Другой бы прохожий ничего не понял, но Лариса тут же поняла всё.

– И давно вы так стучите?

– Не знаю. Но голос осип, стольких умоляла помочь. Но у нас же народ – сама знаешь. Не народ, а сплошная дрянь. Помирать будешь, никто к тебе не подойдёт.

– Я всё поняла, Аида Германовна. Стойте. Приседания делайте, чтобы не замёрзнуть, перекаты с носка на пятку, с пятки на мысок, вращения кистями рук. Скоро мы вас освободим.

– Ой, спасибо Ларисочка, – благодарила тётя Аида. – Вот что значит образованный человек, художник. Художники все совестливые. Мой дедушка тоже в молодости рисовал…

Причём тут было образование и художники, и тем более совесть с дедушкой в придачу, Ларисе было не совсем непонятно. Да и размышлять над этим ей было некогда.

Не заходя к себе в квартиру, Лариса сразу же позвонила в квартиру к Альбертику. Но за дверью стояла гробовая тишина, и только Лариса знала, что там, в этой соседской квартире несчастная тётя Аида мёрзнет битый час запертая на балконе, а сын сидит на кухне, чаёвничает, смотрит телевизор и не впускает родную маму в тепло.

Лариса чуть не пнула ногой тёть Аидину дверь, но раздумала: вспомнила, как Аида Германовна ежедневно чуть ли не с лупой рассматривает дерматиновую обивку.

Лариса стояла и думала: что же делать? Мамы, как назло, нет дома. Вася ещё не вернулся с тренировки…

Можно было передать тёте Аиде через смежный соседский балкон тёплые вещи. Но балкон тёти Аиды был застеклён, и не передашь. «Эх, – думала Лариса. – Вот бы балкон не был застеклён. Но тогда бы тётя Аида давно в снежинку превратилась». Можно было просто разбить стекло балконной двери, но тётя Аида очень бережливая. Она скорее замёрзнет, чем дверь испортит – это ж потом стекольщику платить.

И Лариса позвонила однокласснику Чернявскому.

– Дим! – поздоровалась Лариса. – Ты вот сто раз говорил, что всё для меня сделаешь?

– Ну из окна прыгать не стану, а так, в принципе, да: всё сделаю… – Чернявский запнулся: – Ну… почти всё.

– Вот и хорошо, – сказала Лариса и поведала преданному однокласснику свои затруднения.

– Жди! – сказал Чернявский.

Он пришёл с молотком в руке. С огромной кувалдой.