Через час к Ларисе и Васе забежал Альбертик:
– Вася! Точняк, суперсила у мамы. Лежит, и от неё как от печки – жар!
– Ну вот, – сказала Лариса. – А ты говоришь, у тебя мама плохая. У тебя мама необыкновенная. Ты её мучил, мучил, заморозить хотел насмерть, а она не поддалась.
– Я же не знал, что у неё суперсила. Больше не буду.
Аида Германовна проболела недолго: всего-то неделю. И никаких осложнений: ни воспаления лёгких, ни менингита, ни миозита, ни прострелита. Вот что значит, человек знает, как лечиться.
Кое-какие выводы тётя Аида сделала. Стала водить сына на школьный пинг-понг, только строго-настрого наказывала Альбертику ракетку свою никому не давать – вокруг ведь зараза и инфекции.
– Настольный теннис миопии помогает, – трагически объясняла она собеседникам.
Тренер по пинг-понгу Аиду Германовну боготворил: она ему средство посоветовала от боли в суставах. А то у него суставы пальцев так иногда болели, что он ракетку в руках держать не мог.
Из школы тётя Аида Альбертика перестала встречать. Она теперь наблюдала за ним с балкона в бинокль: как он дорогу переходил «маленькой толпой» с прыткими активными бабушками, премещающимися перебежками от магазина к магазину, от акции к ликвидации. И в школу тётя Аида перестала заходить. Но скоро учителя стали появляться в квартире – заскакивали «на минуточку» спросить, как лечить то одно, то другое, прикупить биодобавок, витаминов и мазей, и Альбертик чуть было снова не взбунтовался, но перетерпел и смирился.
А ручки на балконной двери, что с ними?
Когда папа Альбертика вернулся из командировки, он очень обрадовался, узнав, что произошло:
– Ну надо же! Каков изобретатель! Мой, мой сын! Мои гены!
– В следующий раз он меня в живых не оставит, – сказала тётя Аида мужу. – Придумай что-нибудь! Не радуйся как истукан. То есть не стой как теленок. Тьфу, всё перепутала! Последствия обморожения, предынсультное состояние.
Папа Альбертика сделал так, что балконные ручки вверх закрываться стали, а не вниз: всё гениальное, как говорится, просто.
– Папа! – просил Альбертик. – Поживи с нами подольше, не уезжай.
– Не могу. С работой сейчас тяжело. Потерять легко, а найти тяжело.
– Но папа!
– Не могу, сын. Извини.
И папа опять уехал. Но не на следующий день, как обычно, а через неделю.
Костыли за саксофон
Музыкальное настроение
Рисунок Александра Веселова
Случилось страшное. Альбертик захотел заниматься музыкой. Он и раньше был не против. Но в музыкальную школу Альбертика не брали. Тётя Аида, сама музыкант по образованию, работала когда-то в этой школе. Она пару раз приводила Альбертика на прослушивания. Но один раз, когда Альбертику было пять лет, сказали, что принять могут только в платные подготовительные классы, а в другой раз, когда Альбертику исполнилось семь лет, в школе сказали, что «берём только тех, кто отходил в подготовительное отделение». Оба раза тётя Аида фыркала, презрительно поводила плечами, говорила: «Как был бандитизм, так и остался. Они и меня с нарушением трудового законодательства уволили. Всё деньги зарабатывают, на всём», и уводила Альбертика восвояси. Пианино дома стояло, нотную грамоту Альбертик освоил, дальше этого дело не двинулось. Но никто особенно не переживал: Альбертик изобретал, пилил лобзиком на балконе, думал, мечтал. Его мама занималась реализацией пищевых добавок и мазей, за продукты готовила уроки для чужих детей, оставшееся время проводила, изучая книги по психологии и медицинские справочники. Тётя Аида говорила:
– Музыка – это огромный труд, отнимает всё время. Альбертик и так устаёт в школе. Его ровесники только-только в пятый класс перешли, а он уже – семиклассник. И потом: у нас же – зрении-ииие!
После бунта, который Альбертик устроил в конце шестого класса, ему было разрешено два часа в день смотреть телевизор. И случилось ужасное. Альбертик посмотрел английский сериал про умного слугу и его глупого хозяина, а там, в заставке к сериалу, играл джазовый оркестр. Сначала Альбертик подобрал мелодию из сериала на пианино, а в один чёрный болотно-осенний промозглый день Альбертик ошарашил свою маму требованием:
– Хочу импровизировать на саксофоне!
– Ты ещё играть не умеешь, а туда же – импровизировать, – фыркнула тётя Аида и поплелась в музыкальную школу одна.
Надо было что-то делать, к кому-то идти, кого-то просить… Мимо охранника тётя Аида прошмыгнула с каменным лицом, он ничего ей не сказал. Да и попробовал бы только! Тётя Аида всех охранников быстро на место ставила, и они потом ужасно пугались, когда тётя Аида появлялась на горизонте охраняемых ими объектов…
Отделение духовых инструментов – это вам не фортепиано и не народные. Флейта, волторна, труба, саксофон, и ударные тоже к этому отделению причислены. Преподаватели всё мужчины. А саксофонист, как оказалось, ещё к тому же и заведующий отделением. Увидев маму Альбертика, он засиял как медный пятак. Осень для него в тот же момент, в ту же секунду из болотно-промозглой превратилось в золотую, ясную солнечную, умеренно сухую, прохладно-тёплую, местами переходящую в жаркую. Саксофонист вытер тонким батистовым платочком (с нарисованным на нём саксофоном) лоб и спросил:
– Вы чья же мама? Лицо ваше знакомое, а вспомнить не получается.
– Я до рождения ребёнка в этой школе работала.
– А-ааа! – хлопнул себя по лбу саксофонист. – Помню. Вы специальное фоно преподавали.
– И стенгазеты рисовала.
– Ну это… само собой… В то время стенгазета – главный печатный орган… мда… Было время… Как вас звать-величать?
– Аидой Германовной.
Зычным густым голосом саксофонист напел увертюру к опере Верди «Аида», когда же перешёл к арии Германа из оперы «Пиковая дама», тётя Аида не выдержала и сказала:
– Я к вам по делу.
– Мест нет, – отозвался саксофонист.
– А вас-то как зовут? А то арии мне распеваете, а сами не представились, – тут же сменила тон тётя Аида и очаровательно улыбнулась.
– А вы разве не помните? Харлампий я.
– Харлампий?
– Ну да. Мученик такой был. Епископ. Жил в городе Магнезии в конце второго века нашей эры…
– Мда? На мученика-то вы не очень похожи. И магнезией, смотрите, не злоупотребляйте, переконцентрация в организме приводит к расслаблению всех мышц. Возьмите моего маленького к себе в отделение!
– Сколько лет маленькому?
– Двенадцать.
– Двенадцать лет – маленький?
– Да!
– Отчество моё вспомните, возьму.
– Евграфович! – моментально вспомнила тётя Аида. – Только я не знала, что вы саксофонист. Вы же на аккордеоне тогда были.
– Прошёл курсы повышения квалификации.