Цветные рассказы. Том 1

Леонард заметил, что ее отец… у него, видимо, очень своеобразная манера выражать свои мысли.

– О да, совершенно особенная, – сказала Эля. – Он работает главным – то ли металлистом, то ли металловедом – на заводе турбинных лопаток. Это очень сказывается на нем. Если вы присмотритесь, у отца на месте лопаток появились крылышки. Поэтому у него все очень хорошо получается. Он играет вратарем в заводской команде. Товарищи по команде называют его «наш Лев Иванович», в честь легендарного Яшина.

– А как на самом деле? – спросил Леонард.

– На самом деле так и зовут – Лев Иванович. Только фамилия его Житомирский. Наверное, потому что он из Житомира.

Неожиданно Эля как бы сама себя прервала.

– Ответьте на два вопроса. Почему актеры в кино целуются крест-накрест?

– Как это крест-накрест?

– Ну, будто бы наперекосяк.

Леонард и Марина переглянулись. Они не знали, как отвечать юной леди.

– Наверное, носы мешают, – дружно сказали они. Но их ответ прозвучал неуверенно.

– Скажу вам откровенно, – добавил Леонард, – этот вопрос мучил меня с детских лет, и я до сих пор не знаю на него ответа. Ты как целуешься в кино? – спросил он у Марины.

– Ничего не могу сказать. Я еще ни разу не снималась в кино. Надо бы у Тёмы спросить. Но Тёма в кино, кажется, тоже не целовался.

– Тогда второй вопрос, – строго сказала Эля. – Что надо сказать человеку, который икает и не может остановиться? Это моя собственная загадка.

Леонард закатил глаза, словно пытался найти разгадку. Потом с огорченным видом сказал, что сдается. Марина тоже не нашла ответа.

– Набери воздух и сиди… ПОКА НЕ ЗАДОХНЕШЬСЯ!

Последняя часть «пока не задохнешься» прозвучала на полной мощности. Эта разгадка оказала самое сильное действие на саму Элю, она буквально рыдала и стучала себя кулаком по груди, чтобы прекратить приступ смеха. Потом остановилась и сказала довольно спокойно и рассудительно:

– Я каждый раз впадаю в истерику. У меня плохое чувство юмора.

– Пожалуй, это лучшая загадка, которую я когда-либо слышал, – сказал Леонард и переглянулся с Мариной.

В ответ на этот комплимент она опять сползла со стула и закрыла лицо краем скатерти. Потом поднялась, оставив лицо закрытым так, чтобы остались видны одни лишь счастливые сияющие глаза.

– Разрешите узнать, если можно, чем вы занимались до того, как поступили работать в желтый дом с греческим фасадом и решили написать пьесу?

Леонард ответил, что ничем особенным не занимался, а вообще-то, занимался всем понемногу, что практически одно и то же.

– Чем же, например?

– Например, я танцевал и пел.

– Не может быть, не может быть! – закричала Эля и захлопала в ладоши. – Спойте мне, пожалуйста, что-нибудь прямо сейчас, я вас очень прошу. Здесь так жарко, невыносимо жарко, спойте о жаре.

Леонард почему-то вопросительно посмотрел на Марину, та кивнула. Его глаза азартно загорелись, и без всякого стеснения он загорланил на весь зал: «Ой, мороз, мороз, не морозь меня, не морозь меня – моего коня!» Получилось довольно неожиданно. Немногочисленные посетители удивленно обернулись, а Эля и Марина засмеялись и захлопали в ладоши, Эля – с восторгом, Марина – немного сконфуженно.

– Вы уже печатались? – спросила у Леонарда бесстрашная маленькая леди.

Леонард вначале замялся, а потом попытался ответить, правда, не совсем уверенно. Он сказал, что у него есть несколько рассказов, но он – не очень-то плодовитый писатель. И принялся объяснять, что издатели – это настоящая банда… Им нужно, чтобы все было написано правильно, выдерживая так сказать линию… и все такое.

– А о чем вы пишите свою пьесу?

– Это веселая комедия о разных знаменитых капитанах, о героях Стивенсона, которого ты не любишь, Александра Грина и в таком же духе.

– А, я знаю, это что-то типа радиопередачи «Клуб знаменитых капитанов». Мне кажется, вам надо избегать всяких детских глупостей. И не нужно писать ужасно длинно и многословно! Я предпочитаю рассказы об униженных и оскорбленных.

Леонард с Мариной переглянулись.

– Об униженных? – переспросил Леонард.

– Мне интересны все жалкие и ничтожные. Я всегда подбираю брошенных котят и тащу их домой. Пишите, пожалуйста, о великодушии и сострадании, я вас очень прошу.

Леонард сказал… он надеется, Эля понимает, что такое сострадание. Доводилось ли ей самой проявлять сострадание к кому-нибудь, кроме брошенных котят?

– Да, у меня есть это в характере. Я ужасно люблю помогать, если у кого-то возникают проблемы. Только результат получается обратный.

Леонард с Мариной попросили, чтобы она рассказала что-нибудь в этом духе.

– У нас в школе появился новичок. Леша Моралов. Он с родителями приехал из Махачкалы. Там учат хуже, чем в Ленинграде. И он вообще ничего не знает. Такой жалкий, я его и пожалела. Вот он и попросил меня помочь. В общем, зря я ему помогала. Почему? Все равно ничего не получилось. Он – тупой, к тому же противный – потный, задастый… А еще он пытался мне под юбку залезть. Не подумайте, что я какая-то ханжа. Если бы это был мальчик, который мне нравился… тогда совсем другое дело. Честно говоря, у меня еще не было никаких романов. А этот Моралов какой-то убогий. А еще и нахальный. Я его выгнала. Потом он напросился, чтобы ему помогал наш отличник Алик Вексельман. Ходил к нему домой после школы… Аж целых два месяца. Алик возился с этим тупицей, его мама кормила этого Лёшку обедами, в общем, приняла его как своего. А тот отплатил им вполне, гадости всякие говорил об Алике. Типа того – что с него, с Алика, взять, он же еврей. Гадость какая! Не зря наш чертежник Булыжкин Иван Петрович издевательски называл Лёшку Махач-Мораловым. В общем, зря я его пожалела. А есть такие, которых обязательно надо пожалеть.

Леонард спросил, кого, по ее мнению, надо обязательно пожалеть?

– Мне, например, вас очень жалко. Вы такой интересный и необычный, а у вас, как мне кажется, ничего толком не получается. Что надо сказать человеку, который икает?

– Ты уже спрашивала у него, – сказала Марина.

Эля толкнула ногой ногу Леонарда и повторила вопрос. Леонард сказал свою версию: «Набери воздуха и жди, пока не перестанешь икать». Эля состроила обиженную гримасу, отвернулась и резко встала в пылу праведного гнева, не сгибая и оставив выпрямленной левую ногу. Резко взмахивая руками, она поковыляла к столику отца, прежалостливо припадая на прямую, будто бы не сгибающуюся левую ногу. По-хозяйски уселась рядом с отцом, взяла чашку чая обеими руками и стала о чем-то оживленно говорить с ним, обсуждая, видимо, беседу с новыми знакомыми. Леонарду очень хотелось, чтобы Эля взглянула на него, но она, судя по всему, не собиралась оборачиваться. Через некоторое время, сочтя, видимо, паузу достаточной, она встала и, как ни в чем ни бывало, вернулась к их столику.

– Нам пора идти. Я вас очень прошу простить меня, мне чрезвычайно стыдно за свою прическу. Я выгляжу как настоящее чудовище.

– Ничего подобного, – сказал Леонард. – Я лично вполне оценил, какие у вас замечательные, волнистые волосы.

Он сказал также, что очень рад познакомиться с такой милой и хорошо образованной девочкой. Марина присоединилась к нему. Эля кивнула.

– Этого следовало ожидать. Я очень общительна для своего возраста. – Эля снова коснулась своей прически. – Вы с Мариной еще собираетесь быть здесь? Мы приходим сюда с папой каждую пятницу после занятий в музыкальной школе.

Леонард сказал, что он бы мечтал об этом. Но не знает точно, когда еще он сюда заглянет. И насчет Марины тоже ничего определенного сказать не может, правда, Марина?

– Иначе говоря, вы не знаете, встретимся ли мы, – сказала Эля.

Она не отступила от стола. Наоборот, плотно соединила ноги и, посмотрев вниз, подравняла носки своих туфель. Надо сказать, что это получилось отменно – все заметили ее стройные ножки и точеные щиколотки в коротких белых носочках.

– Хотите, я вам напишу? – спросила она, немного порозовев от смущения. – У меня неплохой слог, вам будет не стыдно за меня.

Леонард ответил, что будет счастлив, и они обменялись адресами.