Если женщина…

Лицо Марины стало похожим на следователя, которому необходимо срочно закрыть дело о шпионаже.

– Такой… официант… с прыщиками.

– Как же мы теперь туда попадем? – спросила Михнушева.

– Может, рассосется, – предположил Гриша.

Однако толпа оказалась злокачественной и рассасываться не собиралась, даже, кажется, росла. Марина крепко взяла Гришу за талию и стала проталкивать вперед. Лукич и Михнушева принялись помогать.

– Кричи: «У меня приглашение!» – приказала Марина.

– Как же я буду кричать? – упирался Гриша. – Никто же не кричит.

– Я сказала – кричи!

– У меня приглашение… есть, – нетвердо начал Гриша. – У Володи…

– У нас у всех приглашения! – вдруг мощно выкрикнула Марина.

Лукич и Михнушева поддержали ее. Молодой швейцар посторонился, и толпа выдавила их в ресторан.

– Володя! – успел крикнуть швейцар. – Твои, что ли?

– Мои, мои! – обрадовался официант, словно увидел жену, детей и собственные сбережения вместе взятые.

В честь праздника в петлице у него была красная гвоздика.

– Раздеваемся и проходим к десятому столику! – сказал официант.

Тут снова раздалось:

– Володя, твои, что ли?

Официант извинился и бросился встречать следующих клиентов.

Мужчины сдали плащи в гардероб и стали ждать женщин. Марина упорхнула в дамскую комнату, а Михнушева стояла перед зеркалом и подводила губы. Вскоре нижняя стала похожа на яркую гусеницу.

– Ничто так не красит женщину, как ресторан, – сказал Лукич.

Михнушева повернулась к нему и процедила:

– Лукич.

Черноволосая, стройная, в блестящем зеленом платье и зеленых туфельках, она смотрелась не то чтобы красавицей, но женщиной в своем стиле. Гриша невольно засмотрелся. Михнушева перехватила взгляд и сказала:

– Вот так!

И показала язычок.

Выпорхнула блестящая Марина. Она была в своем красном коротком платье. Гриша обреченно вздохнул. Чем красивее бывала теперь любимая, тем она казалась недоступнее. А длинные стройные ноги в блестящих черных чулках возбуждали в Грише только одно желание – укрыть их чем-нибудь плотным и тяжелым. Самое ужасное было в том, что любой мужчина в этом ресторане мог сейчас подойти к Марине, пригласить на танец, обнять, прижать к себе, и Гриша не в силах будет помешать, да и Марина сама не захочет, чтобы он помешал…

Когда подошли к десятому столику, Грише стало дурно. Он давно уже не видел столько редких продуктов вместе. В голове включился было калькулятор, но тут же сломался. Мешали волнение и незнание границ честности официанта. Подумалось: «Можно, наверное, не все есть?»

– Ой! Рыбка! – воскликнула Михнушева. – Люблю рыбку!

– А я уж было разочаровалась в тебе, – проговорила Марина и гордо посмотрела на Лукича.

Гриша немного оттаял и подумал, что если уж жизнь делает из него гусара, то нужно по крайней мере хотя бы насладиться этим чувством.

Когда подняли фужеры с шампанским за день вооруженного восстания, он позволил себе сказать:

– У меня сегодня был блиц…

– Криг? – спросил Лукич, слизывая икру с бутерброда, и пояснил, – Мне масло вредно.

– Врачи разве масло не едят? – спросила Марина.

– Ты же знаешь мои принципы… – ответил Лукич.

– А вы – врач? – удивился Гриша.

– Рентгенолог, а что?

– Все насквозь видит, – сказала Михнушева без радости.

Выпили шампанского, потом – водочки, а когда с эстрады задушевный мужской голос объявил: «Раз, два, три… Дорогие друзья! Наш праздничный вечер, посвященный годовщине революции, мы начинаем веселой песней о красавице Одессе…», мысль о расплате с официантом Вовой достаточно затуманилась.

В зале задвигали стульями, зашуршали вечерние платья… Оркестр сделал песню. Гриша радовался громкому звуку, можно было молчать. Потом заиграли песню о погибшей любви, и рентгенолог увел Марину танцевать. Гриша улыбнулся пустому стулу, показывая, как он рад этому событию, и стал хмуро смотреть в зал, стараясь не видеть любимую в чужих руках. Вертелась, правда, успокоительная мысль: «Он все-таки врач…»

– А вы кем работаете? – задушевно прокричала Михнушева.

Гриша вздрогнул, ответил сквозь музыку:

– Заведующим… лабораторией.

– Секретной?

– Видимо… да!

Первое слово Гриша сказал тихо, а второе почти прокричал. Михнушева улыбнулась, как девушка с плаката-календаря и спросила:

– И что же вы там секретничаете?

– Конструируем объекты!

«Конструируем», правда, далось уже с трудом. Михнушева придвинулась и снова спросила:

– А какие?