Жёлтая виолончель

11. Зена приносит к краю заражённой зоны. Люди в скафандрах. Зена принимают за шпиона. Допрос. Подслушивает слова о ракетном ударе.

12. Зен бежит из плена. Удаётся пролезть в ракету. Полёт».

Я всё это отлично представлял себе. Ярко, красочно. Как Зен в первый раз увидел море и забрался в лодку, найденную на берегу. Как эту лодку швыряло волнами, а Зен лежал на дне лодки, вцепившись в скамеечку, и думал, что ему пришёл конец. Как валялся на берегу и плакал от того, что его мечта осуществилась, но не принесла ничего, кроме огорчения. Как окружили его люди в шлемах. Как не верили, что на заражённой территории ещё кто-то живёт. Как Зен случайно узнал, что они испугались и решили уничтожить странный народец. Как пробрался к ракете.

Дальше, конечно, шло уже что-то из области фантастики. Я ещё не решил, то ли Зен полетит на ракете верхом, то ли каким-то чудесным образом заберётся внутрь. Главное, что он полетит к пумарам вместе с ракетой. И взрыв уничтожит там всё живое. Кроме Зена, у которого, как окажется, есть редкая мутация, дающая ему возможность выжить практически в любых условиях, и Элемента, который верит в свою неуязвимость и поэтому остаётся жить вечно. Он расскажет Зену историю нашего мира и бесконечных войн, и они останутся вдвоём посреди огромной выжженной территории…

Мрачновато это всё было. Наверно, я и не мог ничего другого написать. Но для кого это всё? Детям читать такое нельзя. Взрослым неинтересно. Должно быть, я писал это для себя. Но вокруг светило солнышко, летали птицы и даже бабочки, ветерок приятно ерошил волосы. Не хотелось писать о ядерных взрывах. Я убрал тетрадь и двинулся к выходу из скверика, где находились палатки с шаурмой. Скоро я уже чувствовал её запах – манящий, возбуждающий аппетит. Он щекотал мне ноздри и заставлял шарить по карманам в поисках денег.

Я чихаю. Начинаю чихать ещё во сне, а сопля – правда, теперь не зелёная, а голубая – вылетает из носа уже наяву. Где я?

Сажусь на диване. Вспоминаю, как некая девушка-мутант по имени Вера притащила меня сюда. Нет. Что-то не сходится. Я помню, как раздевался. Сейчас я в джинсах и футболке. Причём футболка чистая, почти сухая. Я спал так? Кто же меня одел? И точно ли я там, где был в прошлый раз?

Рассматриваю комнату. Наверно, это самая необычная обстановка из всех, что я встречал в жизни. Хотя и неудивительно, я отчётливо помню только квартиру Жупанова. Так вот это совершенно на неё не похоже.

Комната маленькая. Наверно, метров десять. Но кажется просторной. Должно быть, потому, что мебели практически нет. Маленький стол, на котором стоит древняя магнитолка. Деревянный стул. В углу эллиптический тренажёр, стойка с гантелями и дисками для штанги, а также сложенная раскладушка. Вдоль стены стопками лежат книги. Под потолком натянута верёвка, на которой висит несколько плечиков с одеждой. Ничего женственного – футболки, джинсы. На той же верёвке висят, покачиваясь, несколько напоминающих полки конструкций из ткани, в которых лежат ещё вещи – одежда, какие-то мелочи. Сбоку от дивана – мольберт. На нём холст с недописанной картиной – дом на берегу мрачного моря. Кажется, это всё. А, нет. В другом углу свалены грудой разрисованные листы ватмана, плакаты на деревянных палках…

На левом запястье чистый бинт. А где моя изолента? Чувствую себя хорошо. Живот не болит. Горло вроде тоже. Только нос забит соплями. Высморкаться бы… Я встаю. Небольшая слабость, синяя пелена вокруг, но в остальном всё в порядке. Ванная должна быть там. Выхожу в маленький коридорчик. Открываю дверь в санузел. Совмещённый. Ну да, квартирка-то старенькая. Но, что удивительно, не производит она впечатления убогой. Всё прилично, чисто, всё на своих местах. Нигде нет старого барахла. В ванной – зеркальный шкафчик. Простой, но приличный и современный. Зеркало блестит. В нём отражаюсь я. Странно. Щетина совсем короткая, будто вчера брился. Да и выгляжу, в целом, нормально, только похудел.

Включаю воду. Сморкаюсь в раковину. Аккуратно смываю всё, споласкиваю лицо. Сбоку на крючке висит голубое полотенце. Мне неудобно вытереться им. Не моё же. Ладно, так всё высохнет. Стряхиваю капли с рук в ванну. Выхожу.

Как раз открывается дверь. Входит Вера с пакетом. По лицу непонятно, в каком она настроении.

– Привет, – говорит она, снимая с могучего тела мокрую чёрную куртку. – Я так понимаю, уже совсем нормально себя чувствуешь?

– Привет, – отвечаю я. – Да, спасибо.

– Если будешь босиком ходить, то это ненадолго. Я же тебе тапки дала.

– Тапки? – не понимаю я.

Она смотрит на меня пристально, но молчит.

– А зачем ты меня одела? – спрашиваю я.

– Ясно, – говорит она, проходя мимо меня на кухню. – Значит, случилось то, о чём ты меня предупреждал.

– Что случилось? – иду за ней.

– Провал твой в памяти, – она ставит пакет на табуретку. – Что последнее помнишь?

– Ну, это… – говорю я. – Ты меня сюда притащила, живот щупала, кормила рисом. Потом уснул. А что, ещё что-то было?

– Ничего существенного, в принципе, – говорит Вера. – Просто ты тут уже третий день живёшь.

– Извини, – сказал я. – Не помню. А я что-то рассказывал про себя?

– Да всё рассказывал, – говорит Вера, убирая пакет в холодильник. – И про Иванова своего, и про работу.

– Хм, – я чешу в затылке. – А ты про себя?

– Я – нет, – отвечает Вера, отправляясь в комнату. – И не собираюсь.

Она садится на стул, берёт с тумбочки книжку и, раскрыв, начинает её читать. Я сажусь на диван, пытаясь осознать ситуацию и понять, что делать дальше. А, точно, вот и тапки.

– Я вот что хочу сказать, – говорит Вера, не отрываясь от книжки. – Я вообще принципиально против благотворительности. То, что я тебя подобрала – это минутная слабость. Понимаешь?

– Ага, – говорю я.

– Просто выглядел ты так, будто вот-вот концы отдашь. И взять тебя на день-другой к себе казалось небольшой тратой моих ресурсов, так что я на это пошла. Но долго здесь жить я тебе не дам. У меня своя жизнь. А ты должен сам научиться выкарабкиваться.

– Хорошо, – говорю я. – А разве я тебе мешаю?

– Сейчас, положим, не очень, но наверняка будешь мешать. И вчера мы с тобой сильно гавкались. Это мне тоже не нужно.

– Ругались? – удивляюсь я. – Из-за чего?

– Ты что-то хорошее про государство сказал, – отвечает Вера, косясь на меня. – Я уже не помню.

– Про государство? – мямлю я. – Ну, ладно, про государство не буду больше говорить. А что в государстве плохого?

– Заткнись, а? – Вера возвращает взгляд в книгу.

Я сижу и торможу. Что за книгу она читает? Она частично прикрывает рукой название, но мне удаётся рассмотреть «…dhon. Qu’est ce que la propriеtе?» Это что, по-испански, что ли?

– Слушай, – говорю я после минутного раздумья. – Я тебе очень благодарен, что ты меня спасла. Если хочешь, я прямо сейчас уйду. Мне намного лучше. В общем, как только скажешь уйти, я уйду. Только тогда от твоей помощи никакого проку. Я опять останусь на улице, простыну, заболею, и мне всё равно некуда будет пойти.

– Ну? – спрашивает Вера. – И какие предложения?

– Если бы ты мне дала немного времени, – медленно продолжаю я, – и чуть-чуть помогла сориентироваться, было бы лучше. Взамен могу тебе в чём-то помочь.

Вера откладывает книгу. Смотрит на меня, словно оценивает.

– И как ты собираешься ориентироваться? – спрашивает она.

– Пока не очень понимаю. Может, попробую знакомых найти. Может, работу какую. Не знаю. Подумать надо.

– И сколько тебе надо времени? – спрашивает Вера.

– Думаю, неделю, – мне кажется, я прошу о слишком многом, но уже готов уступить дней до трёх.

– Ничего ты не сделаешь за неделю, – говорит она. – Могу дать две. Но у меня два условия. Первое – ты слушаешься меня беспрекословно и выполняешь все мои правила. Второе – если мне что-то не понравится, уходишь по первому моему слову. Согласен, Хармс?

– Согласен, – говорю я. – А почему Хармс?

– Потому что о чём тебя ни спросишь, ответ «не помню», – отвечает Вера. – Тогда вот тебе первое поручение – свари компот.

– Компот? – переспрашиваю я.