Жёлтая виолончель

Последнее относится ко мне. Забывшись, я чуть не вступаю в комнату в ботинках. Краснею, суетливо стаскиваю.

– Ну, чай не еда, – говорит баба Наташа. – Чай – это повод поболтать.

Она разворачивается и неспешно идёт на кухню, поправляя на плечах лохматую голубую шаль, а мы в комнату. Садимся с Верой на старенький диванчик. Я разглядываю обстановку. Старый наполовину разложенный стол-книжка. Часы с кукушкой. В углу тумба, в которой можно узнать швейную машинку с ножным приводом. Сервант. Книжки в нём. Вазочка с греческим узором. Интересно, откуда я знаю, что он греческий? На полках серванта и машинке всё устелено голубыми салфеточками, вязанными крючком. И это я тоже откуда-то знаю, хотя сам вряд ли когда-то брал в руки крючок.

– Ладно, ты сиди, – говорит Вера. – Я пойду бабе Наташе помогу.

Я сижу. Вера встаёт. Немного подумав, я тоже встаю. Подхожу к серванту. Беру книжку. «Русские сатирические сказки народов Сибири». Листаю. Натыкаюсь на имя «Чельбунчун». Читаю. «Ну, – говурит, – дружья, ково штану большово промышлять буду акроме курупашочек». Я ничего не понимаю. Но такое впечатление, что я уже слышал этот текст. Я даже знаю, что дальше речь пойдёт про лису. И знаю, кто такой Чельбунчун. По крайней мере, у меня есть такое смутное ощущение. Я возвращаю книгу на место. Всё это меня немного пугает. Может быть, и правда, в моём прошлом есть что-то такое, чего я просто не хочу вспоминать?

Заходит Вера, вносит поднос с чашками, блюдцами и заварочным чайником.

– Ты чего тут торчишь? – спрашивает она.

– Да книжку интересную нашёл, – отвечаю я, и, возвращаясь на диван, добавляю шёпотом: – А я не мог эту бабу Наташу раньше где-то видеть?

– Мне-то почём знать? – говорит Вера и уходит снова. Через минуту они возвращаются вместе с бабой Наташей, которая несёт тарелку с хлебом, маслом, печеньем и сушками. Вера ставит на круглую резную подставочку старый чайник со свистком.

– Вы извините, что так скромно, – говорит баба Наташа, присаживаясь на потёртое кресло сбоку от стола. – Давно в магазин не ходила. Мне-то самой мало что нужно.

– Если хотите, мы сходим, – говорит Вера.

Баба Наташа отмахивается:

– Вот ещё. Если надо будет, сама лучше дойду. Разминаться тоже надо. Ну, что, Вера, у тебя нового? Как живётся?

– Да так, ничего, – отвечает Вера. – Вот, человека на улице только подобрала.

– Это хорошо, – говорит баба Наташа. – Вы чай-то наливайте.

Я дёргаюсь что-то сделать, но Вера уже разливает всем заварку и кипяток. Я беру печенье.

– А как же так получилось-то у тебя, что память потерял? – спрашивает баба Наташа, глядя прямо на меня. Её лицо освещено слева, из окна, и оттого выглядит рельефным, словно скульптура. Я точно её где-то видел раньше. – Избили, что ли?

– Не помню, – говорю я. – Помню, что вроде к психологу пошёл. И что он меня заставил забыть. А может, и не так всё было.

– У нас тоже мужик в деревне был, – говорит баба Наташа. – Не помнил ничего, без документов. Потом оказалось, что от алиментов скрывается. А вскрылось случайно. Пошли мужики толпой в баню, напились, полезли в женское отделение баб ловить. Ну, его одна послала и ковшом тяжёлым по башке. Он упал, лепечет что-то… Мол, что я на тебе, такой гадине, женился. Стали выспрашивать, пока пьяный, он и выложил всё. Живу в такой-то деревне, двое детей, зовут так-то. И вырубился потом. А проснулся уже в кутузке. Милицию мы вызвали. Дальше не знаю, что с ним было.

– Да нет, правда, я вспомнить мало что могу, – пытаюсь оправдаться я. – Хочу, но не могу.

– Не бывает так, – говорит баба Наташа. – Или можешь, или не хочешь. А давай я тоже тебя ковшом по голове? Авось поможет.

– Давайте, – говорю я. – Может, лучше будет.

– Ладно, – говорит баба Наташа. – Шучу я.

– А у вас как дела, баба Наташа? – спрашивает Вера.

– Да какие у меня могут быть дела? – баба Наташа ведёт бровью, изображая суровость, но глаза весёлые. – Скриплю потихоньку. То книжку почитаешь, то подремлешь, то радио послушаешь. Приёмник глючить начал, скотина эдакая. Может, посмотрите?

– Да проще новый, наверно, купить, – говорит Вера. – Что мы там сможем починить?

– А можно, я посмотрю? – робко интересуюсь я, откладывая печенье.

– Сейчас принесу.

Баба Наташа встаёт, уходит в угол комнаты и возвращается с небольшим потёртым приёмником с надписью «Вега».

– Столько лет работал, – говорит она, – а теперь артачиться вздумал чего-то. То есть звук, то нет. Отвёртка нужна?

– Да, – машинально отвечаю я, не в силах оторвать взгляд от этого чуда техники. С чего я взялся его чинить? Шансов ведь ноль. Ничего я не знаю о приёмниках.

Принимаю поданную отвёртку. Откручиваю семь винтов. Зачем столько? Снимаю крышку. Мать честная. Это же транзисторы. Да ещё такой толпой. Стоят на трёх ножках, как марсиане, и с любопытством рассматривают меня. И резисторы, крохотные, растянутые, как на вертелах, на своих проволочках-ножках над платой. И конденсаторы электролитические. Ой, какое старьё. Так. А сейчас что используется? Ну да. Микросхемы. Жуки такие многоногие. Это помню.

И где же здесь что сломалось?

– Вот, включаю когда, – словно слышит мои мысли баба Наташа, – иногда работает. А потом раз – и звук пропал. Постучишь по нему – иногда снова появляется.

– Ясно, – говорю я. Замечаю, что через моё плечо заглядывает Вера.

Про «иногда работает» звучит обнадёживающе. Скорее всего, контакт. Вот только где? Плата огромная, элементов на ней штук сто, тоненьких ленточек-проводничков ещё больше. Так. Давай разбираться, что где.

Снизу батарейки. Это понятно. Трансформатор для питания от сети. Мостик диодный. Справа подстроечный конденсатор. Антенна магнитная и выход для внешней. Ещё какая-то катушка. Кажется, колебательный контур. Не похоже, что поломка здесь. Дальше транзисторы. Это база, это эмиттер, коллектор. Понятно. Усилитель. Вроде всё цело. Дальше снова транзисторы. Ещё один каскад усиления, похоже, перед динамиком. Ага! Ножка одного из транзисторов воткнута в каплю припоя на плате, но просто болтается в дырочке. Отпаялась.

– А паяльника у вас случайно нет? – спрашиваю я.

– Вроде был у мужа покойного, – отвечает баба Наташа. – Можешь сам поискать? Вот здесь, в кладовке.

Она провожает меня в коридор, открывает крашеную голубым дверку встроенного шкафа, указывает на нижнюю полку.

Я лезу в пыльную кладовку мордой. Достаю монтировку, старый молоток. Надо же, и ручка тоже железная. Никогда такого не видел. Топор, ножовка. Ага. Извлекаю из-под кучи прочего барахла самодельную алюминиевую подставочку с паяльником, канифолью и припоем. Аккуратно сделано. И удобно.

– Какая подставка классная, – замечаю я.

– Это муж смастерил. Он тоже всё сам чинил, – говорит баба Наташа.

Остальное убираю назад, прикрываю дверцу. Возвращаюсь к приёмнику. Паяльник греется быстро. Уже расплавилась капелька металла от прикосновения тонкого жала. Ножка транзистора попала в плен. Дую на капельку, и та мутнеет, застывая. Собираю корпус. Включаю. Раздаётся громкий эфирный шум. Покрутив ручку, нахожу станцию, где вещают что-то про происки врагов.

– А ну-ка, дай сюда, – говорит баба Наташа, забирая приёмник в свои руки. Крутит настройку, находит лёгкую музыку. Её лицо расцветает.

– Молодец, – говорит она. – Починил. Вот, Верочка, и жених тебе подходящий.

– Чего? – возмущается Вера, стоящая рядом и удивлённо взиравшая мгновение назад на приёмник. Сейчас же на её лице написано благородное негодование.

– Ну, ты девушка хорошая, – объясняет баба Наташа, – а руки у тебя из попы растут.

– Почему это из попы? – возмущается Вера.

– А помнишь, как я тебя попросила полочку повесить? Всю стену мне изуродовала дырками.