Хулиганский Роман (в одном, охренеть каком длинном письме про совсем краткую жизнь), или …а так и текём тут себе, да…

Мне нравилось тут всё – и земляной пол из крепкой прометённой глины, и кровать с досками вместо сетки, и набитый охапками сена матрас… Вряд ли хозяйка поверила, что мы муж и жена, потому что в ходе застолья я пару раз уловил её взгляд, поощрительно усмешливый, из-за стола где та сидела среди прочих пожилых баб в парадных чёрных телогрейках-«плюшках» и многослойных платках в клетку расхристанных по плечам…

Свою одежду мы сбросили на стул и взошли на супружеское ложе, каким оно было и сто, и двести лет тому в этих самых хатах затерянных в таких же вот сугробах. Луна неохотно уплыла из окошка в тёмное небо, откуда ей уже не получалось наблюдать игрища пары молодожёнов прессующих сено в попеременных концах кровати вросшей в земляной пол древней хаты…

В конце второго дня пиршества Ира меня приревновала к местной красотке, посланцем от которой брат Веры, он же Моцарт. Я толком не врубился, что именно сквозь свадебный галдёж он прокричал на ухо мне.

Покинув зал следом за ним, я оказался в заднем дворе, где красивая, в общем-то, красотка закатывала театрально-патетическую истерику на затоптанном снегу как бы вроде рвалась из рук пары подружек в таких же лёгких нарядных платьях. Группа молодых зрителей, что тоже вышли просвежиться, толпились тут же выкрикивая советы подружкам и увещевания актрисе. Без наименьшего участия в этой любительской постановке, я развернулся уходить и напоролся на непрощающий взгляд Иры. За столом мне пришлось долго убеждать её, что я не имею никакого отношения к выбрыкам поддатой красотyли. Меня поддерживала Валентина, женщина замечательного телосложения, по ту сторону Иры. За нею сидел мелковатый, на фоне её мощных форм, Армянин.

Его Армянская принадлежность выяснилась, когда в сгущающихся сумерках он повёз нас прокатиться… На улице выводящей к Московской трассе, пышнотелая Валентина сказала ему притормозить и вышла из Жигулей накричать на своего допоздна заигравшегося сына, пятиклассника Толика. Мальчик отвечал матери на чистейшем Украинском, и это резко выламывало, как и снег зимы вокруг своим резким контрастом с Негритянским лицом мальчика.

Впоследствии Ира мне объясняла, что Валентина родила Толика после того, как поработала в кафе-столовой в Киеве или, может, устроилась в столовую, после того, как родила, с ними всегда какая-нибудь путаница, я имею ввиду со столовыми, которые к тому же и кафе.

Текущий спутник жизни Валентины, Армянин, не вмешивался в процесс воспитания. Мы выехали на трассу и через пару километров остановились на заснеженной обочине. Водитель включил кассетный магнитофон в приборной доске и достал бутылку шампанского с укутанным фольгою горлом.

(…красота Армянской музыки доходит не с бухты-барахты, к ней нужно обвыкнуться. В ту пору для меня она оставалась за семью печатями, но я терпел – кто катает, того и музыка…)

Патрульная машина остановилась на дороге и два мента в шинелях и, несмотря на зиму, фуражках подступили к Жигулю. Армянин вышел провести переговоры, а заодно объяснить, что тут у нас всё путём. Тем временем Валентина начала возмущаться, что меня с Ирой определили на постой в такую развалюху и заявила о своём намерении донести это возмущение до родителей невесты, которым она тоже родственница. В результате, на вторую ночь нас приютила большая обустроенная хата в зажиточной части Борзны.

Луна на новом месте не подглядывала, лишь неяркий отсвет её пробивался к нам через стеклянную дверь смежной веранды. Сетка кровати оказалась слишком скрипучей и пришлось сбросить матрас на доски крашеного пола. В общем-то, ничего, хотя не настолько, как в предыдущую ночь…

В Нежин нас отвозил Армянин… По дороге, я зачем-то думал про Толика, мальчика Негритёнка. При виде его Борзнянские бабы отвешивают челюсти и крестят морщины своих лиц. Каково это – видеть, что ты не такой, как все?

(…дед Пушкина был чистопородным Эфиопом, но тот хотя бы в детстве успел встретить нормальных людей. Которые не станут у тебя за спиной креститься…)

Когда мы у Общаги покидали машину, Армянин попросил меня чуть задержаться. Ира отошла, а он стал расспрашивать не знаю ли я адрес красотки с театральными замашками, она тут учится в каком-то техникуме. Я не знал и знать не хотел…

Мы с Ирой поднялись в свободную комнату на третьем этаже и после получасовой качки на более привычной сетке, она сказала что почувствовала нечто такое, чего с ней раньше не случалось… Аллелуйа! Значит не зря я из кожи вон лез все эти полтора года. Или ей просто стало меня жалко?

~ ~ ~

Как уже говорилось, в феврале я отправился в горбольницу из-за своей неумолимой верности принципам. Спустя неделю Наташа нашла меня там. На всей улице Декабристов в Конотопе телефон был только в № 26, через четыре хаты от родительской. Их номер я не знал, а если бы и знал вряд ли б догадался позвонить. В конце концов, полторы недели не два года…

Я вышел из палаты и в конце коридора мы опустились на один марш лестницы в подвал. Наташа вынула свои сигареты с фильтром, я забил косяк и мы смешали дымы.

– Ну а ещё ты как вообще? – спросила моя сестра, когда я уже рассказал ей про оборзелую Пилюлю.

– А ещё у меня есть Ира, – сказал я и начал поспешно убеждать сестру, что Ира вовсе не такая, как все, ну совсем нет.

– Ну-ну, – неопределённо ответила Наташа…

Когда меня выписали, я вдруг почувствовал, что борьба за правое дело меня неслабо подкосила. По дороге в Общагу пришлось даже отпустить уши моей кроличьей шапки и оставить болтаться. Никогда прежде даже в самый жестокий мороз я до такого не опускался, а только потирал свои уши о поднятый воротник овчинного полушубка и требовал у продавщицы привокзального киоска продать мне бутылку отмороженного пива и пил, без внимания к её жалостливым уговорам, мелкими глотками сквозь колечко пивного льда растущего на глазах – вот-вот замкнёт горлышко бутылки… А теперь до чего докатился? И сколько бы не умничал Минздрав, нет ничего опасней для здоровья, чем больница…

В разгар весны, ко мне подошёл Витя с МузПеда. Тот самый, с древне Римской стрижкой завитков его жёлтых волос, которому на первом курсе я одалживал свою гитару, а он потом дал мне ключ от ничейной комнаты на пятом этаже. А теперь подошёл с просьбой за своего сокурсника Володю.

Так чё сам-то не подошёл? Мы ж вместе играли в составе сборной МузПеда с АнглоФаком в институтском КВН и заняли почётное третье место из трёх имевшихся. Жюри подсуживали внаглую ФилФаку и ФизМату, суки.

Ну он вроде как бы стесняется. В общем, у него жена забеременела, он должен кровь сдать для аборта, а у него ещё лечение не кончилось. Три пера, сечёшь?.

Ага, усёк. Конечно сдам за него, какие проблемы. Они же выдали мне ключ для нашей любви с Надей… Стакан крови что? Весной такого добра не жалко. Надя и не такого стоит…

Мужской туалет на третьем этаже Общаги, помимо своего прямого назначения, ещё и заставлял студенчество очнуться от своей аморфной спячки. Масса, которая клеит листовки, уже не безропотная толпа. И тут не агитатор-одиночка, это уже мода такая пошла. Но самым рьяным органам со всеми их сексотами ловить тут было нефиг – заголовки центральных газет, даже вырезанные и посаженные на клей, к делу не пришьёшь.

В туалетах Общаги, как и в любых других туалетах общественного пользования, чистоплотные люди на сиденья унитазов не садились, а вставали на них, чтоб опуститься на корточки, как над очком, до того негигиенично те были затоптаны предшествующими пользователями. Большинство населения полагали, что для того и нужны сиденья, чтобы не скользить ногами как на голом фаянсе унитаза. И в такой, отчасти птичьей, позе облегчающийся неизбежно оказывался нос к носу с внутренней плоскостью запертой дверцы оклеенной упомянутыми заголовками, без всякой системы, без каких-либо подрывных комментариев. Просто такой себе коллаж ни о чём типа как. Однако оставшись один на один с запершимся в кабинке индивидом, эти заголовки постепенно наполнялись странным смыслом, навеивали извращённые подтексты, понуждали сидельца взглянуть на них под углом никак не предусмотренным редакцией печатного органа. Присед над унитазом проливал какой-то игривый свет на вполне банальные, ежедневные:

"Ответим на Заботу Партии

Цепь Крепка Своими Звеньями

Всё Те Же 45 Минут

Качество Прежде Всего

По Ускоренному Графику

Никакой Амнистии Бракоделам!

Во Имя Мира и Процветания"

Сила, так сказать, обстоятельств пробуждала отзыв на подспудное. И этот туалетный юмор доплёскивался из кабинок до кафельной облицовки стены напротив с её двумя писсуарами…

Как всегда, я проскочил мимо первого из них под заголовком:

"Воды Севера Потекут на Юг"

и тормознулся у второго, с двумя разъяснениями из двух разных газет:

"Биатлон – Спорт Смелых

Наша Цель – Коммунизм"

Я поссал и при финально осушающем встряхе хуя явилось незнакомое ощущение жжения. Опустив взгляд, я проследил как непонятная мутная капля лениво выползла из глазка мочеточника. Я обмер… что?!. Нет! Не может быть!

Но никакой немой мольбой не отменить факт, что тремя днями ранее, по глупому стечению обстоятельств, в тот миг, когда в комнатах Общаги вырубили свет, в моей никого не было, кроме случайной четверокурсницы, которую я разложил на ближайшей койке. Это произошло чисто механически, на рефлективном уровне. Она во мне никогда ничего не вызывала, ну говорю ж – дурацкое стечение. С ней я почувствовал не больше, чем партнёры Люси Манчини из Крёстного Отца, до того как её подправил хирург по этим вопросам, приятель д-ра Кеннеди. Натурально типа как в церковный колокол…

Зуд и жжение не прекращались, всю полигамию пришлось отставить в карантин на неозначенный период. Двойка посоветовал проконсультироваться у Доктора Гриши, который понимающе покивал и согласился, что в общежитии уже отмечены несколько случаев заражения гонореей.

Какая нах!.. чё, в натуре, гонорея?

Да. Симптомы очень сходны, но для окончательной ясности необходим лабораторный анализ семени.

Что за ё… э… то есть… Но я ж не знаю как. В жизни не дрочил.

Доктор Гриша вызвался помочь. Мы заперлись в одной из комнат – он, я и Света. Ну она на всякий, как бы вспомогательный контингент… Из своего большого мягкого портфеля Гриша выудил стеклянную пробирку с пробкой и отдал мне, для сбора материала на анализ. Я спустил джинсы и трусы до колен и опустился на стул для предстоящей процедуры. Гриша сел на койку напротив. Света рядом с ним, если что – на подхвате.

Он начал гонять мою крайнюю плоть по залупе, туда-сюда. Все трое с напряжённым вниманием уставились на торчащий хуй, по которому ускоренно мельтешила кисть Гришиной руки, вверх-вниз… Через пару минут врачебной помощи, Гриша начал часто сглатывать слюну и объявил изменившимся голосом, что пенис слишком сух и требует увлажнения.

Меня порадовало присутствие Светы, хоть какой-то сдерживающий фактор от его человеколюбия и стремления помочь. И я сказал, да ланна чё там, я уже врубился, совсем несложно, только пробирку с собой, наверно, заберу, да?

Я застегнул джинсы, а на прощанье Гриша дал мне очень хорошее средство, Рифадин в капсулах…