Хулиганский Роман (в одном, охренеть каком длинном письме про совсем краткую жизнь), или …а так и текём тут себе, да…

Этот молодой чернявый ходил в длинном кожухе и на мой полушубок не зарился. И он куда был романтичнее повышенного капитана или, может, не успел ещё облениться. В всяком случае, секретные встречи со мной назначались в различных городских учреждениях. То в ЗАГС позовёт, когда тот закрыт уже после рабочего дня, то в Туристическое Бюро приглашает. Однажды на кухне пустой квартиры на четвёртом этаже пятиэтажки недалеко от главной площади. На ту встречу он привёл своего нового начальника. Когда-то таких называли «интересный мужчина» – седые волосы в стрижке бобриком над моложавым загорелым лицом, сразу чувствуется Европейская лакировка. Из Венгрии его за что-то там попёрли в это захолустье, вот он и заинтересовался шестёркой, через которого его предшественник поднялся в Киев. Однако стать и ему трамплином я не мог. Кончились игривые времена, я этого дерьма нахлебался по полной.

Чернявый чуть не плакал от моего неизменного доноса, что нынешняя студенческая молодёжь это застойно аморфная масса, безразличная ко всему, кроме наличия сала в их «торбах». Но и ему помочь я не мог ничем, потому что в одностороннем порядке завязал сотрудничество и перестал стучать на студентов. А ему, неуёмному, так уж хотелось что-нибудь нарыть, ну хоть что-то. От рьяности он даже подослал своего секретного сотрудника в Комнату 72, на случай если я двойной агент и у меня под койкой подпольная типография.

Конечно, этот сексот мне не представился, как стукач с рабочим псевдонимом «Вова», но я его всё равно вычислил. Нормальный ФизМатовец меня попросит, чтоб я подтянул его по Английскому? При моём-то имидже? То-то и оно. А этот умник начал гнать мне дуру, что такую идею ему подсказал не юный кагебист, а наше проживание в одном общежитии. Ну конечно, Вован! Нет проблем!

И вот он приходит, я гостеприимно предоставляю ему сидячее место на койке первокурсника и называю номер упражнения из учебника, с которым он явился для отвода глаз. Сексот приступил к исполнению задания. Теперь я могу вернуться за стол к игрокам и начатой «пульке» в преферанс. Ну и что, спрашивается, он украдкой запишет для доклада чернявому? «Семь треф», «вист», «пас», «мизер»? В те беззаботные времена Минздрав ещё не докатился, чтоб штамповать угрозы на пачках сигарет и табачный дым беспечно плавал по 72-й, свиваясь в многослойные клубы. Некурящий «шестёрка» убедился на собственной шкуре, что стукачество опасно для здоровья. С него хватило всего пары уроков, чтобы подтвердить, да, студенчество беспробудно аморфно – всего две копейки за вист.

Но упёртый молодой однажды продиктовал мне донос на Жомнира. Правда, без какого-либо компромата, просто, что в такой-то день, в такой-то час Жомнир выходил из Лингафонного кабинета. Всё. Точка.

Ну Лингафонка это не явочная квартира, слишком людно. Там кроме лаборантки за своим столом ещё и куча первокурсников за стеклянными дверями кабинок, сидят попугаят записанные на плёнку тексты Meet the Parkers из наушников на своих головах. Ни с какой стороны не подходящее место для разжигания Украинского национализма. Я так думаю, диктант ему понадобился, когда пронюхал, что я бываю на дому у Жомнира из-за моих переводов в Translator, с которыми я так и не завязал. Такая бумажка всегда пригодиться может: —«Почерк узнаёте, Александр Васильевич?»

Моим последним заданием стал контакт с Американцами. Тогда в Киеве проходила 10-дневная Сельскохозяйственная Выставка США и по инструкции мне следовало посетить её и завести знакомство хоть с кем-нибудь из выставочного персонала. Я взял Славика с собой и мы махнули электричкой в Киев, а там на территорию Республиканской ВДНХ, где заокеанские товарищи проводили это мероприятие в жестяном ангаре внушительной внешности.

Американец да ещё живьём, в те времена был экзотикой, так что толкучка на ту выставку оказалась погуще, чем в Мавзолей Ленина на Красной Площади в Москве или в передвижной зверинец воскресным днём в Конотопе. Внутри, под гнутыми стропилами арочной крыши, над волнами толпы парил чёрно-белый Джимми Картер как бы ведущий Ангарного Шоу с наилучшими пожеланиями Советскому Народу, белым по чёрному. А течение несло тебя дальше, змеясь меж турникетов и барьерчиков, что поблескивая рассекали пространство на отсеки по обе тороны от основного русла – трактора, косилки с сеялками, картинки фермерского счастья. Смотрю – в загородке из тех же барьеров, свинья надувная да вся такая симпатяшка, на боках цветы нарисованы, большие, в стиле мультика Битлз Yellow Submarine. А и рядом с тем психоделическим созданием девушка стоит, но живая. Не совсем в моём вкусе, если не знать, что Американка, во второй раз и не глянешь даже.

В общем, стоит там и попискивает как заведённая «This is a piglet! This is a piglet!» Глаза обалдело распахнуты, но ничего не различают, а только отражают остекленелостью своей толпу, которая не первый час уж валит мимо, как Ниагарский водопад, без отклика на её призыв, без мало-мальски привычного лица. Жалко стало, притормозил я у её загородки:

– Hey, girl, – грю. – Call it porosyonok.

– This is a piglet! This is a piglet!

(…в ту пору две великие державы не доросли ещё до диалога…)

Вышли мы со Славиком и раскумарились на промозглом весеннем ветру, что гулял вокруг гигантского Ангара. А как вернулись в Нежин, я чернявому донёс, что эти Американцы слишком интровертны для контакта. Он понял, что на интровертных, как и на аморфных карьеру не построить и – закручинился…

Та невыполнимая миссия оказалась последней потому, что вскоре я вырыл яму, в которую упасть… Чернявый кагебист меня уже вконец достал своими домогательствами написать донос, а не играть с порядком слов и предложений. И тут подвернулось самое оно – и ему в радость, и мирным гражданам не в убыток… В институтской читалке на втором этаже Нового Корпуса, я перелистывал биографию Богдана Хмельницкого и на одной странице увидал пометку, культурно, карандашиком – «Богдан Хмельницкий предатель Украинского народа». Вот этот карандаш я и заложил в следующем доносе.

Как он окрылился весь! Назвать пособника воссоединения России с Украиной предателем – тут так и пёрло махровым Украинским национализмом.

– А страница какая?

– Ну где-то в середине.

В общем, книгу арестовали, вышли на подрывную страницу и на следующей секретной встрече:

– А это ты в книге писал.

– Что?!

– Почерк твой, вот что. Лучше сам, по-хорошему признайся. – И начинает угрожать мне полномасштабной экспертизой. Через две недели, объяснил, что буква «а» у карандаша очень на мою похожа, но чуть-чуть другая, так ему графолог говорил. Но—что характерно—даже не извинился.

Короче, я типа обиделся и перестал ходить на эти гадостные свиданки, сколько бы он ни семафорил своей газеткой. А при случайных встречах в городском транспорте его поползновения к общению упирались в безразличную незаинтересованность постороннего. Ему, похоже, дошло, что от такого сексота прибыли, как от пары тузов в прикупе, когда играешь мизер с дырками, и отвял. Так в архивах КГБ прекратили скапливаться доносы моим почерком с подписью «Павел», о чём я ни разу не пожалел. Особой любви между мной и органами никогда не было…

~ ~ ~

(…да, но теперь придётся отмотать назад – что это за Славик с Двойкой?..)

Два первокурсника, они пришли в мою общажную жизнь на смену Фёдору с Яковом. Славик из Чернигова поступил на Английский факультет и даже поселился в одной со мной комнате. И он тоже служил в стройбате, однако отбыл свой срок чмошником, на должности завскладом. Следовательно, происходил из зажиточной прослойки общества. Ну в смысле, родители располагали средствами для проведения успешных переговоров с командованием его воинской части.

(…много чего в моей жизни потекло не вызывая вопросов, потому что школа не учит анализировать, тебе там вкладывают знание, будь добр запомнить, принять за положенное и – живи дальше в согласии с навешанною тебе лапшой. Теперь я знаю отчего в нашей великой Советской Отчизне трудящихся на благо трудящихся, с равными правами для любого и каждого, у некоторых людей права оказывались равнее среднестатистических.

Да только вот не получается передать мою нынешнюю умудрённость тому невежде волосатику, довольному его/моим благим неведением. Не дотянуться, не докричаться, не могу я прожить свою жизнь заново, могу только пересказать… Но эй! Какая нахрен разница?. Может, те сверхравные приблудный клад нашли у себя в дымоходе…)

В стройбат он тоже угодил из-за зрения, которое скрывал за дымчатыми стёклами очков. Длинный чуб из прямых каштановых волос покрывал его лоб наискось—от края и до края—вдоль оправы очков и свою верхнюю губу он не брил, а иногда ножницами равнял женственно мягкую поросль.

Прошедшему школу стройбатовской службы не нужно пояснять смысл и происхождение всеобъемлющего всепрощения и всепонимания во взгляде сожителя по комнате после недолгой отлучки в Графский парк. Бывший стройбатовец найдёт в себе решимость задать прямой вопрос и—после прямого ответа—попросить. В просвещённых кругах это называется «упасть на хвост».

Дурь сплотила нас, сделала, практически неразлучными. Вспоминается случай зимнего подсоса, когда посреди недели я сорвался в Конотоп, трёхчасовой электричкой туда, семичасовой обратно в Нежин. Так Славик тоже со мной поехал, вот до чего настоящий друг.

В Конотопе мы проехали к Ляльке, а тот меня спросил, помню ли я того фраера Питерского.

Как не помнить? Мне ещё ботинки на нём понравились, увесистые, явно видно, что выносливые. Лялька в тот раз покорял гостя широтой размаха нашей девственной глуши. Повёл питерского в свою секцию в подвале, где конопелька до кондиции доходила. Мы там же и косяк курнули, нехилая оказалась дурь, доходчивая.

– Так тот гнида, – грит Лялька, – на той неделе подвал мой бомбанул. Дверь сломал и всё вынес. Серёга Король его на вокзале видел, как тот с рюкзаком на ленинградский садился.

Да, ничё не скажешь, чистая работа, не зря же Питер, в державе нашей, завсегда культурная столица… Короче, Лялька уделил пару головок, но с предупреждением, что качество ещё не проверял. Тогда я, ну на всякий, ещё и на Декабристов заскочил, там на чердаке сарая пара веточек отыскалась.

На обратной электричке совсем невмоготу стало, я в тамбуре косяк забил из Лялькиной гуманитарной помощи, покуда Славик вокруг меня ширму изображал в меховой шапке сверху… Мы прям там и взорвали, выкурили, в вагон зашли и сели на сиденья друг друга напротив. Он на меня поглядывает, я на него в надежде, так сказать, может это меня просто ещё цапануть не успело? Но это всё херня. Если начинаешь культивировать такие ожидания, значит в косяке не больше дозы, чем если настрижёшь из кухонного веника.

В Нежин приехали поздно. Подавленные такие, обезнадёженные. Пока до общаги доехали совсем темно стало. Уже просто на всякий, прошлись до Старого Здания… Ночь. Безлюдье. Зима… Я забил из чердачной. Взорвал. Славик рядом стоит, но сдерживается.

Я ещё раз затянулся и грю: —«Славик… (…а от мраморной дощечки на углу Старого Здания с надписью «Здесь учился Н. В. Гоголь…» мои же слова эхом возвращаются…)…а мы не зря сегодня трёх лошадей загнали». – И передал косяк в его вожделенно скрюченные пальцы.

Ну а Двойка из Бахмача, вообще-то был Сашей, пока я не прозвал его Вечным Двоечником, но позже оно до Двойки укоротилось. В отместку, он прозвал меня Ахулей, тоже сокращая мой боевой клич на случай стрессовых раскладов «А хули нам? Прорвёмся!»

Фактически, он даже не из Бахмача, а из села, но настолько близкого, что в него даже асфальт заходит, ну до половины. Вот он и строил из себя наивное дитё природы, сельского простачка. Родители его неслабо харчевали и каждый выходной, как отправлялся он обратно на учёбу, добрячую собирали «торбу» ему на неделю, так что здоровый получился детинушка.

Суть человека яснее всего проступает в его способе смеяться. У Двойки выходило так: глаза зажмурены, лицо запрокинуто, испускает два квохчущие вскрика, потом широкое лицо возвращается в исходное положение, пара булавочных зрачков—в щель расступающихся век—обшаривают ситуацию: как оно что? Такой вот бесшабашно осмотрительный характер…

Как студент БиоФака Двойка, ессесна, жил на втором этаже Общаги. Он тоже был из породы хвостопадов, но не в такой мере, как Славик. Основным фактором, что связал нас в неразлучную троицу стал преферанс. Величайшая из игр, если вникнуть. Покер, храп, кинг и его облегчённая модификация – ералаш, те для лицедеев, театральный конкурс актёрского мастерства. Преферанс – не такой, это интеллектуальная игра разума. Просто мне в него катастрофически не везло… Я пытался обуздать и укротить судьбу, и потому жутко рисковал. «Сизые» мизера? стали визитной карточкой Ахули.

Прекрасно сознавая, что из-за кражи малиновой скатерти рыжеволосого дембеля Удача от меня отвернулась, я пытался во что бы то ни стало переломить такой status quo и снова ухватить за чуб Фортуну. В результате, отхватив две-три взятки (а то и «паровоз») в заявленном мизере, я досиживал, безучастно и вяло, в безразличной прострации до конца расписываемого «сороковничка».

Мне платили студенческую стипендию в размере 45 руб. Почти каждые выходные мать давала мне десятку перед отъездом в Нежин. Все деньги уходили на карточные долги, ну плюс хавку в столовой. «Довгi» бутылки сухого вина остались в прошлом, я перешёл на здоровый образ трезвой жизни. Хотя безвылазное безденежье заколёбывало.

Плюс к этому, Двойка и Славик, сговорившись, играли «на лапу», как единая команда, и следовательно, оставь наивную надежду на взятку вторым королём, или третьей дамой. Хорошо сыгранный тандем оставит одиночку без виста в 50 % игр за «пулю». Таков закон, суровый, но справедливый – в картишки нет братишки, среди друзей еблом не щёлкай.

(…конечно, тебе ни к чему вся эта преферансная терминология, но чтобы прочувствовать суть представь пару грабителей в маршрутке, один выкручивает жертве руки, пока второй обшаривает карманы. Разница лишь в том, что ты больше не сядешь в одну маршрутку с ними, а в преферансе ты назавтра придёшь к ним же и скажешь: —«Ну, чё? Распишем «пульку»? Или всё-таки распишем?»… Об их сговоре мне сказано было напрямую годы спустя после окончания НГПИ. Особого труда не составляло вычислить инициатора их спортивной коалиции, но я не стал, мне лень…)

Разумеется, я замечал их «налапную» педальную систему из почёсывания брови или дёрганья себя за мочку уха под видом рефлексивных телодвижений организма, но мне это было краями. У меня шла разборка с судьбой, один на один, даже если она применяет пару подставных пешек… Зная, что в 72-й «играют», к нам собирались преферансисты из других отделений. С этими я удерживал паритет, мог бы и выигрывать, если б не втянулся падать на ненадёжные—«сизые»—мизера?…

Кроме постоянной готовности сыграть в карты, Двойка служил источником полезных знакомств. Через его посредничество, пара симпатичных «голубых» из местных раза два посетили нашу 72-ю. Один из них рассказывал «голубые» анекдоты: «Так паалучи, Фашист прааклятый, гранату от Савецкава гомосексуалиста!» С большим вкусом и очень смешно передавал он педерастические интонации. А Доктор Гриша делился впечатлениями от отдыха на пляжах Золотые Пески в Болгарии, где он загораживал обзор Англичанину, который зашёл в море, пока Гришин партнёр вытаскивал солидные часы из шмоток Мистера… Мы снова хохотали.

Нет, Двойка не был «голубым». Я вообще ни одного не встретил в институте. Какой смысл? Поступить и оказаться в группе из сплошь девушек? Так что они просто промелькнули, как забавный эпизод со стороны. Хотя Доктор Гриша оказался полезным. Один раз он сделал мне освобождение аж на двенадцать дней, написал какой-то бронхитис в диагнозе. Такой милый мужчинка. И волосы очень красивые, хотя «волосы» даже не очень-то и подходит, лучше сказать волнистая шевелюра. А лицо приятное, просто ростом невелик. Но коричневый мягкий портфель солидных размеров, как и бёдра в зовущей походке. У меня с ним сложились вполне дружеские отношения несмотря на различие ориентаций, не то что как с тем Тугриком. Кстати, Доктор Гриша тоже был женат, имел двух детей, оба мальчики…

Ну а больничный на три дня за острое респираторное заболевание, оно же ОРЗ, я и сам себе делал, без Гришиного диагностического вмешательства. Позади Старого здания стояла хата институтского медпункта. Приходить надо утром, до начала занятий, тебе выдают градусник и если есть температура, получаешь бумажку с печатью ОРЗ и – гуляй три дня. Только надо ещё старосту предупредить, чтобы журнал зря не пачкала, всё равно через три дня справку принесу.

Двойка, как светило биологии, объяснял, что температура резко возрастает в области напряжённого сокращения мышц, но ведь подмышка вся из мускулов. Засунув градусник в неё, я начинал интенсивно сокращать и расслаблять мышцы той области под покровом одежды, пока старшая медсестра, по кличке Пилюля, не скажет «Хватит!» Конечный результат ни разу не оказался ниже 37.3° по Цельсию.