Последняя звезда

– И чего тебе дались их руки?

– Ты когда-нибудь видел что-либо более грубое и отвратительное?

– Я? Нет! Пожалуй, нет.

– Вот и я. – Кеос с презрением стряхнул культю со своего копья и вытер кончик о землю. – По рукам сразу можно сказать об их владельце. Они не знают ни искусства, ни музыки, и явно лишены чистоплотности.

– Ну да, мерзкие животные, да и только! Ты бы не обращал внимания на всякую ерунду. Мало ли грязных собак на свете!

– Вы о персах? – их разговор услышали.

– Да, будь они неладны, – отвечал Кеос.

– А что вы хотите, – подхватил Андреас. – Это же свиньи, сущие свиньи в человеческом обличье. Своих детей они не моют, не купают и те вшивые бегают, играя в земле.

– Брехня! – возразил Амариллис. – Такие же люди, как и мы, просто служат другому царю.

– Ну, ты, Амариллис, не сравнивай! – загудели конники.

– Ты кого сравнил! – Возмущался Андреас. – Кого ты сравнил? Грека и перса? Эту лживую хитрую собаку ты сравнил с благородным греком? Я уж не знаю, может быть, они и моются, да только чести у них ни на грош. Да и царь их сущий деспот, а они – жалкие псы, которые лижут ему пятки! Да любой грек, пусть самый безродный, обладает достоинством и честью большей, чем самый знатный персидский вельможа!

– Я не знаю ничего такого о персах, кроме того, что знают остальные, – сказал Леонид, – но я гляжу на их руки (правильно мне подсказал Кеос), и я вижу неопрятность. Я вижу пренебрежение к телу. А тело – воистину, вместилище души, оно не должно находиться в забвении и грязи.

– Может, этот воин запачкал руки, ведь был бой. Наши-то руки сейчас не чище. – возразил Амариллис…

– При чём тут! – сказал Леонид, на всякий случай разглядывая свои руки.

– Вот-вот! – подхватил Андреас. – Грек, конечно, может загрязнить руки в битве, но по нему видно, что он умащивает кожу, что руки его хоть и грязны, но грязь эта не пристала намертво, она постоянно смывается водой. По крайней мере, перед трапезой. Эти свиньи напротив, рук не моют вовсе.

– По ко-о-ням! – прогремел призыв.

– Неужели, прорвались! – воскликнул Кеос.

– А то! Не всё ж им там топтаться! – весело ответил Леонид, застёгивая шлем.

– Вперёд! – прогремел голос военачальника Аминты, и тысячеголовая конная рать рванулась с места в карьер. – Город ваш!

– Город наш! – вновь донеслось со всех сторон.

Конница пересекла открытое поле перед воротами за каких-нибудь три минуты. Лучникам теперь было не до них. Да и лучников на стенах уже, похоже не осталось. Гоплиты смели защитников крепости и расчистили путь.

Кеос влетел в город на полном скаку и сразу споткнулся о гору трупов. Но Верный был готов к такому повороту, поэтому лишь слегка присел и сделал замечательный прыжок, после чего Кеос оказался сразу по ту сторону вала из человеческих тел. Там кипела битва. Бои шли на стенах, на улицах, в переулках, на крышах, в каналах, в ямах, одним словом, везде, куда только мог упасть взгляд, кипел бой. Персы видели, что разозлили греков ни на шутку и сдаваться не собирались, понимая, что их не ждёт ничего хорошего. Подоспевшая конница была как нельзя кстати. Гоплиты, измученные долгим и упорным боем, еле передвигали ноги, а свеженькие, весь день просидевшие за стенами персы, были напротив, бодры, организованы и живо теснили наступавших к воротам. Не случись помощи, они, пожалуй, выкинут их обратно, подумал Кеос, но это была его последняя осознанная мысль. Далее события развивались так стремительно, что думать было некогда. Всё что он делал, он делал инстинктивно. Как дикое животное, издав боевой клич, Кеос ринулся на персов, то же самое сделали остальные конники, только что сумевшие перебраться через гору трупов. Будто кто специально её сложил здесь у входа. Набрав скорость, конница превратилась в ту самую лавину, которую не могла сдержать пехота. Через полчаса гонки, рубки, криков и преследования Кеос обнаружил себя в тупике у стены с другой стороны города. Сын Радия понял, что бой закончил, ненависть слегка отхлынула с его глаз, и он впервые осмотрелся. В открытые ворота спешно просачивались персидские горожане, пытавшиеся унести ноги. Вокруг валялись убитые и раненые, метались обезумевшие воины, как греческие, так и персидские. Одни преследуемые, другие преследующие. Неожиданно, толпа беглецов хлынула обратно, и, сметая всё на своём пути, давя людей, переворачивая кибитки, в город ворвались гетайры Александра. Сам царь летел во главе.

– Город ваш! – только и услышал Кеос, как царь молнией промелькнул мимо и скрылся в переулках. Охрана с трудом поспевала за ним.

«Мы окружили город, теперь все вороты заняты, из города никто не уйдёт», – понял Кеос. «Никто не уйдёт!» – эта мысль вдруг наполнила Кеоса новой вспышкой ненависти, и он тронул коня по переулку. Однако теперь он не гнал, а медленно ехал по узкой улочке, обнажив меч. Незаметно, справа к нему пристал не бог весть откуда взявшийся Леонид, и они поехали вдвоём.

На небе уже стемнело, но было светло как днём, занимался пожар. Они проехали в полном молчании несколько кварталов. По дороге закололи нескольких воинов. Убили так же нескольких людей, по виду совсем не воинов, а каких-то горожан. Повсюду сновали гоплиты, растаскивая имущество и женщин. Город напоминал, скорее разрытый муравейник. Отовсюду слышались крики и вопли. Убивать, вроде бы, больше было некого, и ехать тоже некуда, Кеос спешился. Леонид посмотрел на друга и тоже спешился. Перед ними был какой-то дом. Окна наглухо закрыты, в доме темно. Не сговариваясь, воины сделали шаг к воротам. Те оказались заперты, и Леонид шлёпнул своего коня. Конь встал на дыбы, ударив копытами, ворота слетели легко, как будто были сделаны из ивняка, а не из крепкого дерева.

– Где это ты его так научил? – Поинтересовался Кеос.

– Нравится, да? – Сказал, улыбаясь, Леонид.

Неожиданно, впереди мелькнула чья-то тень. Воины, как по команде, развернули свои мечи в сторону предполагаемой опасности. Кеос на всякий случай, взял щит, набросил поводья коня на столб, чтоб не убежал и сделал шаг вперёд. Леонид последовал его примеру. Так, прикрываясь щитами, они осторожно вошли в дом. Постояли немного, пока глаза привыкнут к темноте. Из глубины дома на них тоже кто-то смотрел. Кеос насчитал никак не меньше пяти пар глаз. Понемногу тьма рассеялась, и они увидели группу людей, сбившихся в кучу. Кеос разглядел нескольких женщин разного возраста, они закрывали собою детей. Не заметив ничего опасного, Кеос опустил меч.

Видя, что греки не собираются нападать, одна из женщин, вероятно, старшая мать, бросилась на колени и, не поднимая головы, поползла к грекам, о чём-то умоляя их. Кеос не понимал персидского, но и так было ясно, о чем она просит. Женщина подползала к ним и стала целовать ноги, всё умоляя и умоляя. Кеос и Леонид стояли молча, как две статуи, не в силах ни уйти, ни сделать шаг вперёд. Неожиданно, тьму дома разорвали сразу пять-семь факелов. Зазвенела бьющаяся посуда, послышался тяжёлый топот гоплитских сандалий.

– А, это вы ребята! – взревел вбежавший первым гоплит, и Кеос узнал в нём Галактиона, парня с соседней улицы, сына гончара.

– А, это ты Галактион! – ответил Кеос.

– Что это тут у нас за птицы?! – Галактион вручил Кеосу бурдюк с вином, пинком отшвырнул стоящую на коленях женщину и направился прямиком в угол, где сидела сбившаяся в кучу семья.

– Галактион, оставь их, – сказал Кеос, тут одни бабы и дети!

– Детей я не ем, – сказал Галактион и осклабился, – а вот баб буду! – с этими словами он принялся разгребать детей, схватил за волосы какую-то девушку лет семнадцати и поволок её внутрь дома. Не успел Кеос опомниться, как Гоплиты расхватали женщин и растащили их по углам. Дом наполнился визгом и криком. Дети ревели.

Кеос попытался было остановить гоплитов, но те только злобно огрызались. Неожиданно раздался крик. Галактион с выпученными глазами вскочил на ноги и рухнул на землю как подкошенный. В боку у него торчал нож. Гоплиты бросили свою добычу и столпились вокруг. В углу, напротив Галактиона сидела его убийца, довольно симпатичная девушка, зло озираясь на воинов.

– Вот ведь сука, – выдавил один из гоплитов. – Сегодня её братья убивали нас у стен! Фотий, Макарий, Порфирий мертвы, А теперь вот и Галактион…

– Как, и Порфирий?.. – только и успел вымолвить Кеос, вспомнив этого славного малого, они часто играли с ним в детстве.

Что было дальше, Кеос не помнил. Вернее помнил, но старался думать, что не помнит. Его переполненное ненавистью и болью сознание запечатлело лишь несколько обрывочных, не связанных между собою отрывков.

Вот он собирает плачущих детей и отводит их на задний двор, запирает в хлеву, чтобы они не видели и не слышали того, что здесь будет происходить.

Вот он осушает бурдюк с вином. Пьёт жадными большими глотками. Пьёт столько, сколько не пил никогда в жизни, чтобы уж наверняка отшибло память. Похоже, что помогло.

Вот он пирует с полуголыми товарищами, сам почему-то полуголый. Они опустошили подвалы гостеприимного дома.

Вот женщина, отбивается от него, что-то кричит, а он почему-то смеётся. Вокруг много друзей-воинов, они тоже почему-то смеются.

Вот чья-то кровь, много крови, старый гоплит смотрит ему в глаза, трясёт его за плечи и говорит: «Это не важно, что они дети. Главное, что они – мужики. Если они вырастут, то будут мстить за своих отцов. Оставляя их в живых, мы оставляем сорную траву, которая разрастётся, и о которую мы потом будем больно ранить руки. Твои дети будут ранить… Мы не можем. Мы не можем! Мы не имеем права…»

Вот груда золота, ковры, оружие, серебряная посуда и женские украшения. Леонид горстями черпает из этой кучи и раскладывает между сидящими. Все согласно кивают.

Вот перед его глазами доски. Тёплые ровные уютные доски, на которых он засыпает где-то под крышей. Он очень устал. Он смертельно устал. Его сознание не вмещает всей боли и ужаса происшедшего. Его сознание уже ничего не воспринимает. Он снова в который раз жадными глотками пьёт вино забвения. Он хочет только одного – уснуть!

Уснуть!

Уснуть…

* * *

– Срочное сообщение, господин генерал!

– Докладывайте!