Последняя звезда

– От души-то? – Амариллис поскрёб в затылке, – Это можно! Откровенно говоря, мы простые воины, и знать что к чему нам необязательно. На то есть знатные люди. Вот пусть они и думают. Это я от души.

– Ну, это ты зря. Все могут думать. – Возразил Кеос. – Вот я, например, всю жизнь искал себе учителя.

– И ты нашёл его здесь? – удивился Леонид.

– Не совсем. Это он привёл меня сюда. Я Вам так скажу: дома в последнее время мне всё опостылело. Пустые слова, сытая пустая жизнь, пустые разжиревшие люди. Но когда я увидел этого человека, меня потрясла его ЖИВОСТЬ. Меня не столько заинтересовало то, о чем он говорил. Хотя и говорил он тоже интересно. О пути человека, о постижении себя, как воина, о Родине, о Греции.

– Что-то не пойму, о ком это ты? – не понял Каликс.

– А ты разве не понял? – улыбнулся Леонид. – Это он о нашем царе Александре говорит.

– Вот! – Победоносно воскликнул Андреас. – Ты, Кеос, тоже поддерживаешь меня в моих взглядах!

– Не совсем так, – задумчиво произнёс Кеос. Ты говоришь о Родине и царе, словно мы на выборах. Ты споришь, доказываешь, стараешься перетянуть на свою сторону. Я же просто пытаюсь рассказать о своих чувствах.

– А-а-а… – разочарованно протянул Андреас, который, казалось, только и ждал этого спора, а тут вдруг какая-то пустая философия…

– Так вот, – Кеос продолжал, – Александр говорил о постижении себя, о прорыве за свой собственный предел, – да, это у меня тогда откликалось. Вы же знаете, я хотя и патриот, но вполне с холодным разумом. Меня больше интересуют вопросы веры в богов и человеческая душа.

– Так что же ты не пошёл в жрецы? – спросил Андреас. – Они ведь тоже всё о душе говорят.

– Я сперва так и хотел. – И я бы пошёл, если бы не речи Александра. Он говорит лучше тысячи жрецов! Что мне нравится в нём, он не разделяет жизнь, служение Родине от познания себя. В то время как жреческое служение требует отречения от мира. Но когда я впервые услышал царя, я его не понял. С таким же успехом Александр мог бы говорить о Египте. Скажем, «Прорыв за свой предел ради славы Египта». Но вот царь почему-то избрал говорить о Греции. Поначалу, я внутренне сопротивлялся. Политика кажется мне пустым занятием.

При этих словах друга, Андреас насупился.

– Но вы же знаете, – продолжал Кеос, – кто долго слушает нашего царя, тому становится безразлично содержание его речей, хочется просто слушать, слушать, слушать…

– Во-во, я тоже замечал, что он на манер сказочника говорит. Красиво так, заслушаешься… – согласился Амариллис.

– Ну, ты меня понимаешь! Так и я: слушал, слушал, и впоследствии, мысль о прорыве за свой предел срослась с мыслью о служении Греции. И вот я стал истинным греческим патриотом и даже записался в войско. Вы скажите: достойный поступок, но ведь я изначально пошёл за ним ради самопознания. С одной стороны, получается, – обман, и часть меня это понимает. Зато есть другая часть, которой на это наплевать! Для меня сейчас оказалось важнее быть рядом с ним. Он заразил меня своей силой, и своей ЖИВОСТЬЮ. Я давно искал такого себе в кумиры, в учителя. С детства я, друзья, пытаюсь понять, как самому мне стать таким же: сильным, смелым, ЖИВЫМ. Вы же меня давно знаете, я бывает, делаюсь, словно замороженным и не знаю, куда мне идти, чем заниматься и что делать. Все гнетут мысли, мысли, а ответа нет. И вот за это чудо, – за то, чтобы жить полной жизнью, дышать полной грудью и не больше не думать об ответах, я готов простить ему всё, и, в общем-то, мне теперь всё равно, о чем он будет говорить. – Закончил Кеос.

Некоторое время друзья молчали.

– Послушать тебя, так он тебе что-то вроде отца, – выдал Амариллис.

Вокруг загалдели. Каждый бросился рассказывать, чем ему нравится Александр, а чем нет. Андреас испуганно озирался по сторонам, боясь, что их услышат. Но даже, если бы и услышали, Александру в этот вечер сказали столько хороших слов, что никакие доносчики не прикопались бы. И то верно, воины любили царя самым искренним образом.

– А я думаю, царь и должен быть отцом народа, – настаивал Андреас. – А как же иначе? Ведь у всех живых существ на свете есть родители. У последней собаки и то есть мать и отец. А как же народ, он что, должен оставаться сам по себе?

– Ты не туда смотришь, – не соглашался Леонид. – Отец народу, это уже следствие. А причина? Что движет нашим царём в его поступках? Я вот что думаю: им движет слава! Всеми богами и героями всегда двигала жажда славы! Это есть самый сильное человеческое желание.

– Ну, ты не прав! Мне вот слава даром не нужна. – Парировал Амариллис.

– Слава важна. – Согласился Кеос. – Но что такое Слава? Пустая людская молва? Так люди всегда о чем-нибудь без умолку болтают. Теперь будут болтать о тебе. Эка невидаль…. Не думаю, что Александр настолько наивен.

Вмешался Каликс:

– Я думаю, им движет Слава в том смысле, что движет волка.

Все вопросительно посмотрели на Каликса.

– Сейчас объясню. Вы знаете волков. Это благородное животное. Настолько благородное, что его не так-то просто заставить смириться с несвободой. Не помогают ни кормёжка, ни угрозы.

– Да ну, у моего отца жил волчонок. – Неожиданно включился в разговор Диметриос. – Мало чем отличается от собаки, разве что норов покруче.

– Так он его со щенков взял, верно?

– Верно!

– Ну, так про то мы не говорим. Я о диких волках говорю. Дикого волка кто-нибудь смог приручить? То-то и оно!

– Я что-то не пойму, дорогой друг, к чему ты клонишь? – Поинтересовался Кеос.

– А к тому. Александр – он как волк в человеческой стае, – благородный хищник! Такой не будет лежать на боку в своём дворце. Такому подавай поход, войну, кровь, добычу!

– Это верно ты заметил. – Согласился Леонид. – Таким уж он родился – очень жадный до жизни человек!

– Неправда! Родиться – это каждый может. Александр сам сделал себя, как и подобает царю! – Возразил Андреас.

– Ха! – Усмехнулся Леонид. – Если бы я родился царём, я бы тоже мог «сделать себя»! Тут к твоим услугам и время, и царская казна и наставники…

– Можно подумать, у тебя не было наставников, – подколол Кеос. – Можно подумать, ты их очень внимательно слушал!

– А что! И слушал! Да кого там было слушать-то! Разве что этого трепача Дормидонта?

– Ну вот, тебе и Дормидонт не авторитет, а ведь он, между прочем, слывёт учеником Аристотеля, коей, как известно, является наставником самого царя!

– Ну, а почему Аристотель не взял его во дворец? – Возразил Леонид. – Потому что бездарности никому не нужны!

– Ну, это ты зря, Леонид, – не соглашался Кеос. – Даже если предположить, что Дормидонт плохой наставник (а я, напротив, считаю его своим истинным учителем), всё равно, учишься-то ты сам и никто другой. Главное ведь, по-настоящему уметь учиться, а наставники всегда найдутся.

Вокруг согласно закивали. Леонид фыркнул и отвернулся.

– Не обижайся, Леонид, ты сам посуди, чем бы мы, люди, отличались от животных, если бы целиком зависели от своих наставников? Если, к примеру, заяц родился зайцем, и учителем ему была его мать, – зайчиха, то может ли он потом, став взрослым, подумать немного и стать волком?

– Известно, не может. – Согласились друзья, Леонид молчал.

– А человек? Не в силах ли человек путем обучения и познания себя, стать чем-то другим, чем он был до того?

– Не в силах! – Леонид вновь повернулся лицом. – Боги дают человеку его судьбу. Да мы вольны выбрать, но выбор наш лишь между красным вином и белым вином. А вот совсем отказаться от вина мы не можем.

– Что ж, раз ты так считаешь… – Кеос пожал плечами. – Я лично склонен думать, что человек тем и отличается от животных, что в состоянии стать тем, кем пожелает. Даже если ты родился, как овца в человеческом стаде, в твоих силах стать хищником.

– Ха! – снова усмехнулся Леонид. – Вот ты, Кеос, родом из ремесленников, сможешь ли ты стать аристократом?

– Смогу!

– Интересно, как?