Я твой день в октябре

– Сдурел, что ли? – батя легко съездил ладонью по Лёхиному затылку. – Тукманёв сам до всего додумывается. Предугадывает желание начальства видеть рост зятя над самим собой. Короче, самостоятельно зарабатывает себе лишние очки.

– А если реально смотреть на вещи, то мне пока в спецкоры рано, да?

– Пока рано, – отец перешел на шепот, чтобы мама не расслышала. – Ты нормально уже работаешь. Но тебе только двадцать два исполнится. А тебе уже никого, кроме главного редактора признавать не надо. Нос вверх полезет, гонор попрёт. Ну как же – два спецкора всего на область. А один из двух – ты. Эдуард Губко эту должность в сорок семь лет получил. После пятнадцати лет пахоты в промотделе. Сравни опыт свой и его. Я понимаю, что спецкорить ты через пару месяцев будешь не хуже. Писать нормально продолжишь. Но опыт тебе никто не подарит раньше срока. А для самостоятельной работы без руководства опыт куда важнее, чем лёгкое перо.

– Тогда давай маме пока не будем хвастаться. Поработаю. Будет получаться – так сообщить ей минутное дело. Ну, я попробую. Отказаться-то недолго если криво всё пойдёт, – Лёха улыбнулся.

Отец пригладил волнистый волос и пошел в ванную руки мыть, дополнив на ходу.

– Это понятно. Но в редакции шорох будет точно. Врагов наловишь как рыбак при хорошем клёве.

Ну и… – крикнул вдогонку Лёха. – Без врагов жить, стимула нет к движению.

Мама в это время уже сварила первую порцию на двоих.

– Коля, ты там в ванну залёг, что ли? Или руки в мазуте у тебя? Давай, а то остынут.

Только прикончили отец с Лёхой свои положенные мужикам двадцать пельменей на каждого с тремя помидорами, а тут телефон прозвенел. Мама сбегала, поговорила и через полминуты вернулась с озабоченным лицом.

– Что там? – отец отложил вилку. – Квартиру государство отнимает? Ты чего печальная, Людмила?

– Сейчас Шурик придет. Братик твой младший, – мама села на стул и почему-то сильно задумалась. – Он тебе ручки шариковые принесёт. Пять штук. И блокноты. Им на работе выдавали опять. А у него, говорит, их и так девать некуда.

– Так радоваться надо. Халява же! – отец загнал в рот небольшой твердый ядрёный помидор целиком.

Мама тронула его за руку и кивнула на Лёху.

– Да, Ляксей, ты бы погулял пошел с полчасика, – батя произнес это тускло и с неохотой. – Шурик наш по-серьёзному бесится и от женитьбы твоей, и от квартиры особенно, да от всего… Институт со свободным посещением, редакция, где ты с двадцати лет штатный сотрудник. И чего его так пробрало – не понятно никому.

– Э, не… – Лёха дожевал последний пельмень. – Никуда не пойду я. Пускай несёт что хочет, раз уж заколдобило его на мне. Мне что, хорошее настроение создать, вернуть обратно его прежнее ко мне прекрасное отношение? То есть, развестись, институт бросить, на редакцию плюнуть и уехать во Владимировку на автобазу сторожем работать?

Шурик никогда не нажимал кнопку дверного звонка. Стучал всегда. Ну вот, как раз после слов Лёхиных и стукнул три раза кольцом на правой руке по звонкой слоёной фанере дверной.

Отец пошел открывать. Что-то они в прихожей пробубнили оба и Шурик вошел сразу в зал, сел на диван и разложил рядом ручки с блокнотами.

– Вот на хрена нам каждый месяц по три ручки из канцелярии приносят? Мы пишем, конечно. Но не романы. И блокноты – гляди какие. Подарочный вариант. Только стихи сюда писать. Причём про любовь, – он расстегнул китель и ослабил галстук. – Кстати, про любовь. Наш герой-любовник, он же выдающийся муж и отец, а также светило советской журналистики и примак великой семьи, он же и приживала – приложение к обкомовским апартаментам, кухням и магазинам тоже вроде здесь? И пельмени, вроде, тоже ест, не брезгует. Как они ему в рот лезут без крабов, чёрной икры и ананасового сока?

Лёха сорвался со стула, уронил тарелку с вилкой, сжал кулаки и выпрыгнул в зал.

– Чего тебе надо от меня?! – крикнул он. Подбежал к дивану и, расставив ноги, упёрся взглядом в ещё недавнего друга своего Александра Сергеевича.

Батя догнал его и схватил сзади за плечи.

– Стой. Руки опусти.

– А! Сам хочешь поболтать о жизни своей подлой? – Шурик поднялся. – Как продался «по самое не хочу» этим скотам из поднебесья? Как всех нас предал, сучонок ты слюнявый!

Глаза его стали большими, налились кровью, а руки тоже сжались в кулаки.

Отец обошел Лёху и встал между ним и братом.

– Если сядешь, сдуешься, выдохнешь и понты свои мусорские не будешь кидать, я с тобой поговорю. Чего ты вызверился, будто я в КПЗ, а ты мой следователь? Показания выбить хочешь? – Лёха кричал через отцовское плечо и, видно, рожа у него тоже имела зверское выражение.

– Хорошо. Давай. Только не ври. Я же «мусор». Расколю сразу. – Шурик сунул руки в карманы от греха подальше и сел на диван. – Начинай. Объясни родному дяде почему ты, недотыка малолетний, осмелился нагадить в душу всей своей самой родной родне.

Лёха взял стул, поставил его по привычке спинкой к собеседнику и спросил:

– Что тебя больше всего бесит? Только без общих слов и пафоса. Конкретно, по пунктам. Давай. Погнали!

И разборки, которых никто не хотел, но все Маловичи и Горбачёвы ждали -

рванули вперед. К миру ли, к вражде ли непримиримой до чьей-нибудь доски гробовой – ни воспаленные умы близких людей не чуяли, ни даже злые силы, столкнувшие лбами в бескровной, но жестокой битве словами ещё недавно любящих друг друга людей, не ведали чем эта бойня закончится – согласием или пропащим навсегда миром.

– Тогда тебе первый вопрос. Самый лёгкий, – Шурик пощёлкал пальцем по левому погону. – Кто я?

– Ну, майор, – сказал Лёха. – Рад за тебя. Честно.

– Три года назад в областное Управление после курсов офицерских кем меня приняли? Правильно, лейтенантом. А как за три года из литёхи можно в старшие офицеры перебраться? Пахать, пахать и пахать. Дома не ночевал часто. Спал в кабинете или в гнилых колхозных домах для приезжих. Всю область до последней деревни опером изъездил. Убийц отлавливал, воров крупных. Год следаком вкалывал, как проклятый. Допросы, дознания, экспертизы, очные ставки. Крыша ехала. Пацан родился – я его не видел почти. И что, в майоры я быстренько с чьей-то коленки допрыгнул? Как ты в редакцию? Альтов кашлянул по телефону и ты уже там. В штате. Сопляк зелёный, про производство даже книжек не читал и – на! Корреспондент! В институте учись, когда захочешь. Тьфу! Маловичи всегда прошибали стены своим собственным лбом, умом своим и настырностью. С потом и кровью из носа. Но пробивались, куда хотели, хоть и долго! А ты всё делаешь не как весь наш род, а как подхалим последний и шкура продажная. Ну, что скажешь? Где я ошибся?

– Дядя Саша Горбачев, – наклонился к Шурику Лёха со стулом вместе. Отец ушел к окну, раздвинул портьеру и стал разглядывать кувыркающихся в лужах воробьёв. Мама сидела на куне. Боялась высовываться.

– Что – Горбачёв? – Шурик тоже наклонился вперед.

Лёха выдохнул и спросил у мамы разрешения закурить.

– Одну только. А то я не усну, – крикнула мама.

Лёха размял «приму», прикурил и взял с журнального столика столика газету. Пепел стряхивать.

– Наш любимый дядя Саша Горбачёв, начальник притобольского отдела внутренних дел, – Лёха смотрел на Шурика как боксер на ринге. – Полковник. Самые шикарные связи с начальством милицейским города и области. Теперь ты докажи мне, что это не его связи за три года подняли тебя до майора, который сейчас сидит на должности полковника. Да, убийц ты ловил. Воров важных. Так вон твои же товарищи их тоже ловят. А сами – максимум капитаны. В основном старшие сержанты и лейтенанты. А какой ты героический поступок совершил, какую, бляха, раздербанил в клочья банду? За три года из летёхи – в майоры! Ни хрена так! Повод нужен основательный. Заслуга какая-то. Поступок потрясающий! Был поступок героический у тебя? Досрочно все звания как получал?

– Да все знают, что моя фотка с доски почёта не сходила и не сходит! – Шурик расстегнул воротник. – У меня сто тринадцать задержаний.

– Блин, я же не об этом! – Лёха развел руками. – Чего ты суетишься? Что, лейтенанту, старлею, сто тринадцать задержаний не поддались бы? Плевали преступники на маленькие звёздочки? Они только на большие ловятся? Майорам отдаются, подполковникам – пачками!

– Я их ловил, когда лейтенантом был и старлеем, – Шурик внимательно поглядел Лёхе в глаза.– Что ты сказать-то хочешь?

– Да я сказал уже. Ты не отвечаешь. Я не спрашиваю тебя, сколько ты преступников отловил. Я сказал – докажи, что не дядя Саша Горбачёв тебя в замы начальника «уголовки» определил с божьей помощью и раньше всех заслуг. И что не он подсобил тебе всего за три года большую звезду на погоны повесить да полковничью должность поиметь?

Шурик прямо-таки побелел от злости.

– Я тебе, охнарику пустоголовому, чего-то доказывать должен? Сопли вытри сперва, потом суйся в серьёзные темы. Все знают, что я сам, своей головой и ногами от простого электрика до зама начальника «угро» путь проломил!

– Батя, ты тоже именно это знаешь? Я, например, понятия не имею. Родственники мамины тоже. Мама сама вообще вряд ли когда об этом вообще думала. Чего молчишь, батя? – спросил настойчиво Лёха.

Отец ещё шире раздвинул портьеры и уперся лбом в стекло. Но говорить ничего не стал.

– Николай! – крикнул Шурик.