Храни меня на вираже

– Понятно… – Тарас сразу сник, от былого оживления не осталось и следа.

Косов уже проклинал свой болтливый язык.

– Ладно, мужики, что-то я устал, – выдавил из себя Остапенко. – Наверное, посплю. Спасибо, что заскочили. Давайте там, не подкачайте! Буду ждать вестей и трансляцию смотреть. Меня послезавтра на домашнее лечение переводят, а там у меня канал настроен. И ещё… привет от меня передайте Натану. Не получается у нас с ним свидеться.

Друзья уходили в смешанных чувствах. Конечно, они отлично всё поняли: он не будет спать, ему просто сейчас позарез нужно побыть одному. Потому что только так он сможет справиться с лютой тоской и тяжелейшим ударом судьбы, обрушившимся на него.

После вести, что Симу он больше не увидит никогда, новость, что Лика, оказывается, улетает с командой, лишь развеселила его. Видимо, она тщательно подготовилась, потому как долго и красиво говорила, что ей совершенно необходимо закрепиться в Европе и обрасти связями, что только так она сможет хоть чем-то помочь ему. Тарас старательно делал вид, что верит той ахинее, которую она несла.

– Конечно, поезжай, – с плохо скрываемой издёвкой произнёс он. – Очень взвешенное решение. Сам бы я никогда не додумался.

– Правда?! Ты действительно так считаешь? – обрадовалась она.

– Ну конечно!

Перед тем как уйти, она остановилась в дверях.

– Ты справишься! Ты обязательно встанешь на ноги! Я верю в тебя! У тебя уже один раз получилось!

И она скрылась за дверью, очевидно очень довольная собой.

– Я справлюсь, даже не сомневайся! – принял Тарас вызов, потом тихо добавил: – Только это не у меня, это у Неё получилось…

* * *

Волчок был на верху блаженства: сегодня она не отсылала его на место, после долгой прогулки по лесу заботливо вычесала, потом покормила и даже разрешила поваляться на диване. И всё гладила, гладила не переставая. Только пёс не понимал, почему хозяйка плачет. Ему было невдомёк, что завтра, шестого марта, он навсегда потеряет из виду любимого человека…

Но в конце дня неясное беспокойство проникло и в его собачье сердце. Волчок, предчувствуя недоброе, то и дело поднимал морду, словно просил: «Пожалуйста, скажи мне что-нибудь!» Сима молчала, откладывая их последний разговор.

Забелин, видя её состояние, хотел поговорить, но передумал. Он только положил руку ей на плечо и, наклонившись к самому уху, прошептал:

– Переноску я купил, она в машине. Ляг сегодня пораньше, завтра трудный день. Если хочешь, я принесу снотворное…

Она покачала головой:

– Не нужно снотворное.

В доме стояла тишина. Забрав с кровати одеяло, Сима расстелила его рядом с лежанкой Волчка. Накрывшись пледом и свернувшись калачиком, она обняла собаку и уткнулась влажным от слёз лицом в густую мягкую шерсть, как в подушку. Пёс благоговейно положил морду ей на спину. Так они и заснули, две родные души, упрятанные в тела собаки и человека.

Всю дорогу в аэропорт пёс сидел на заднем сиденье как на иголках. Сима держалась из последних сил, чтобы не разреветься, потом пересела к нему. В терминале к ним присоединился Антон. Он подал свой билет, Сима протянула документы Волчка.

Девушка за стойкой улыбнулась:

– Всё в порядке, можете поместить собаку в переноску и отвезти в пункт приёма негабаритного багажа. Знаете, где это?

– Знаем, – сказал Забелин и взял Серафиму за локоть.

Они отошли от стойки регистрации к стене, где не было народа. Новицкая смотрела на мужчин безумными глазами.

– Ну всё, мы с Антоном отойдём, а вы попрощайтесь… – произнёс Забелин глухо и отвёл глаза.

Вот и всё… Серафима опустилась на колени перед Волчком и крепко обняла его за шею.

– Ты должен понять. Понять меня и простить. Тебе может показаться, что я предала тебя. Но это не так! Я не могу тебя взять с собой, как бы мне этого ни хотелось. Я бы многое отдала, чтобы там, куда я ухожу, ты был рядом, но это физически невозможно!

Горло её перехватило.

– Ты поедешь к Натану. Помнишь Натана?

Услышав знакомое имя, Волчок вильнул хвостом.

– Ты помнишь! – улыбнулась Серафима. – Он очень хороший! Он любит тебя! И я тебя тоже очень люблю! Вам будет хорошо вместе…

Больше она не могла держаться, слёзы полились из глаз. Волчок стал слизывать солоноватые струйки с её щёк, едва успевая работать языком.

– Ты утешаешь меня… Ты всегда меня утешал. Прости, я больше так на могу!.. Надо прощаться.

Она ещё раз крепко обняла собаку и встала с колен. Волчок внезапно замер, как будто понял: он никогда её больше не увидит, страшное неотвратимое расставание – это не розыгрыш, это всерьёз! И он заскулил, словно маленький щенок, стал прыгать ей на грудь.

– Антон! – не выдержала она.

Соболев подскочил и с трудом затолкал его в переноску. Дверца захлопнулась. Пёс бился и скулил, сражаясь за право быть с нею, дышать рядом с нею и умереть, когда придёт время, около её ног.

Какой-то ребёнок, привлечённый лаем Волчка, затормозил у переноски:

– Собачку везёте?!

Серафима окинула больным взглядом собирающуюся вокруг них толпу и, внезапно побелев, стала оседать. Кто-то звал врача, но она уже не слышала этого и не видела ни Забелина, бегущего к ней, ни Соболева, быстро уносящего переноску прочь.

* * *

Получив багаж, Ликанцева тут же затерялась в толпе. Соболев с Косовым с облегчением вздохнули: общаться с ней им вовсе не хотелось. Вот наконец вынесли переноску.

– Эй, дружище, как ты долетел? – Антон участливо склонился над временным жилищем собаки.

– Отстань ты от него! – вмешался Косов. – У него и так стресс! Пошли лучше на выход, нас встречать должны.

Меро они заметили не сразу, в тёмно-синей лёгкой куртке и джинсах он мало отличался от других мужчин в толпе. Друзья уже стояли в зале прилёта, выискивая глазами организаторов.

– Соболев! Антон! – взмахнул рукой и окликнул механика Натан.

Улыбка и тёплые рукопожатия рассеяли все волнения: их ждали. Меро по-прежнему выискивал кого-то в толпе.

– Что-то Остапенко долго нет… Неужели багаж потеряли?

Андрей с Антоном переглянулись: Меро ничего не знал.

– Натан! Тараса не будет…