Децимация

– Я, Аркаша, много прожила. Всегда погибают честные да путевые. Они знают за что погибать, и смерть им не страшна. Поэтому они добрые и красивые. А гадины притаятся да еще кусают их. А когда красивые погибнут, гадины выползают из своих нор и начинают ругать погибших, что они погибли по-глупому. Видал, сколько этих гадин посылают людей на смерть? А сами сидят под охраной, ждут, когда перебьют самых лучших, чтобы потом глупыми командовать и хвастаться своими подвигами. А сейчас готовы убежать из города первыми, а честные люди из-за них головы положат.

Аркадий доел, вытер салфеткой губы, а Арина продолжала:

– Вот и снова она приходила к тебе, бедняжечка, – Арина говорила о Тане. – Ты стал ей самым дорогим человеком. Только с тобой она чувствует счастливой и делится своими горестями. С родителями этого не делает. Мне ее жаль… и тебе, я вижу, тоже. Вот она к нам и тянется. Относись к ней, Аркаша, по-братски, несмотря ни на что. Она больше не выдержит несчастья.

– Я к ней отношусь хорошо. Лучше некуда, – весело ответил Аркадий. – И она ко мне, вроде бы, неплохо относится.

– Она к тебе не неплохо относится, а хорошо. Ты ей нравишься. Я ж вижу все… и говорила с ней. Она боится поломать твою жизнь, поэтому не хочет большего, чем отношений как у брата и сестры… она себе внушила, что мужчины, которые с ней знакомы близко, потом погибают. А ты ей сейчас дороже всех, и она тебя бережет, не дает повода для какой-нибудь угрозы тебе. Она добрая и чуткая, – Арина, вырастившая Таню, говорила эти слова с сердечной болью.

– Неужели? – удивленно приподнял брови Аркадий. – А я думал, она во мне видит неграмотного простолюдина и учит меня, как подняться до ее уровня… – а сам подумал: «Идиот, что говорю! Это ж неправда».

Но Арина будто не слышала его слов:

– Истинно так, как я сказала. Будь ты ей братом, чтобы она могла хоть к кому-то в горькую минуту прислониться. Я ее с пеленок знаю и никогда за нее так не переживала, как сейчас. Побереги и ты ее сейчас… ох, и заболталась я с тобой!

Спохватилась Арина, но по ее виду было заметно, что она довольна разговором с Аркадием; а вот с какой целью так рассказывала о Тане – Аркадий не мог понять. Арина собрала посуду и ушла, а Аркадий до вечера размышлял над ее словами, находясь в самом возвышенном состоянии от того, что Татьяна не равнодушна к нему. От этой мысли он приходил в трепет, еще не зная, что над этой милой и душевной женщиной довлеет рок, уничтожающий мужчин.

53

На ужине у Гардинских присутствовало около десятка человек. Были военные и гражданские. Разговор проходил вяло. Аркадий откровенно скучал и обрадовался, когда Гардинский попросил его сыграть для гостей что-нибудь из Чайковского. Ася Михайловна подхватила:

– Да. Сыграйте нам что-нибудь, Аркадий. И, может, Танечка споет… если у нее не болит горло?.. – осторожно добавила она.

Аркадий подошел к фортепиано «Рёниш», на котором он хотел бы играть всегда за его очень хорошее звучание, медленно и аккуратно поднял крышку, сцепил пальцы и с хрустом выгнул их в обратную сторону, опустил их мягко на клавиши… и полились созерцательные и меланхолические мелодии из «Времен года» Чайковского. Присутствующие с подчеркнутым вниманием слушали музыку, но было заметно, что их мысли сейчас занимают совсем другие проблемы. Когда в зале растаял последний звук, раздались короткие, вежливые хлопки.

– Может ты, Танюша, споешь? – обратился к дочери отец,

– Нет, – ответила Таня, недовольная такой творческой атмосферой. – Я сегодня петь не буду. У меня нет настроения.

– Хорошо, доченька, хорошо, – поспешно согласился с ней Гардинский, а потом медленно, чтобы в его слова вникли гости, продолжил: – Да. Когда-то мне прочили композиторскую судьбу. Сам Танеев был в восторге от моей симфонии, но не получилось из меня композитора. Творчество и любовь несовместимы… – Гардинский ласково взглянул на жену, и у них обоих от этих слов затуманились глаза. – Встретилась на моем пути моя любимая Ася, и я всю энергию направил на то, чтобы заслужить ее любовь… а потом уже Танечка заняла все мое время и мысли. Уже позже, став зрелым человеком, профессором консерватории, понял, что надо было выбирать что-то одно. Вот сейчас, впитывая в себя бессмертные мелодии Чайковского, я подумал – а почему он стал великим композитором? Да потому, что он отказался от семьи и посвятил всего себя музыке. В творчестве необходима отрешенность от всего, даже от любимых людей. Я по своей натуре не являюсь аскетом. Для меня любовь жены и дочери являются главными. А творчество, к сожалению, отошло на второй план. Да, жалко, конечно, что я оставил композицию, не написал публично исполняемых произведений… зато я приобрел другое – любовь, благодарность и понимание близких мне людей.

Теперь на затуманившиеся глаза Гардинского навернулась слеза, и он с каким-то слепым обожанием переводил взгляд с жены на дочь. Таня смотрела на отца насмешливо, не разделяя его чувствительности, а Ася Михайловна крохотным платочком смахнула слезинку с ресниц. Гардинский, словно очнувшись от задумчивости, продолжал:

– Но я воспитал многих учеников, достойных – в высоком смысле слова – продолжить мелодическое искусство великих российских музыкантов. Вот вы сейчас слушали Чайковского в исполнении моего ученика Аркадия Артемова. Все у него есть… прекрасная техника, умение вжиться в музыку и интерпретировать ее по-своему, оригинально, так, как он ее чувствует. Но Аркадий, – я открою его и нашу тайну гостям, они, наверное, этого не знают… этот будущий композитор – выходец из народа, глубоко знающий его музыку. И это, я считаю, очень важно для творчества – знать народ. Может, сейчас и не время заниматься композицией, – революция и музыка несовместимы. Грохот барабанов заглушает скрипку… но, когда все вернется на круги своя, поедет Аркадий в Италию и там займется совершенствованием своего таланта. Я уверен, что он вырастет в истинного композитора, а техника исполнения, как вы убедились, у него прекрасная уже сейчас. Я надеюсь, что он не забудет своего учителя и хотя бы одно свое, пусть и самое маленькое сочинение, посвятит ему…

Аркадий с благодарностью смотрел на Гардинского. Ему нравилась непосредственная увлеченность профессора музыкой, но он видел, как его учитель далек от повседневной жизни.

– Вы правы, – ответил Гардинскому один из гостей, мужчина лет тридцати пяти, в черном костюме с бабочкой. – Но, чтобы все вернулось на круги своя, – как вы выразились, господин профессор, – нужно не только ждать, но и бороться против врагов… – он сделал паузу, ожидая реакции присутствующих на свои слова и, увидев только внимание, а не протесты, продолжил: – Вы, конечно, интересуетесь, кто сейчас наши главные враги? Я не думаю, что немцы. Германия все равно проиграет войну. Ее силы истощены во всех отношениях. Единственное, на что им сейчас хватит сил – оккупировать Юг России, и то – в результате предательства галицийских украинцев и большевиков. Но это временно. Немцам придется с позором уйти из России, против них уже ведет войну малороссийский народ. Серьезным врагом я галицийцев не считаю, они с немцами уберутся отсюда с еще большим позором. Славяне объединились с германцами против славян! Большего предательства история не видела. Если большевики идут по основной дороге революции, как и мы с вами, то украинская рада цепляется за наши ноги, пытаясь залезть на эту дорогу. И мы, настоящие патриоты России, и большевики носком сапога отпихнем их обратно на обочину, а потом разотрем кованым каблуком. Из этого следует сделать вывод, что главным нашим врагом являются большевики. Вот их надо как можно быстрее уничтожить, и навсегда, чтобы не осталось и духу на нашей земле. А остальные враги, которых я назвал или забыл назвать, сами опадут, как сухой лист от здорового дерева. Вот тогда мы действительно вернемся на круги своя, и Аркадий… извините, не знаю вашего отчества, – только тогда сможет поехать в Италию и продолжить обучение музыке. А пока будут большевики – это неосуществимо.

Гость замолчал. Его по-военному четкое выступление задело за живое многих. Они уже жили при большевиках, и такая жизнь им не понравилась. Разговорились и другие, и как обычно в это время – о политике. Гардинский, понимая свою слабость в политических вопросах, как-то потускнел и замолчал. Ася Михайловна беседовала с женщинами. Таня, так же, как отец, молча слушала разговоры. Аркадий подошел к мужчине в черном костюме с бабочкой и представился:

– Мое отчество – Федорович. Аркадий Федорович.

Собеседник выпрямился, щелкнул каблуками туфель и представился:

– Ротмистр Веденяпинский. Пока, в связи с известными событиями, о которых я сказал, нахожусь вне рядов нашей армии. Садитесь, – пригласил он Аркадия к низкому игровому столику. – Вы прекрасно играете, насколько я понял. Хотя, должен признаться, у меня небольшой музыкальный слух… а, проходя службу в армии, приучил себя различать звуки барабана и то – под левую ногу, – Веденяпинский рассмеялся своей шутке. – Что поделаешь! Но вы играли действительно хорошо. А что вы хотели от меня, мой юный друг?

– Не знаю… стоит ли об этом говорить?..

– Если вам действительно необходимо услышать разъяснение, то никогда не стесняйтесь, иначе у вас продолжительное время будут сомнения. Я к вашим услугам.

– Хорошо, – решился Аркадий. – Вы говорили сейчас очень отрицательно о большевиках. Но у меня, признаюсь вам честно, брат большевик, и я думаю, что он не такой плохой, как вы сейчас о них говорили.

Веденяпинский снисходительно улыбнулся:

– Мой юный друг. Может быть, каждый в отдельности большевик – неплохой человек, тем более если он – ваш брат, а братские чувства я понимаю. Пусть, для примера, у меня брат тоже был бы большевиком, – я бы к нему, пока идет война, относился бы как к врагу, со всеми вытекающими последствиями. А после нашей победы я бы непременно помог ему встать на правильный путь. Но один человек – это безликая личность. Когда же таких безликих личностей, объединенных какой-то идеей, как большевики, много, то они представляют страшную разрушительную силу. Поэтому, пока они не набрали еще большей силы, не вовлекли в свой водоворот других людей, всю страну и даже мир – их надо остановить. Вам понятно, Аркадий Федорович, почему я сегодня говорил так не патриотично, не с российской точки зрения. Выделил главным врагом не немцев, а большевиков?

– Да, – безвольно согласился Аркадий, который многого из разъяснений ротмистра не понял.

– Я так и думал, что вы меня поймете. Лучше вернуться к хорошо известному старому, чем ринуться сломя голову в непонятное новое, – Веденяпинский замолчал, оценивающе разглядывая Аркадия, и потом вкрадчивым голосом продолжил: – Аркадий Федорович, я хочу вам доверить одну тайну и, естественно, рассчитывать на вашу помощь. Если вы согласны, я вам сообщу нечто важное, которое поможет решить, в частности, и ваши проблемы дальнейшего обучения музыке.

Аркадий заколебался. Ему не хотелось брать на себя какие-то обязательства, но в тоже время ему льстило доверие такого, внешне загадочного человека, нуждающегося в его помощи. Не знал еще Аркадий того, что посвящение в тайну делает человека рабом и полностью подчиняет хозяину – сообщающему загадочную тайну.

– Если я смогу вам в чем-то помочь, то не буду отказываться, если это в моих силах… понимаете?

– Да, – с удовлетворенным вздохом поспешно ответил Веденяпинский. – Если не сможете, то это просто останется тайной. На днях немцы вступят в Харьков, и мы хотели, чтобы городская власть была сформирована не киевскими националистами, которые отдают страну на разграбление захватчикам, а нашими сторонниками. Мы будем препятствовать такому ограблению. Мы хотим перед вступлением немцев в город поднять восстание, арестовать руководителей большевиков и сформировать в ходе восстания свою городскую думу, которая поставит немцев перед фактом о наличии новой власти в городе. Этим мы отстраним от власти галицийцев, и немцам придется иметь дело не с предателями народа, а с нами. Вы поняли?

– Но вы все равно будете сотрудничать с врагами?

Веденяпинский жестко улыбнулся:

– Вы хотите сказать, что это не патриотично. Так? Не отвечайте, я понял ваш намек. Есть два вида патриотизма – фанатичный или животный. Его исповедуют галицийцы и прочие националисты, к тому же на нашей, а не на своей территории. И есть патриотизм сознательный или разумный, который всегда был присущ трезвомыслящим людям. Я уже сказал, что немцы уйдут бесславно, рада – с позором, большевики будут уничтожены. Останемся мы – настоящие патриоты, и, отталкиваясь от того прошлого, что является лучшим, построим новую страну. Это произойдет скоро. А пока, – временно, чтобы сохранить единое и неделимое государство, – мы будем разумно строить свои отношения с немцами, не поступаясь, как радовцы, своими государственными интересами.

Аркадий с сомнением смотрел на него. В его голове не укладывалось – как это можно ненавидеть захватчиков и одновременно сотрудничать с ними. Но он не знал, что сил для восстания у сторонников Веденяпинского было немного, и сейчас они усиленно вербовали в свои ряды непонимающую многого молодежь. Но Аркадий был уже посвящен в эту тайну, и отказываться окончательно было неудобно.

– А вдруг немцы останутся тут надолго? Что тогда, вечно с ними жить вместе?

– Аркадий Федорович, вы не поняли разницы между нами и галицийцами. Они идут с нашими врагами нас завоевывать, чтобы остаться здесь навсегда и с помощью внешних врагов угнетать нас. Кроме наглости у них силы нет. Мы же хотим оккупационный режим взорвать изнутри, и нас в этом поддерживает народ. Он уже борется против немцев и радовцев. Мы подготовим всенародное восстание и выгоним врагов совместно с украинским и русским народом.

Он вздохнул. Длинный разговор заронил в нем сомнение о возможности привлечения Аркадия к восстанию, и Веденяпинский, подчеркивая, что он намерен прекратить этот разговор, нарочито устало, обиженным голосом произнес:

– Я вижу, вы пока не можете меня понять, а раз так, то и не сможете нам помочь. И, в конечном счете, решить положительно свое будущее.

Его слова уязвили Аркадия, который от природы был боязливым человеком и, чтобы почувствовать себя на уровне такого отважного бойца, как ротмистр Веденяпинский, он торопливо произнес:

– Я не отказываю вам в помощи, но я не знаю – что я должен делать?

У Веденяпинского удовлетворенно вспыхнули глаза и, наклонившись ближе к уху Аркадия, он прошептал:

– Через несколько дней мы выступим против большевиков. Уже сформированы боевые отряды. Но я понимаю – вы ни разу вы жизни не держали в руках винтовку и шашку. Я правильно говорю?

– Да.

– Но нам нужны трубачи, чтобы подавать сигналы и вселять боевой дух в наших солдат. Вы умеете играть на трубе?

– Когда-то умел. Я начинал учиться музыке в духовом оркестре.

– Вот и хорошо. Военные сигналы, как вы знаете, весьма легкие, даже примитивные. Вы с ними справитесь. Так согласны вы оказать нам такую помощь?