Децимация

– Да. Согласен.

– Вот и хорошо. Ждите от меня посыльного в ближайшие дни. Он скажет, куда вам явиться. И запомните – это тайна. Утечка информации поставит под угрозу срыва всю операцию. Я в на вас надеюсь, как на патриота.

На всякий случай Веденяпинский записал адрес Аркадия и еще раз подчеркнул, что посыльный может прийти в любое время суток, и чтобы Аркадий сразу был готов идти туда, куда ему прикажут. Веденяпинский крепко, уже по-товарищески пожал руку Аркадия и пошел к гостям. Но общий разговор, вроде бы начинавшийся интересно, угас, и гости стали расходиться. Таня подошла к Аркадию и спросила:

– Ты уединился с ротмистром, как никогда не уединялся со мной, – она засмеялась. – Я знаю, какую тайну вам доверил ротмистр! – увидев недоумевающий взгляд Аркадия, она засмеялась еще веселее, казалось, что и родинки на щеке вспыхивали яркими огоньками. – Не бойся, это известно всем в нашей семье и нашим друзьям. Он тебя уговорил вступить в боевой отряд, чтобы поднять восстание против большевиков и прочих врагов. Я правильно говорю? – кокетничала Татьяна над ошарашенным Аркадием. Она уже давно не смеялась вот так, от души. Ася Михайловна и Гардинский, глядя на них, тоже улыбались от радости – наконец-то дочка веселится, как когда-то давно – в детстве. Неужели тоска и безысходность покинули ее? И они смеялись вместе с дочкой, не зная – над чем.

– Откуда ты все знаешь? Меня он пригласил не в боевой отряд, а в качестве музыканта. Трубача, – серьезно говорил ей Аркадий, не смея поверить, что тайна Веденяпинского известна всем.

Неожиданно Таня посерьезнела, придвинулась так, что ее груди прикоснулись к его предплечью и прошептала:

– Правильно ты сделал, что согласился. Пора тебе совершить мужественный поступок. Я ж люблю сильных людей, героев. Когда тебя позовут на бой, скажи мне. Я тебя благословлю на сражение, а может быть, и на любовь… – она сложила купоном губки и как бы поцеловала его издалека, уже не прикасаясь к нему. – Скажи, когда тебя позовут… – выдохнула она ему в лицо и отошла от него.

У Аркадия блаженно закружилась голова и он так же не сказал, а выдохнул:

– Скажу. Обязательно сообщу!

А потом, уже лежа в постели на жестком диване, он ощущал прикосновение ее нежных, под шелком платья, грудей к своей руке и боязливо, чтобы не потерять это ощущение, прикасался к своему предплечью. Его голова кружилась от счастья, он готов был на подвиг ради нее и с нетерпением ждал прихода посыльного от Веденяпинского, не думая о том, что эта тайна известна всем.

Посыльный пришел через три дня, к вечеру, когда темнело и, подозрительно оглядываясь вокруг, шепнул:

– Сегодня в десять, на Сумской, в доме… – он назвал фамилию известного политического деятеля в городе и исчез.

Аркадий с облегчением вздохнул, будто сбросил с себя неимоверный груз. Через комнату Арины прошел к Гардинским, нашел Таню и сказал, что через полчаса он выходит из дома по приказу Веденяпинского. Таня вначале испуганно взмахнула руками, видимо, этот вызов для нее был неожиданностью – прошло совсем немного времени. Страшно побледнев, она прерывисто шепнула Аркадию:

– Иди к себе, я сейчас приду туда.

Аркадий пошел, и через несколько минут к нему зашла Таня. На плечах ее была шаль, которая закрывала ее руки. Глядя на Аркадия неподвижными огромными очами, она дрожащей рукой протянула ему спрятанный под шалью маленький блестящий пистолет.

– Возьми браунинг. Мне его подарил близкий знакомый, чтобы я могла защищаться. Возьми. На память… навсегда. Ты умеешь им пользоваться? Нет. Ладно, потом научишься. Пусть тебе кто-то покажет, как он стреляет. Я тоже не умею из него стрелять. Береги себя. Третьей смерти близкого человека я не вынесу. Иди, но береги себя.

Она подошла к нему и обняла его голову трясущимися от волнения руками и крепко поцеловала его в губы.

– Когда уходишь?

– Сейчас.

Она снова прижалась к нему и коснулась поочередно обеих его щек.

– Я виновата, что посылаю тебя неизвестно куда. Но ты должен это пройти! – слезы выступили у нее на глазах. – Еще раз прошу: береги себя. Там все воюют за свои интересы, а у тебя их интересов нет. Они там будут другими. Я не буду спать, буду тебя ждать и за тебя молиться, чтобы с тобой ничего не случилось. Обними и поцелуй меня сам.

Аркадий неловко обнял Таню за плечи и коснулся ее губ. Она прижалась к нему и глубоко, как после стремительного бега, задышала, а потом оттолкнула его от себя:

– Иди, мой герой, я буду тебя ждать. Награда тебе – моя любовь.

– Я вернусь. Не бойся! – прошептал Аркадий.

Они вышли вместе, и Таня, еще раз взглянув на него и что-то прошептав губами, безвольно взмахнула рукой и бегом вошла в комнату Арины, чтобы пройти к себе.

Аркадий вышел на улицу. Было темно, прохожих почти не было видно, только редкие их фигурки торопливо пробегали по тротуарам. Он быстро нашел нужный дом. Там находилось уже человек двадцать молодых людей без оружия. Веденяпинский был здесь же, давал распоряжения, переговаривался с приходящими к нему людьми. Прошло часа два, действий никаких не предпринималось, и Аркадий даже заскучал. Но где-то около полуночи Веденяпинский распорядился, чтобы все выходили во двор. В дверях подвала им начали выдавать винтовки. Аркадий нащупал браунинг, подаренный Таней, и спросил Веденяпинского:

– Мне тоже брать винтовку?

– Да! – отрывисто ответил Веденяпинский.

– Но вы говорили, что я буду подавать сигналы трубой.

– А-а. Да, – видимо, Веденяпиский вспомнил его. – Трубу дадим позже. А сейчас винтовку, и не задерживайте меня.

Аркадий получил винтовку, которая оказалась чуть ли не в его рост. В темноте он увидел, что многие так же, как и он, внимательно рассматривают винтовки – видимо, впервые держат их в руках. Но Веденяпинский это предполагал и приказал:

– Становитесь вокруг меня. Смотрите, как пользоваться винтовкой. В магазине уже есть патроны. Вам стоит только оттянуть затвор, послать патрон в патронник, прицелиться и нажать спусковой крючок. Понятно? Да не трогайте затворы! – зло зашипел он, увидев, что кто-то начал повторять его движения. – А то перестреляете друг друга. Запомните и повторяйте это упражнение в уме. Я дам команду, когда заряжать. А теперь тихо пошли за мной.

На этом все обучение военному делу закончилось. Веденяпинский пробормотал что-то ругательное, и ближайшие к нему расслышали: «Послал Бог недорослей на мою голову».

Потом дворами, прячась в ночной тени серых громад зданий, они пошли, – как определил Аркадий, – к центру города. В одном из дворов больше часа ждали дальнейших распоряжений. Аркадий замерз и мысленно ругал себя за то, что пошел в плаще, а не в пальто. Наконец Веденяпинский, переговорив с пришедшим к нему соратником, дал новую команду – передвинуться к площади и коротким броском занять здание харьковского совета. Всех, находящихся там депутатов, арестовать, а кто окажет сопротивление – уничтожить. От этого приказа у Аркадия чаще забилось сердце, а в голове появилась несвойственная ему ранее туманная пустота, которая оставалась у него до самого утра. С шумом ворвавшись в совет, они там ничего не обнаружили – большевики покинули его еще днем и не оставили даже сторожа. Все нападающие, ожидавшие хотя бы небольшой стрельбы, были разочарованы. Веденяпинский был разозлен, что не успел застать врага, и вся подготовка с атакой пришлась на пустое место. Он приказал всем ждать нового приказа.

Большинство расположились на диванах и стульях и, делая равнодушный вид, попытались заснуть. Аркадий сел на стул, пытался сосредоточиться, но не мог – в его сознании вставала то Татьяна, с умоляющими глазами вручающая ему браунинг и одновременно просящая его остаться живым, то брат Сергей, воевавший за большевиков, а, следовательно, против него, то обрывки сцен из его жизни. Но мелодии в его голове отсутствовали, и он даже не пытался их вызвать к себе. Происшедшее подавляло его и не способствовало творчеству. Наконец Веденяпинский, отсутствовавший долгое время, вернулся и скомандовал:

– Подъем! Хватит спать! Всем выходить на улицу!

Там, уже не скрываясь дворами, они быстрым шагом пошли по улицам – не строем, а скорее толпой – в направлении звучащих в утреннем воздухе выстрелов к заводу «Гельфердих-Саде». По мере приближения выстрелы становились явственнее – там шел настоящий бой. Выскочивший из подъезда одного из домов человек в офицерской форме что-то сказал Веденяпинскому и сразу же скрылся. В ответ тот распорядился, чтобы отряд шел не на завод, а на перекрытие пустыря. Как позже Аркадий понял, остатки красных с завода должны были отступать в этом направлении.

Уже светало. Восток горел багряными полосами рассвета, хотя солнце еще не вышло. И в этом слабом отсвете зари Аркадий увидел бегущие фигурки людей с винтовками от заводского забора в их сторону. В смятении екнуло сердце и забилось бешенными толчками, перехватило дыхание в груди. Аркадий понял, что сейчас все будет по-настоящему, и ему придется убивать или быть убитым самому. А с востока наступал карминный, равнодушный ко всему, много повидавший в своем многомиллиардном цикле, рассвет. И Аркадию вдруг остро захотелось раствориться в этом вечном его бездушии, порвать с так называемыми людьми, непонимающими, что природа обычна и непрестанна, а они поступают необычно и зло, вопреки заданному ей всемогущим космосом ритму, не замечающему их сутолочь. Она вечна, а они твари, которые скоро превратятся в прах, в неживую природу. И Аркадий со страхом глядел на разливающееся марево рассвета и ему сейчас хотелось стать песчинкой и унестись туда, к далеким невидимым звездам и не видеть никого – ни людей, ни землю.

Из оцепенения его вывел резкий крик Веденяпинского:

– К бою! По врагам… огонь!

Торопливо дернув затвор и услышав выстрелы своих товарищей, Аркадий, не целясь, выстрелил. Но бегущие, рассыпавшись цепью, стреляя на ходу, быстро приближались к ним. Аркадий еще не успел перезарядить винтовку, как услышал грубый мат Веденяпинского – такого он от интеллигентного человека не ожидал – относящийся к их умению стрелять. Он судорожно клацнул несколько раз затвором, не целясь, выпустил пули в бежавших на него людей и почувствовал, что винтовка не отдает огнем, а железный затвор щелкнул о железо. «Кончились патроны, – подумал он. – Неужели мне конец?» И вдруг он вспомнил о браунинге, сунул руку в карман и нащупал его. «А как из него стрелять?» – мелькнула паническая мысль. Но в это время раздался новый мат Веденяпинского, вместе с командой:

– Примкнуть штыки! К рукопашному… товсь!!

Но Аркадий не успел выполнить этой команды. К нему приближался здоровый рабочий-красноармеец в черном ватнике, лет тридцати. Его возраст почему-то навсегда врезался в память Аркадия. Может, потому, что это был его первый враг, которого он увидел вблизи. Он своей винтовкой без штыка, стволом ударил Аркадия в ухо, и тот упал. Но эта неожиданная боль придала ему злости и он, резко вскочив, бросился без винтовки, оставшейся валяться на земле, за рабочим. Он не видел, что к ним пришла помощь. Люди в военной и полувоенной форме стреляли в рабочих, и ряды красных становились все реже. Он, как борзая собака, догнал работягу, и сзади, смаху бросился ему на шею. Они оба упали, но красноармеец свободно, как пушинку сбросил с себя Аркадия, и его кулак врезался в лоб музыканта, на мгновение выключив сознание. Остался бы жив Аркадий? Кто знает. Но в это время человек в офицерской форме без погон мощным коротким ударом жахнул прикладом винтовки работягу по затылку, и тот свалился набок, запрокинув к рассветному небу лицо, в которое сразу же пришелся еще один удар прикладом, размазавший красному нос, а разлетевшиеся капли крови попали на Аркадия, отчего он испуганно отшатнулся в сторону.

– Вставай, студент, – обратился к нему человек в офицерской форме. – Если бы не я, тебе бы конец.

От этих слов у Аркадия замерло в груди, но следом в это мертвое пространство хлынуло злобное бешенство.

– Я его сейчас убью! Убью! – прошипел он.

– Не надо. Вот сейчас поймают остальных, и тогда всех кучей прихлопнем. Вставай! – приказал офицер застонавшему работяге. – Пойдем!

Тот сел на землю и рукавом ватника провел по развороченному носу, оставив на ткани густую полосу крови. Он зло смотрел на своих врагов и хотел что-то сказать, но изо рта послышалось бульканье, и кровь побежала по подбородку.

– Вставай! – снова приказал офицер.

Работяга устало поднялся на ноги, зажимая лицо рукавом ватника. Ему, несомненно, было очень больно, но Аркадий увидел, что на него тот смотрит насмешливо и снисходительно, как на ребенка, совершившего плохой поступок. И несоответствие его бесформенной физиономии и добродушных глаз потрясло Аркадия. Ему захотелось бежать отсюда, но он услышал голос офицера: