Озябший ангел

– Тогда и я не вылью.

Он закусил губу и снова торопливо пошёл. Через тридцать шагов стальные дужки уже выскальзывали у него из рук. Едва не роняя вёдра, он поставил их. Но, остановившись и досчитав до ста, он снова спешил пройти максимальную дистанцию. Вася тоже старался не отставать от него. Однако время их отдыха всё более увеличивалось, а расстояния переходов сокращались. Шли уже минут тридцать. И тут Вася сказал:

– Всё. Чувствую, не дойду. Спина, как деревянная, и бок занемел. Полежать бы немножко. Не могу больше.

– А тебе далеко ещё? – спросил Вовка.

– Далеко, – ответил Вася. – Через дворы сейчас не пройти, а по улицам ещё два квартала тащиться.

– А мой дом уже через дорогу, – кивнул Вовка. – Пойдём ко мне. Погреешься, отдохнёшь. А там и силы вернуться.

– Спасибо. Сейчас только позвонки расслаблю.

Вася согнулся в поясе и на некоторое время остался в таком положении.

– А у меня руки, как у гориллы вытянулись, скоро наступать на них буду, – пошутил Вовка. – Мышцы совсем не работают. И руки болят как при вывихе.

– Как им не болеть? – заметил Вася. – Ведь голод сожрал все мышцы, а связки едва держат.

Через десять минут мальчишки переступили порог тётиной квартиры. Хозяйки дома ещё не было. Они сняли фуфайки. Вовка достал из шкафа брюки и свитер, положил их на стул и сказал Васе:

– Переоденься в сухое и проходи в мою комнату, а я пока печку затоплю.

Вася, войдя в Вовкину комнату, не удержался от восклицания:

– О-о! А дров-то у тебя! Откуда?

– Они ещё с осени заготовлены. Я ведь в деревне вырос. Вот на всякий случай и подстраховался.

– Здорово. Молодец. А ты когда в Ленинград приехал?

– Я не приехал, а пришёл, – уточнил Вовка. – В сентябре.

– И сразу догадался, что в городе не включат отопление? – удивился Вася. – А ты сообразительный. Из моих знакомых никто дров не заготовил.

– Ладно уж хвалить. Развешивай одежду и, если хочешь прилечь, – ложись. А я пока чайник поставлю.

Печурка немного подымила, настроилась и деловито загудела. Вовка положил на плиту два кирпича, затем внёс ведро, поставил на огонь чайник и влил в него два ковша воды. Вася повесил фуфайку к самой печке на спинку стула, а сам прилёг на кровать. Извиняющимся тоном сказал:

– Сейчас только распрямлюсь и встану.

– Да лежи, не стесняйся, – успокоил его Вовка и сел рядом с печкой.

Вася спросил его:

– Слушай, Вова, а почему ты в такое время из дому сорвался?

– Родители отправили, побоялись, что я пропаду в оккупации. Уж больно часто я влипал во всякие истории.

– А что, ваша деревня под немцами?

– Я из Белоруссии. А она уже вся под немцем.

– А что у тебя за проблемы были? Ты из трудных подростков?

Вовка озадаченно посмотрел на Васю, подумал и ответил:

– Не знаю, что-то вроде того. Характер у меня… В общем, я никому ничего не прощал.

– Дрался?

– Дрался. Да и другие глупости делал. Теперь думаю, зря всё это.

– Хочешь сказать, война тебя изменила, – произнёс Вася.

– По-моему, она всех изменила. За эти полгода я узнал настоящих врагов. Да и вокруг столько беды. На её фоне все мои детские обиды – такие пустяки, что мне не по себе. Уж сейчас-то я понял, что следует прощать, а что нет.

– Ты прав, – вздохнул Вася. – Теперь и я во многом разобрался: уяснил, кого и за что нужно жалеть, а кого – ненавидеть. Слушай, а почему ты приехал именно в Ленинград? Ведь с самого начала было ясно, что город в очень опасном положении.

– Мы этого не знали, – признался Вовка. – К тому же прошлым летом тётя гостила у нас и приглашала к себе. Помню, что ни увидит, тут же давай сравнивать: «А вот у нас в городе…» Всего каких-то две недели пожила в деревне и говорит: «У вас тут, конечно, чудная природа, но я без Ленинграда уже не могу. Понимаете, когда я возвращаюсь в свой город, я чувствую, как он обнимает меня, окутывает всю своими тёплыми разноцветными огнями, автомобильным шумом, музыкой, запахами. И тогда, наконец, постигаю: я – дома». Всё, о чём она говорила, было так заманчиво, что я соблазнился.

– Ну, и как твои личные впечатления? – спросил Вася.

Вовка хмыкнул.

– Пока не разобрался. Люди здесь хорошие. А город?.. Нынче в его объятиях запросто околеть можно.

– Это точно, – согласился Вася. – Они сейчас прямо-таки ледяные. Мне кажется, что я промёрз уже до костей.

Мальчишки замолчали. Крышка на чайнике задребезжала. Вовка вынул из мешочка шуршащую веточку смородины, сунул её в чайник и переставил его на табурет. Он взял два куска мешковины, завернул в них по горячему кирпичу, один подал Васе.

– Грейся.

Тот положил его на грудь, блаженно зажмурился. Вовка тоже крепко прижал к себе свой кирпич, задумался.

Когда чай был разлит по кружкам, Вова принёс с подоконника накрытое салфеткой блюдечко и поставил его на стол. В нём лежали приготовленные для него тётей два бутерброда с салом. Он сдёрнул с блюдечка салфетку. Один из бутербродов положил перед Васей, другой взял себе. И хоть кусочки были чуть толще блина, но впечатление производили умопомрачительное.

Вася некоторое время ошеломлённо смотрел на бутерброд, потом сглотнул слюну и вопросительно взглянул на Вовку.

– Ешь, не стесняйся, – сказал Вовка. – Он твой. Это тётя откармливает меня после болезни.

– Не надо, – нерешительно возразил Вася.

– А твои ведра я за тебя буду тащить? Ешь. Будем живы, после войны меня угостишь. По рукам?

– По рукам, – повеселел гость. И потянулся за бутербродом.

Через полчаса они простились. Вася пошёл домой, а Вовка направился в мастерскую.