Две повести о войне

– Что писать?

– Пиши. Старшему уполномоченному полка лейтенанту госбезопасности тов. Прошкину… Написала? От Петровой… далее свои паспортные данные, прописка. Написала? Далее заголовок «Явка с повинной». Так. Теперь с новой строки: я, такая-то, словом, повтори все о себе, являюсь с повинной в связи с тем, что… И далее подробно изложи, кто, где, когда, с какой целью завербовал тебя.

Записав данные о себе, Маша опустила ручку:

– Я не знаю, что писать дальше.

– Что не знаешь?

– Ну насчет «кто, когда и кем».

– Не валяй дурака, Петрова. Ты все знаешь.

– Я действительно ничего не знаю. Какая я шпионка! Я перешла линию фронта, чтобы убежать от немцев, довезти сына до Москвы, где моя мама.

– Опять двадцать пять. Ну хорошо, давай порассуждаем вместе. Ты не шпионка, не разведчица, а тебя встречают и провожают во всех немецких частях, как родную. Ты же сама говорила. Да еще кормят сытно и дают на дорогу сухой паек. С чего это бы?

– Не знаю.

– Опять заладила: «Не знаю, не знаю». А я знаю. Хоть и плохо нас учили в спецшколе немецкому языку, но со словарем я все же кое-что разобрал в твоем разрешении на выезд. Вот послушай, я цитирую: «Я обращаюсь ко всем германским частям… оказывать ей, то есть тебе, Петрова, всяческое содействие в ее продвижении…». Это пишет военный комендант города Барановичи. Как это понять, Петрова?

– Не знаю.

Сержант выругался трехэтажным матом.

– Слушай, не зли меня. Пиши всю правду.

– Скажите, что писать, я напишу.

Курятников задумался. Получается, как в той бесконечной присказке «У попа была собака». Что ж, выхода у него нет.

– Хорошо. Сделаем так, – и опер, морща лоб, почесывая затылок, делая мучительно долгие паузы, стал диктовать Маше, кто, где, когда, с какой целью завербовал ее, как она добиралась до советской линии фронта и что собиралась здесь выудить. Но когда очередь дошла до самого существенного, то есть до способов передачи Петровой добытой информации, опер умолк. Он ровным счетом не мог придумать, каким образом разоблаченная им шпионка собиралась доводить до сведения своих немецких хозяев полученные разведданные. Встал, походил по блиндажу, прибавил света в керосиновой лампе, снова сел на стул. И, наконец, его озарило:

– Пиши, Петрова. «Что касается способов передачи добытых мною разведданных, а так же паролей и явок, то они должны будут определиться после того, как на меня самостоятельно выйдет местный резидент немецкой разведки». Написала? Все. Подпишись, поставь дату.

Слава богу! Все в ажуре. Курятников оформил протокол допроса, дал Маше подписать его и самолично отвел ее в блиндаж-гауптвахту. Затем сел за донесение своему начальнику лейтенанту госбезопасности Прошкину. Изложив обстоятельства задержания Петровой, почти дословно переписав «Явку с повинной», лейтенант написал следующее:

«Обвиняемая в шпионаже в пользу Германии Петрова М. Г. изобличается следующими доказательствами, прямыми и косвенными:

1. Личным признанием, изложенным в «Явке с повинной».

2. «Разрешением на выезд» (на немецком языке), выданным военным комендантом г. Барановичи, являющимся по существу указанием всем германским частям оказывать обвиняемой всяческое содействие в ее продвижении по оккупированной территории.

3. Ранец (1 шт.) немецкого производства.

4. Нож с ножнами немецкого производства.

5. Солдатская фляга (1 шт.) немецкого производства.

6. Две банки мясных консервов, одна упаковка галет и один пакет мармелада – всё немецкого производства.

Перечисленное прилагается».

Курятников с облегчением вздохнул. «Теперь можно позвонить начальству», – подумал он и взялся за трубку. Но она молчала. Связи с полком не было. Задумался. Доставить шпионку сейчас? Дело идет к вечеру. Неизвестно, на месте ли лейтенант. Хорошо, оставим дело на утро. Он вышел из блиндажа, крикнул вестового.

– Иванов, завтра чуть свет пойдешь в особый отдел полка. Отведешь туда задержанную, захватишь с собой пакет. Лично вручишь лейтенанту. Понятно?

– Так точно, товарищ лейтенант.

– А теперь ступай на гауптвахту, проверь, как она ведет себя, скажи ей, что завтра утром ее отправят дальше. Выполни и доложи.

Минут через десять Иванов вернулся. Доложил, что вроде бы все в порядке, но она спрашивает, когда будет ужин. И еще она просит, чтобы у нее была вода.

– Налей из графина в ее же баклажку и отнеси. А насчет ужина… скажи, что ужина не будет.

В тот день ужина не намечалось не только для задержанной, но и для самого оперуполномоченного. Не планировался он и для командования полка, батальонов и рядовых, оставшихся в живых. Такое странное положение во многом объяснялось тем, что вышестоящие инстанции знали, что все маршевые роты, направляемые в расположение полка и его батальонов, с ходу бросают в бой, откуда мало кто возвращается. Из этого вытекало, что не было никакого смысла кормить людей перед атакой: нерациональный расход продуктов. Но спирт и водка подвозились исправно. Без сталинских сто граммов наступления не начинались. От такой системы снабжения страдали и те, кто непосредственно не участвовали в боях. О них как-то тоже порой забывали. Поэтому лейтенант Курятников с вожделением смотрел на немецкие мясные консервы и галеты с мармеладом. Однако трогать их никак было нельзя – вещественные доказательства. А вот полбуханки немецкого хлеба, которую он предусмотрительно не занес в протокол, особист съел.

…Утром в сопровождении бойца Маша была конвоирована в распоряжение старшего уполномоченного Прошкина… Накануне Курятников связался с ним по телефону, сообщил ему о поимке шпионки. Тот сердечно поздравил его с боевым успехом и с нетерпением ждал появления задержанной. За две недели пребывания в своей должности его сотрудники еще ни разу не выявили немецкого разведчика. Войдя в блиндаж лейтенанта, освещенного керосиновой лампой, конвоир, вручив пакет, спросил, ввести бабу или как. Прошкин приказал пока подержать ее за дверями и с любопытством стал просматривать бумаги и вещдоки, присланные его опером. Ознакомившись с ними, майор удовлетворенно хмыкнул и мысленно похвалили Курятникова. В это время дверь распахнулась, и в блиндаж стремительно вошел начальник разведотдела дивизии подполковник Рогов. Он дружески пожал руку Прошкину, сел на стул против него и спросил:

– Ну как, ловятся шпионы, диверсанты, дезертиры, перебежчики?

– Помаленьку выявляем, – скромно ответил особист. – Вот как раз вчера поймали немецкого разведчика.

– У меня к тебе просьба, лейтенант. Дело тут такое. Из штаба армии прибыла комиссия конкретно по одному вопросу: почему дивизия и, в частности, ваш полк несколько дней пытается прорвать оборону противника, несет несусветные потери, а результат нулевой. К вам в полк завтра прибудет целая делегация, а я первая ласточка. Моя задача – выяснить, какими сведениями штаб полка располагает о немцах, их вооружении, схеме обороны. Я попытался это узнать. И ты можешь себе представить, майор, в штабе вашем ни хрена ничего не ведают о противнике. Ровным счетом ничего! Почти ежедневно посылают людей в атаки, причем без огневой поддержки, посылают прямо на пулеметы, и все гибнут, как мухи. Начальство вашего полка угробило полностью даже свою разведроту, послав его вместе с маршевыми ротами на штурм немецкой передовой. И вот теперь эту работу – сбор данных о противнике в полосе вашего наступления – возложили на нас. Ты можешь чем-нибудь помочь нам, лейтенант? В долгу не останусь, – и подполковник, вынув носовой платок и сняв фуражку, стал вытирать пот с головы и с лица. – Жарко сегодня уже с ранья.

Прошкин развел руками:

– Наш враг – внутренний. Наше дело, ты сам знаешь, – антисоветчики, дезертиры, шпионы.

– Стоп. Ты сказал, что твои люди задержали немецкого разведчика. Он заброшен по воздуху или перешел линию фронта?

– Перешел линию фронта.

– Когда его задержали?

– Вчера.

– Так это здорово, лейтенант. Возможно, он кое-что знает о расположении немецкой части в вашей полосе. Нам нужна хотя бы зацепка, чтобы сориентироваться. Я могу поговорить с задержанным?

– Собственно, он – не он, а она, баба. Находится рядом, здесь, за дверями. Я не возражаю, но вряд ли она тебе пригодиться.

– Ну ты же сам говорил, что она только вчера перешла линию фронта. Уж что-нибудь видела, слышала.

– Да ради бога, поговори с ней. Все равно она подлежит расходу. Но сначала посмотри бумаги, оформленные на нее, – и он придвинул к подполковнику документы, подготовленные оперуполномоченным Курятниковым.

Рогов бегло просмотрел их и, разочарованный, попросил у Прошкина разрешение на выезд из города Барановичи, выданный тамошним военным комендантом.

– Так оно на немецком языке.