Две повести о войне

Вот с такими судьбами, разворошенными советской властью, собрались люди в конторке Самойлова на окраине районного городка Кулдиги на второй день войны. Козлову он сказал прийти в 16.15, то есть чуть позже остальных. Это время ему нужно было для того, чтобы рассказать старым друзьям о воздушном бое, своих впечатлениях о первом сражении в воздухе с противником, о самом командире авиадивизии, его аресте и счастливом освобождении. Такой заблаговременный сказ Ивану Петровичу нужен был, чтобы гости поняли: Козлов свой человек, и ему можно доверять. В прошлую субботу, банный день, 21 июня им не удалось встретиться. Накануне в штабы всех частей, дислоцированных в Курляндии, поступили шифрограммы о приведении войск в состояние боевой готовности. Поэтому сочаевники оказались заняты. Сегодня же было не до парилки, тем более что при штабе радиоотряда баня отсутствовала вовсе. Но самовар стоял наготове, стол был заставлен вареньями, медом, конфетами, печеньями. Как только явился Козлов, Самойлов, представив ему своих гостей, познакомил их с последними сообщениями из Берлина:

– Москва по-прежнему молчит, приходится ориентироваться на немцев. Они дают следующую безрадостную для нас картину. В первый день войны противник захватил мосты через Неман: два моста у Алитуса, – Иван Петрович подошел к большой школьной карте, развешанной на стене, – и еще один мост у Меркине. Вермахт переправился через Неман также южнее Каунаса и продвинулся на 60 километров на восток. В районе Тильзита он удалился от границы на 35–45 километров. Сегодня враг вышел к Вильнюсу. Это уже 150 километров от границы. В Белоруссии немцы успешно окружают Белостокскую группировку Красной армии. На Украине они тоже наступают, но не так успешно. Берлинское радио сообщает также о массовом бегстве наших бойцов и командиров с поля боя, панике, потере управления войсками, большом количестве пленных. Вот все, что мне известно на данный час.

В кабинете установилось молчание.

– Может, врет Берлинское радио? – робко нарушил его Козлов.

– Если бы врало, то Москва мигом бы опровергло это сообщение, – ворчливо заметил полковник Беленький, командир бригады АРГК – Артиллерийского резерва главного командования.

Его часть, громоздкое, но грозное боевое хозяйство первой в Курляндии завершило свою радиофикацию. Никита Михайлович был безмерно рад этому обстоятельству и каждый раз при встрече с Самойловым благодарственно пожимал ему руку, приговаривая: «Ну теперь мы орлы, сразу можем поразить цель даже с самых дальних верст». Беленький был опытнейшим артиллеристом, сохранивший лучшие традиции русской школы стрельбы из орудий с закрытых позиций. Закончив артучилище перед самой мировой войной, он, участвую в ней, последовательно занимал должности командиров огневого взвода, батареи, дивизиона. Гражданскую войну на стороне красных закончил, командуя артиллерийской бригадой. После учился в артиллерийской академии и успешно завершил ее. Затем служил командующим артиллерией стрелковой дивизии, а затем и армии. Но в 1936 году за отказ вступить в партию был уволен из рядов РККА. В качестве гражданского лица преподавал в той же самой артиллерийской академии, которая накануне была опустошена арестами. Чуть позже был расстрелян весь командный состав общевойсковой армии, где Беленький возглавлял артиллерийскую службу и откуда он был уволен в запас за нежелание стать членом ВКП(б). По этому поводу полковник даже раз пошутил в одну из банных суббот, прихлебывая чай:

– Получается, я должен быть благодарен партии, членом которой я не стал. Если бы вступил и остался бы командующим артиллерии армии, то меня уже не было бы в живых. Чудеса!

Финская война показала, что наши батареи не умеют стрелять с закрытых позиций по конкретным целям. По площадям – пожалуйста, сколько угодно, но это была, как правило, бездарная трата боеприпасов, когда снаряды рвались чаще всего в безлюдных местах. Осознав столь серьезный пробел в подготовке артиллеристов, военное руководство страны развернуло широкий поиск опытных кадров, имеющих боевой опыт стрельбы из орудий крупных калибров, оказавшихся вне армии. Однако к тому времени большинство такого рода специалистов погибло в ходе чисток 30–х годов. Беленький оказался в числе последних из могикан когда-то передовой русской артиллерийской школы. Его вновь призвали и назначили командиром бригады АРГК, направив ее почему-то в Латвию, так далеко от центра, где по замыслу и должны находиться резервы главного командования.

– Я думаю, сей факт можно объяснить тем, что Генштаб все-таки планировал наступательные операции в сторону запада, – так прокомментировал полковник на одном из банных дней удаленность своей бригады от Москвы.

А по поводу сообщений берлинского радио о стремительном продвижении вермахта на восток Беленький сказал:

– Боюсь, что через день-другой немцы переправятся уже через Двину.

– Ну, это вы уж чересчур, – возразил Греков.

– А нам что же делать? – задал вопрос Козлов. – Никакой связи ни с кем. Я уже два самолета У-2 в Ригу послал, ни один не вернулся. Сегодня ночью оправлю двух делегатов на двух мотоциклах туда же, в военный округ. У меня много бомбардировщиков, но нет целей.

– Мои делегаты на мотоциклах тоже как в воду канули, – добавил Комаров. – Или немцы их с воздуха щелкают или диверсанты с националистами расстреливают на дорогах. Черт его знает! Будто о нас забыли.

– А вот немцы не забывают о нас, – снова подал голос Беленький. – Два раз в день, утром и к вечеру, их разведчик висит над нами. Товарищ генерал-майор, – обратился он к Козлову, – нельзя ли вашими силами сбить или хотя бы прогнать назойливого соглядатая?

– Нельзя, товарищ полковник, – ответил Козлов. – Этот немецкий самолет летает слишком высоко, нашим истребителям не достать его, и зениткам он не по зубам.

– Вот вы говорите о делегатах связи на мотоциклах и У-2, о которых нет ни слуха, ни духа – заметил Греков. – А я вчера на ночь глядя, хотя какие сегодня ночи, светлые уж очень, вчера послал туда же, в Ригу танк БТ на колесах, сняв с него гусеницы, и бронеавтомобиль с хорошей радиостанцией, наказав чрез каждый час информировать мой штаб о своем продвижении. Последнее сообщение было: «Подъезжаем к Риге». И все, больше наша разведка не подавала голоса. Что делать дальше, понятия не имею.

– Скажем богу, если он есть, спасибо, что мы находимся не у границы, – произнес Комаров. – Нас бы постигла бы такая же участь, какая досталась приграничным войскам, потому что наши полки не развернуты, находятся на казарменном положении.

– Вы думаете, там, у границы, они тоже не были развернуты? – спросил Греков.

– Но даже если бы все они были развернуты, сплошной линии обороны все равно не было, – подал голос Самойлов. – Я это точно знаю – не было. А немцы не дураки, они не лезли бы туда, где были бы развернуты наши части, они обязательно пошли бы в обход, и это правильно с военной точки зрения. Они и сейчас обходят места, где сконцентрированы наши крупные сила, даже не развернутые, и движутся вперед, окружая целые наши армии. Я так понял тактику вермахта, если судить о его действиях по сообщениям берлинского радио. Советский Союз не был готов к нападению, не был настроен и на оборону. Отсюда и плачевный результат.

– Тогда возникает вопрос: почему не готовились к возможному нападению? Ведь дураку было ясно, что Гитлер не ограничиться Европой, – буркнул Греков.

– По всей видимости, товарищ Сталин твердо верил в договор с Германием 1939 года о дружбе и ненападении, – сказал Греков. – Но как можно верить фашистам?

– Знайте что, друзья мои, я смотрю на эти все так называемые договоры просто, по-солдатски прямо: – снова заговорил Беленький. – Два политических бандита, Гитлер и Сталин, договорились между собой о разделе Европы. Ну точно так же, как заключают между собой соглашение о дележке территорий в каком-нибудь Чикаго мафиозные группировки. Потом более плохие парни устраивают ночи длинных ножей против менее плохих парней, захватывают их кварталы и потом смеются над простаками. Так поступил и Гитлер. Он дал возможность Сталину отхватить почти половину Польши, оккупировать Эстонию, Литву и Латвию, отнять у Румынии Бессарабию, а у Финляндии оттяпать огромный кусок Карельского перешейка с Выборгом. И Сталин, довольный грабительским гешефтом, по гроб уверовал в дружбу с таким же гангстером Гитлером. А тот поступил так же, как Додсон, герой рассказа О'Генри «Дороги, которые мы выбираем». Этот бандит, ограбив вместе со своим напарником почтовый вагон, застрелил последнего, когда во время бегства погибла одна из двух лошадей. Причина убийства: оставшемуся коню не вынести двоих. То есть гангстер Додсон оказался проворнее своего напарника Боба Тидбола. Так собственно поступил и Гитлер: Европе не вынести двух разбойников. И он оказался расторопнее Сталина, другого бандита, напав на него со спины. Вот и весь сказ применительно к начавшейся войне.

– Товарищи, что тут вы несете! – выпалил Козлов. – Я извиняюсь, но вы городите явную антисоветчину. Как можно такое говорить о товарище Сталине! Какой раздел Польши? Наша страна освободила Западную Украину и Западную Белоруссию от польских панов. А трудящиеся прибалтийских государств сами захотели присоединиться к Советскому Союзу. С Финляндией же поступили так потому, чтобы отодвинуть границу подальше от Ленинграда. Вот и все, и это ясно всем. А вы – «бандиты, мафиозный сговор». Ей-богу, у меня уши вянут от таких несправедливых слов.

Наступила пауза. Один из собеседников грустно качал головой, другой мрачно смотрел в потолок, третий улыбался. Но каждому наверняка подумалось одно и то же: «Ну и чудеса! Только вчера его арестовали не за понюшку табака, избили, еще кровь не просохла, и только случайность спасла этого человека от тюрьмы, а, может, и от расстрела, и он же продолжает петь осанну власти, чуть было не загубившей его».

– Петр Николаевич, – обратился к Козлову Самойлов, – вы с какого года рождения?

– Я родился в 1915 году.

– То есть вы были пионером, комсомольцем, вступили в партию, воевали в Испании, в Халгин-Голе, – продолжал Иван Петрович. – Это означает, что мимо вас прошли две страшные войны, мировая и гражданская, жуткие продразверстки, когда у крестьян отбирали все и вся, коллективизация, когда тех же крестьян насильно сгоняли в колхозы, голодомор, устроенный советской властью на Украине и других местах, когда из-за нехватки хлеба поумирали миллионы людей, массовые аресты после убийства Кирова. Скажите, Петр Николаевич, а хоть жуткие репрессии 1937–1938 годов вы как-то заметили? Или что ближе к вам, к летчику: известно ли вам, что расстреляны, причем совсем недавно, в этом и прошлом году, все руководство военно-воздушными силами страны и военных округов? Или данная трагедия тоже прошла мимо вас? И еще. Если вас, Петр Николаевич, послушать, то получается так: нападение Германии на Польшу – это агрессия, а нападение СССР на ту же Польшу с другой стороны, с тыла, с востока – это освобождение родных нам украинцев и белорусов. Но кто-нибудь спрашивал тех же украинцев и белорусов, а хотят ли они жить в большевистской стране? Или взять тех же прибалтов: когда к их груди приставили советские штыки, могли они не согласиться жить в стране Советов? Да, можно использовать даже такую сверх демократическую форму изъявления желания людей, как референдум. Но если в твое государство уже вошли чужие солдаты, пряча под полу одежды оружие, то о какой свободе выбора может идти речь! Вот и наши войска сначала заявились в Литве, Эстонии и Латвии, а потом наше политическое руководство любезно предложило населению присоединиться к СССР. Разве такой метод не является бандитским?

В небольшой конторке повисла гнетущая тишина. Козлов растерянно смотрел на собеседников, не зная, что сказать в ответ. Остальные поняли, что Самойлов деликатно не напомнил комдиву вчерашний его арест, который полностью опровергал апологетику сталинщины из уст генерал-майора. Да и сам он догадывался, имея в виду тот же инцидент, что смотрится, мягко говоря, неубедительно. Тем не менее его ошеломило то, что здесь он услышал. Нигде, никогда, ни в какой компании, в том числе пьяной, ни в кругу самых близких родственников и друзей он не слыхал даже толику того, что пришлось ему выслушать сегодня. Конечно, он видел много несправедливостей в окружающей его жизни. Взять те же колхозы. Ему было пятнадцать, когда случайно подслушал разговор своего родного дяди, брата отца, который приехал к ним в гости из деревни. Родители Козлова к тому времени давно жили в городе, батя плотничал, мать работала посудомойкой в заводской столовой. Но все их родичи оставались там, в сельской стороне. В тот день, точнее поздний вечер Петр, поужинав вместе со взрослыми, которые продолжали допивать самогон, отправился спать и сразу крепко заснул. Видно, дверь в его комнату осталась неплотно закрытой, и мальчик ночью проснулся от странных звуков. Он осторожно выглянул и увидел, что плачет дядя Федор. Захлебываясь от слез, он говорил отцу, что все нажитое добро у него отобрали и свалили в колхоз – и земельный надел, и лошадь, и корову с теленком, и овец, и свиноматку с поросятами, и весь инвентарь.

– Всё, всё взяли, – всхлипывал дядя. – Чем кормить детей? Ироды! Бандиты! Чтоб сдох этот их Сталин. Как жить и как выживать при такой разбойной власти?

Много других горестей позже пришлось видеть и слышать Козлову. Но в его башку накрепко втерлась мысль, внушенная ежедневной политической пропагандой, что все эти трудности носят временный характер, они являются неизбежным побочным продуктом строительства социализма и коммунизма, надо перетерпеть их, а потом придет светлое будущее. И он, Козлов, искренне верил в лучезарное завтра. Он принимал за истину объяснения властей причин массовых арестов и расстрелов, главные из которых были заговоры враждебных сил, происки троцкистов и прочих врагов народа. Но первые и серьезные сомнения возникли у него, когда он узнал об арестах и последующих расстрелах тех летчиков, с которыми он воевал в Испании. И совсем на него удручающе повлиял полный разгром командования Военно-воздушных сил. И вот днями и его арест, опрокинувший многие его убеждения. И все же он продолжал верить, что это тоже ошибка, как и казнь его боевых товарищей по Мадриду.

– Я, товарищи, тоже многое вижу и слышу, – после небольшой паузы заговорил, встав, в ответ Козлов. – И немало размышлял и продолжаю размышлять об увиденном и услышанном. На многие вопросы у меня нет ответа. Но я убежден в одном: строительство социализма, а в будущем и коммунизма – это единственно верный путь дальнейшего развития нашей Родины. Посмотрите, каких успехов добилась наша страна в индустриализации, в народном образовании, укреплении Красной армии. Да, в ходе построения нового общества допущены ошибки. Но кто не работает, тот не делает просчетов. Что касается массовых арестов, в том числе высшего командного состава, моя точка зрения такова – дым не без огня, Троцкий мутит воду, борется против советской власти, объединяет своих соратников. Органы выводят врагов народа на чистую воду. В этой борьбе с заговорщиками совершаются просчеты и несправедливости. Но как правильно пишут газеты, лес рубят – щепки летят. А насчет товарища Сталина вы возводите напраслину. Он наш вождь, фактически глава государства и главнокомандующий. И как его можно называть бандитом? Я извиняюсь, но такие выражения отдают белогвардейщиной. Возможно, он тоже совершает ошибки, даже наверняка не без этого. И все же надо отдать ему должное – он решительно борется с главным врагом советской власти, врагом идей Октябрьской революции – с Троцким, – и Козлов сел не стул.

Когда он говорил, остальные собеседники смотрели на него со смешанными чувствами. Кто-то отметил про себя, что генерал – майор будто читает передовицу «Правды». Другой признал искренность его убеждений и веру в правоту того, что делается в СССР. А Самойлов с горечью подумал о том, что в облике Козлова осуществляется мечта Сталина и его соратников, мечта о создании нового человека советского типа, безоговорочно принимающего большевистскую реальность, какой бы она чудовищной ни была. Такая государственная работа по перековке как взрослых, так и подрастающего поколения ведется уже два десятка лет. Суть ее проста: кто не согласен с политикой коммунистической партии, тот подлежит высылке, аресту или расстрелу. Кто помалкивает или делает вид, что доволен жизнью, оставляют в покое. Но всем баз исключения ежедневно и ежечасно внушается мысль – через газеты, радио, кино, лекции, доклады, политбеседы, – мысль о том, что надо немного перетерпеть, со временем трудности исчезнут и настанет пора изобилия и свобод. А пока придется жить с продовольственными карточками, работать по десять часов и не обращать внимания на аресты врагов народа, которые мешают осуществлению светлой мечты о прекрасном будущем. И такую идеологию со временем стали разделять все больше людей, главным образом из числа подрастающего поколения, пополняя, как ее потом назовут, новую общность – советский народ. И каждому, кто слушал Козлова, было ясно, что спорить с ним бессмысленно, если даже собственный арест не отрезвил его, не заставил задуматься о бытие, в котором он обитал. И все же полковник Беленький не удержался и спросил летчика:

– Вот вы, товарищ генерал-майор, не раз назвали Троцкого врагом советской власти, врагом идей Октябрьской революции. А вы знаете, какую должность он занимал при Ленине?

– Не знаю.

– Товарищ Троцкий при Ленине был вторым человеком в партии и государстве. Он был членом Политбюро ЦК, председателем Реввоенсовета. Реввоенсовет в те годы совмещал функции наркомата обороны и нынешнего Политуправления РККА. Именно Троцкий был организатором, и довольно успешным, Красной армии, командующим всеми войсками во время гражданской войны, вдохновителем всех наших побед над белыми. И как по-вашему, Петр Николаевич, мог ли такой человек, один из активных участников Октябрьской революции, быть врагом советской власти?

– Честно скажу, товарищи, я не знал, кем он был при Ленине, – ответил после некоторого молчания Козлов. – Но тогда почему его предстают таким зверем?

– Его вина была в том, что он как второй человек в партии и государстве претендовал на первую роль в стране после смерти Ленина, – вступил в разговор Самойлов. – А остальные члены Политбюро ЦК по разным причинам этого не хотели. И Троцкого сместили со всех высоких постов. Тогда первыми лицами в Советской России захотели стать Каменев и Зиновьев, игнорируя аналогичное желание Сталина. Того поддержали Бухарин, Рыков, Томский и другие члены Центрального комитета партии, и Каменева с Зиновьевым тоже сместили со всех постов. После этого Сталину не стало нравиться, что Бухарин и остальные товарищи начали критиковать его за целый ряд неправильных, с их точек зрения, решений. И Сталин уволил их, а позже расстрелял – и Каменева, и Зиновьева, и Бухарина, и Рыкова, и многих-многих других. А вот Троцкий оказался, будучи за границей, жив. Его и сделали жупелем, причиной всех наших трудностей. Вина Льва Давидовича была в том, что его не успели сразу убить. Вот и вся история ВКП(б).

В конторке снова наступило молчание. Его прервал Беленький:

– И все-таки мне не дает покоя один вопрос. Ну хорошо, Сталин расстрелял почти всех соратников Ленина, даже лиц, когда-то лично преданных ему. Это понятно, борьба за власть и все такое. Я ни коей мере не одобряю этот зверский, чисто уголовный способ решения вопроса. Я просто называю причину кровавой расправы над соперниками. Но зачем тогда арестовывать и уничтожать тысячи, десятки, а, может, сотни тысяч, причем, не только партийных работников, но и военных, руководителей предприятий и организаций, специалистов народного хозяйства, которых и так не хватает, наконец, рабочих, крестьян, учителей, врачей, агрономов, землемеров и так далее и тому подобных. Зачем? Я этого никак не пойму. Моя голова отказывается воспринимать подобное, на мой взгляд, помешательство.

– А я думаю, что это никакое не помешательство, – возразил Греков. – Сталину наверняка известно, что подавляющее большинство населения крайне ругательно относится к советской власти. А как еще относиться, если жизнь для очень многих довольно поганая. И он, Сталин, путем арестов и расстрелов пытается сократить число недовольных, остальных запугать. С целью оправдания массовых расправ он даже придумал теорию, согласно которой по мере построения социализма усиливается классовая борьба. А раз борьба – значит репрессии.

– Да, в этом рассуждении есть рациональное зерно, – заметил Комаров. – По крайней мере, официальная установка партии об усилении классовой борьбы есть негласное, скрытное признание существования в стране большого недовольства этим самым социализмом.

– А значит, признание наличия завуалированной гражданской войны, – добавил Беленький.

– Почему завуалированной? – возразил Самойлов. – Гражданская война идет совершенно открыто, идет массово против безоружных людей, как на большой войне – миллионы жертв.

– Получается, партия и сам Сталин утверждают: советская власть – это обязательно гражданская война со своим народом, – заметил Греков. – А значит, бесконечная бойня.

– Если это так, – сказал Самойлов, – то как поведут себя те же самые недовольные, я уж не говорю о тех, у кого отняли землю и скотину, о тех, чьих близких арестовали и тем более расстреляли, как поведут они себя сейчас, в условиях войны с Германией? Будут люди, враждебно настроенные против советской власти, сражаться за нее? Или повернут оружие против нее? Будут среди них генералы? Или все они просто откажутся сражаться против немцев, массово сдаваясь в плен? Если это так, в чем я не сомневаюсь, то это будет новым поворотом в гражданской войне – открытыми ответными действиями сыновей расстрелянных, заключенных, ссыльных, ограбленных, превращенных в рабов.

– Как это повернуть оружие против своей же страны! – возмутился Козлов. – Это же предательство, это измена!

– Да, юридически это будет изменой, если таковое случится, – ответил Беленький. – В истории подобное бывало. Причем недавней, нашей российской истории, когда Ленин и его партия большевиков во время мировой войны ратовали за поражение свой Родины. Больше того, они брали деньги у германского Генштаба, которые успешно использовали для разложения русской армии, русской государственности. Они кто – предатели или борцы с царизмом? И если в сегодняшней войне найдутся люди, которые пожелают поражение Советскому Союзу, появятся, может быть, даже генералы, готовые воевать против Советов, то кем они будут – предателями или борцами с коммунистическим режимом?

– Я не верю, что Владимир Ильич состоял на службе у германского генерального штаба! – вспылил Козлов. – Это клевета!

– Нет, Петр Николаевич, это не клевета, – возразил Самойлов. – Это установленный факт, строго задокументированный Временным правительством и опубликованный в свое время. Ленин как шпион и предатель был объявлен в розыск. И он бежал, причем удачно.