Превратности судьбы

На этом всё закончилось.

Ну что поделаешь, не мог же я ему рассказать буквально обо всём. Должна же и у меня быть какая-нибудь тайна. По правде говоря, я даже умолчал о том, что в той, прежней жизни уже пробовал писать. Причём писал словно бы под диктовку – так мне, во всяком случае, казалось. И то же, в ещё более откровенной форме продолжалось и сейчас. Да стоит мне признаться в этом, как снова больничная палата, бесконечные уколы, дойдёт и до смирительной рубашки, чего доброго. Нет, этого допустить нельзя!

Кстати, недавно вычитал такую мысль, будто безумие – это защита от реальности. А дело в том, что далеко не всякому дано спокойно взирать на окружающую жизнь. Только толстокожим всё равно, да и то, даже совсем тупого, равнодушного можно довести до белого каления – стоит только обнаружить самое его больное место. А что говорить про натуры впечатлительные, людей нервического склада – художников, писателей?

Вот слышал мнение, будто обывателям, простым смертным, подробности биографии корифея знать совершенно ни к чему. Был ли человек запойным или увлекался наркотой – всё это не важно, им интересен только результат. Примерно так дело обстоит в спорте высших медицинских достижений, когда чуть ли не все известные спортсмены своими победами обязаны бывают допингу. То же и в других видах творчества – какая разница, в чём настоящая причина? Им, видите ли, требуется лишь икона, образ для поклонения, а что на самом деле было и как это получилось – знать совершенно ни к чему. Ну вот и я… Нет-нет, к корифеям себя не причисляю, однако не считаю, что обязан раскрывать свои секреты всем подряд.

В этих привычных для себя раздумьях об истоках творчества я даже не заметил, как закончился полёт. Но вот самолёт приземляется в Женеве. Времени побродить по городу нет, поскольку тороплюсь успеть на автобус до Гренобля. Единственное желание – поскорее ощутить под ногами землю, чтобы завершить, наконец, этот затянувшийся маршрут от моего дома на юго-западе Москвы до скромного отеля в предгорье французских Альп, недалеко от набережной Креки, в старой части славного города Гренобля.

До площади Виктора Гюго я добирался на такси. Гостиницу «Англетер» выбрал не только потому, что её местоположение было связано с именем писателя. Слишком уж дорогие апартаменты мне ни к чему, эту привилегию оставлю арабским шейхам и российским олигархам. Чем привлекло это название в списке трёхзвёздочных отелей, сразу уразуметь не смог, и лишь потом, когда, выйдя из такси, увидел здание, своим фасадом напоминавшее доходные дома в Москве начала прошлого века, вошёл в роскошный холл, увидел лестницу, ведущую на второй этаж… Только тогда в моём воображении возникла сцена – там были я и он, и вроде бы ещё кто-то третий за столом. Да, это был давний сон. Какая-то интересная беседа, но вот о чём – этого мне уже не вспомнить.

Короткий разговор с портье, подъём в кабине лифта с мальчиком-арабом, и вот я уже в своём номере. За окнами та самая площадь с покрытыми листвой невысокими деревьями, летнее кафе в саду, почти бесшумно движутся голубовато-белые трамваи… Чужая для меня страна, чужой язык, однако работа есть работа, что поделаешь.

Глава 20. Случайная встреча

Каждый раз, когда приезжаю в незнакомый город, прежде всего, смотрю по сторонам. Наверное, я неоригинален и внешне ничем не отличаюсь от заезжего туриста, который в поисках достойных его внимания древностей или иных сооружений обшаривает взглядом ближайшую округу. Но тут есть существенное отличие, ведь главное для меня – не где, а с кем. Можно оказаться в самом захолустном городке, где к достопримечательностям следует причислить разве что здание, где разместилась местная администрация, да ещё цветочную клумбу перед ним. Но если ты оказался в компании друзей, или ещё лучше, тебя сопровождает дама лет эдак двадцати пяти, во всех смыслах привлекательная – эта поездка может навсегда остаться в памяти, что бы ни произошло с тобой потом. И вот, в ожидании счастливой встречи я выхожу из гостиницы на улицу. Первая прогулка по незнакомому городу чем-то напоминает начало новой книги – если с первых страниц не увлечён, дальнейшее может оказаться бесполезной тратой сил, а результат будет скучным и унылым…

Похоже, нам было по пути. Эта изящная блондинка вот уже несколько минут маячила впереди меня. Небольшого роста, в белой маечке и обтягивающих стройные ноги синих джинсах, которые поддерживались тонкими помочами, скрещенными посреди спины. Я чуть прибавил шаг, чтобы рассмотреть её лицо. Как оказалось, очень милое личико без какой-либо косметики. Во всяком случае, ничего похожего на макияж я не заметил. Она поглядывала по сторонам, однако интереса в этом взгляде не было, скорее, только скука и, мне так показалось, лёгкая тоска по тому, чего здесь не могло быть никогда и что осталось где-то там, в далёком прошлом, в прежней её жизни.

В моём воображении стал постепенно возникать некий сюжет. Вполне возможно, что сюда её закинула судьба, причём закинула явно вопреки желанию. Да мало ли бывает в жизни обстоятельств, которые способны перевернуть жизнь, сделать недостижимыми сокровенные мечты. Не исключено, что ей пришлось покинуть родину в поисках работы. И так случается, этим никого теперь не удивишь. Впрочем, можно предположить и совсем другое. Здесь замечательная природа, горы, чистый воздух… Мне сразу же вспомнилась Пат – Патриция Хольман из «Трёх товарищей» Ремарка. Грустная история, однако возникло ощущение, будто в том, что случилось с этой незнакомкой, без доли грусти и печали тоже, увы, не обошлось. А может быть, всё дело в том, что мне именно этого хотелось?

Она не спеша продолжала двигаться по бульвару Эдуара Ре, вот повернула на рю Кло Бе, а я по-прежнему не отставал. В мозгу словно бы крутилась одна мысль, происхождение которой было непонятным. Как складывалась её жизнь в прошлом, я не знал, мог лишь догадываться, предполагать. Но вместе с тем, трудно отделаться от впечатления, будто лицо это я где-то уже видел. Здесь, в Гренобле от силы три часа, даже город осмотреть не хватило времени, и вот ни с того ни с чего возникло это странное видение перед глазами. Да не был я в этом городишке никогда! А потому причину следует искать, прежде всего, где-то там, в тёмных закоулках своей памяти. Вот-вот, ищи! Но как я ни старался разобраться, сам собой напрашивался вывод, что мне эту загадку не решить, не разгадать без подсказки, без какого-то намёка.

Так я пытался размышлять, не отрывая взгляда от идущей впереди меня фигуры. Мы миновали поворот на рю Доктор Бали, потом на рю Паланка. Я постарался запомнить названия улиц, чтобы не заплутать, а то ведь ни путеводитель, который взял с собой, ни советы прохожих не помогут. Нет, в самом деле, уж не собирается ли она в таком темпе обойти весь городок, что-то вроде своеобразного послеобеденного моциона? Однако у поворота на рю Мирибель женщина замедлила шаг, и вот уже она сидит за столиком в тени какого-то деревца, я в здешней флоре не очень разбираюсь, и пьёт свой оранжад. Пришлось и мне устроиться неподалёку. Сижу, попиваю красное вино и с видом завзятого туриста поглядываю по сторонам. На вывеске у входа в это заведение значилось: «Restaurant L`Ardoise». Где-то я уже такое видел…

Похоже, это и была та самая подсказка, а вслед за ней из памяти возник некий силуэт, знакомый образ – довольно симпатичная девица, с которой я оказался в одной компании во время прошлого визита сюда, во Францию. Но только было это не здесь… Ну да, конечно же, в Каннах, на Лазурном берегу. Пьер, продюсер фильма по моему роману, пригласил её как бы для меня, даже не спросив согласия вероятного партнёра. Да в принципе я не возражал! После нудных переговоров, после затянувшегося на целый день обсуждения сценария почему бы не провести вечерок в приятном обществе. Ужин в ресторане «Ардуаз» удался на славу. Этому способствовало вовсе не меню, здесь почему-то отдавали предпочтение итальянской кухне – магическое действие произвело на меня, как ни странно, внутреннее убранство ресторана. Я ко всему привычен, за свою жизнь посетил не один десяток кабаков, наверняка сотни за три уже перевалило. И роскоши насмотрелся, и безвкусицы. Чего только не видел – массивные колонны, хрустальные люстры, лепнина на потолке или наоборот, зеркальный потолок и убогие пластмассовые стулья… Кстати, в Тель-Авиве есть очень приличный ресторан «Зинк» на улице Карлибах, стильно оформленный, там преобладают тёмно-вишневые и чёрные тона – настоятельно рекомендую! Но тут было иначе. Всё довольно скромно, однако подобрано со вкусом – и мебель, и освещение в залах, и неяркие, в пастельных тонах картины на стене. Рядом с нашим столиком у самого окна стояла тонкая металлическая ваза, а в ней несколько прутиков, что-то вроде вербы – это был простенький муляж, но от него повеяло дыханием весны. Вот так современный интерьер создаёт уют, на что в ином шикарном заведении рассчитывать вовсе не приходится.

В моём понимании, Пьер – это типичнейший француз. Достаточно сказать, что его нос похож на клюв какой-то хищной птицы. Собственно, в описании внешности я этим бы и ограничился, но вот манера вести беседу, характерные жесты – всё это однозначно свидетельствовало, что передо мной уроженец Франции, причём наверняка южанин. Если добавить обворожительную улыбку, то на этом портрет можно завершить.

Совсем другое дело – Эстер, в недавнем прошлом топ-модель, а теперь актриса и жена продюсера. Что и говорить, такое сочетание вполне способно обеспечить успешную карьеру. Родом она была из какого-то городка в Израиле, однако яркая, я бы сказал, весьма породистая внешность в моём представлении никак не связывались с жизнью на земле обетованной. Скорее уж следовало бы предположить в ней славянские или хотя бы скандинавские корни. Довольно выразительные скулы, симпатичный носик, в общем-то, не идеальной формы, слегка приплюснутый, но тем он и хорош. Это наводило на мысль, что тут не обошлось без негритянской крови. А может быть, кто-то из её дальних предков имел неосторожность подыскать подругу жизни где-нибудь в Тайланде, и затем… Но это всё как бы между прочим, главное в другом. В ней одновременно присутствовали и то, что я назвал бы самобытностью, и полное соответствие стандартам топ-моделей, по крайней мере, в том, что касается роста и фигуры. Могу признаться, что на неё было приятно смотреть, однако не более того, поскольку рисковать дружбой с Пьером я не собирался.

Итак, мы сидели за столиком и, продолжая разговор с продюсером и его женой, я время от времени бросал любопытный взгляд на милое существо, сидящее рядом со мной, на ту самую девицу по имени Жанетт. Её участие в беседе ограничивалось лишь односложными возгласами и очаровательной улыбкой. Пожалуй, это было вполне разумным самоограничением с её стороны, поскольку лучше помолчать, чем городить чепуху в присутствии людей довольно хорошо образованных в искусстве. Вначале мы говорили о современной живописи, – Эстер владела популярной арт-галереей, что расположилась по соседству – однако интересного разговора не получилось, поскольку отношение к так называемому «авангарду» у меня весьма прохладное, я этого и не скрывал. Когда же речь зашла о новом фильме, тут и Жанетт дерзнула вставить несколько коротких фраз и, надо признать, обедни не испортила. Так что всё складывалось по привычной схеме: поздний ужин, бессонная ночь и завтрак на двоих прямо в постель – круассаны, персиковый джем, две чашки кофе…

Но вот чего я никак не ожидал, так это того, что вместо постели окажусь на концерте трансвеститов и прочей малопочтенной публики, отнюдь не вызывающей у меня положительных эмоций. А дело в том, что после ужина Пьер предложил переместиться в ночной клуб там же, на улочке Ругьер, недалеко от набережной Круазет. Это даже не клуб, а дискотека, заведение, весьма популярное среди здешнего бомонда, и появление там может быть полезным и для него, и для меня. Так объяснил мне Пьер. А я-то, бедняга, даже не подозревал, что судьба будущего фильма как-то связана с моим отношением к местным геям. По правде говоря, очень не хотелось возражать продюсеру и благодетелю по пустякам, тем более что лесбиянок, при определённых условиях, я ещё могу как-то понять. И всё же, когда дойдёт очередь до его претензий к тексту, я это изысканное развлечение ему припомню.

Чуть позже у меня сложилось впечатление, что Пьер заманил меня сюда не просто так, то есть наверняка надеялся внушить нечто очень важное. Он был из тех дельцов, которые заранее тщательно продумывают каждый шаг. И вот, расхваливая призывные вопли самца-транссексуала, которые уже несколько минут неслись со сцены, Пьер то и дело поглядывал на меня, словно бы спрашивая: а неужто совсем не возбуждает? Ну, разумеется, я догадался, что это лишь прелюдия к серьёзному разговору. Скорее всего, предложит мне ввести в сценарий нечто не вполне традиционное в том, что касается любви. Подробности я бы не решился предсказать, о его вкусах в этом деле я понятия не имел, но вот что меня в тот вечер беспокоило: какова роль сидящей около меня девицы и не станет ли наше знакомство репетицией того, что он рассчитывает вставить в фильм? Ну, скажем, в одной постели немолодой уже мужик и юное создание, которое окажется совсем не тем, за кого себя вначале выдавало. И вот снимает парик с наголо бритой головы, показывает плоскую грудь и… Нет, не берусь вообразить, как это может быть, однако посещение ночного клуба наводило на мысли крайне неприятные – прежде всего, по поводу того, во что может в итоге превратиться фильм.

Впрочем, в этих сомнениях и предположениях я мог слегка перестараться, дав волю фантазии без каких-либо серьёзных оснований. Так ведь у каждого писателя ко всему сущему свой, особенный подход, редко совпадающий с мнением широкой публики. Я даже готов за это извиниться, вот только не знаю, перед кем. Возможно, намёки на нетрадиционную любовь мне тут почудились – чего только не бывает спьяну! А Пьер всего лишь обещал девчонке маленькую роль без слов в обмен на некую, не слишком обременительную для неё услугу. Ну, вы и сами понимаете…

Однако продолжения наше знакомство не имело, поскольку после того, как завершилось представление, я, сославшись на усталость, отправился к себе в отель, оставив юную прелестницу Жанетт в недоумении – зачем же приглашали? Она готова была отработать роль, но я и вправду основательно устал. Да, людям вроде Пьера, привычным к этой жизни, всё нипочём, а мне, чтобы прийти в себя даже после недолгой пьянки, а тут ещё и бессонная ночь предполагалась – мне требовалось несколько дней, в течение которых ничего толкового не в состоянии был написать.

Вот так всегда, вроде бы занят важным делом, я имею в виду эту слежку за блондинкой, но стоит припомнить кое-какие волнующие события из прошлого, как сразу же забываешь обо всём и начинаешь заново копаться в памяти в поисках внешне малозначительных событий, которые просто обязан был предвидеть. Но так уж случилось… не сбылось. Да чёрт с ними – и с той девчонкой, и с продюсером. Фильм всё же вышел на экраны. Однако главное сейчас в другом.

Сказать по правде, общего между той и этой было мало. Вот разве что стройная фигура, но это свойство любой юной леди, обладающей малой толикой привлекательности. Услышать бы её голос, тогда я смог бы распознать, она или не она, хотя и тут шансов было мало. И всё же я решил попробовать, мне была важна её реакция, нужны были ответные слова, даже если услышу только ругань. Я никогда бы не решился на такой шаг там, в Москве, а тут во мне родилась какая-то удаль, бесшабашность. И вот, заранее приготовившись к чему-то, скажем так, не совсем приятному, я крикнул. Я позвал её:

– Лулу!

Она оглянулась. Испуганно, словно в чём-то сомневаясь, посмотрела на меня…

– Мне кажется, вы ошибаетесь, месье.

И всё. Ситуация, в общем-то, довольно заурядная. Ну обознался, с кем такого не бывает? Да сплошь и рядом, по десятку раз на дню подобное случается, когда кто-то желает познакомиться с очаровательной девицей. Странно было лишь то, что она ответила по-русски. Кстати, я сразу даже не понял этого, не обратил внимания, только уже потом… И вот ещё: «мне кажется» – как следует это понимать? То ли её и впрямь зовут Лулу, однако она не уверена, что мы знакомы. То ли это не Лулу, однако ей по какой-то неизвестной мне причине не хотелось напрочь отвергать подобную возможность. Словно бы Лулу и не Лулу. Нет, чертовщина какая-то! Видимо, сказалась дальняя дорога, и потому с аналитикой у меня теперь возникли сложности, не исключено даже, что непреодолимые проблемы. И всё же я не мог отделаться от ощущения, точнее, от предчувствия того, что должно произойти, поскольку в этих её словах, в этой короткой фразе мне почудилась надежда.

Ну вот, этого следовало ожидать: я что-то зазевался, размышляя о некоторых странностях своего ума, а незнакомка тем временем исчезла, её как бы и не было. В этом лабиринте узких улочек с обилием магазинчиков и крохотных кафе совсем нетрудно было затеряться. Мне оставалось только признать очередное поражение. Напрасно потратив с полчаса на поиски в окрестных переулках, я сел на скамейку в городском саду, закурил привычную «голуазку» и, только сделав несколько затяжек, решился самому себе задать вопрос: а почему же я назвал её Лулу, а не Жанетт?

Будь здесь мой обожаемый профессор, знаток человеческих душ, знаменитый психиатр, он бы подвёл под это соответствующую базу, всё бы мне досконально разъяснил. Жаль, что материализация воображения тут не катит, явно не подходит – это понятие, скажем так, не вполне научное. Однако не хотелось бы верить, что всё снова началось, и мне опять в каждой встречной будет чудиться та виртуальная девица, которую увидел в интернете и почему-то назвал странным именем Лулу. Впрочем, для себя я это имя как-то объяснил ещё тогда, вскоре после того, как уже покинул клинику. Однако стоит ли на основе домыслов строить столь смелые гипотезы?

Тут надо бы пояснить, что в Гренобле я оказался, потому что собирался написать книгу о Стендале. Собственно говоря, книга должна быть не совсем о нём, но там предполагалось описать события 1812 года, нашествие французов на Москву. Стендаль же, тогда его звали Анри Бейль, оказался то ли свидетелем, то ли участником событий, кому как больше нравится. В те годы он служил интендантом в армии Наполеона.

По счастью, и рю Жан-Жак Руссо, где родился будущий писатель, и улица Гектора Берлиоза, где в бывшей городской ратуше устроили его музей – всё это находилось поблизости, в старой части города, где я умудрился потерять Лулу. Итак, ближайшие несколько часов мне придётся посвятить изысканиям, связанным с биографией Стендаля, копаться в архивах, донимать вопросами работников музея…

Честно говоря, я не предполагал, что всё так сложится. Думал ограничиться воспоминаниями Стендаля о войне, но как-то сам собой возник интерес и к личности писателя. Конечно же, ещё в Москве я перечитал почти всё из того, что о нём писали. Но каюсь, это меня не очень увлекло. Даже стал сомневаться – ну и зачем за это взялся? И только теперь, оказавшись у него на родине, стал постепенно понимать, что всё было неспроста, что у меня с ним много общего. Вот и обстоятельства чем-то схожи – я имею в виду то время, когда мы начали писать. Падение Наполеона и закат советской власти. Тут дело не в содержании, не в сущности событий, а в том, что оба мы оказались как бы на изломе. Каждому приходилось искать своё место в новой жизни, каждому приходилось выбирать – то ли приспособиться к тому, что есть, приняв это как данность, то ли, отвергая чуждую реальность, жить и творить вопреки всему.

Я не берусь судить, насколько мы похожи – для столь определённых выводов заочного знакомства явно недостаточно. Тем более, что отделяют нас друг от друга около двух веков. Однако писатель часть души отдаёт своим героям, и тут обнаруживается немало совпадений. Как и Жюльен Сорель, я тоже всеми правдами и неправдами пытался привыкнуть к новым временам, желая стать одним из тех, кому дозволено пользоваться благами нового порядка. И это несмотря на то, что такой порядок был мне совсем не по душе. Что ж, видимо, поэтому ничего не получилось. Здесь что-то вроде раздвоения личности – как можно одновременно и ненавидеть этих нуворишей, и быть одним из них? Увы, при таком раскладе трагического финала никак не избежать, если не в силах изменить себя. Идти же против всех, плыть против течения – на это способен лишь писатель, да и то исключительно в своём воображении.

Глава 21. Письмо

Ещё в Москве, когда я только планировал поездку, меня попросили разыскать в Гренобле человека. В подробности я не вникал. Единственное, что знал – в начале 90-х он отправился работать по научному обмену в университет Жозефа Фурье, да так там и остался. Мне предстояло всего лишь передать ему письмо, не более того. И вот, на следующий день после приезда в Гренобль я отправился по известному мне адресу. Но это было уже вечером, а первую половину дня я вновь посвятил биографии Стендаля.

Дом, где жил месье Фёдорофф, находился близ площади Леон Мартэн, в нескольких минутах ходьбы от гостиницы, где я остановился. Стандартный пятиэтажный дом, построенный в начале прошлого века. Да по большому счёту, ничего особенного, разве что чахлые деревца посреди площади как-то оживляли унылый вид. Судя по всему, на консьержку я произвёл вполне благоприятное впечатление, поэтому без проблем поднялся на второй этаж и, позвонив в дверь, стал ждать, когда же мне откроют. Поскольку ожидание затянулось, пришлось ещё раз позвонить. Только тогда послышались шаги, раздался звук отпираемых замков, дверь отворилась, и передо мной предстал одетый по-домашнему, в линялую футболку и поношенные джинсы, средних лет господин, который с крайним недоумением воззрился на меня. Что было во мне такого особенного, вызвавшего чуть ли не оцепенение у хозяина квартиры, я поначалу и не понял. Он несколько секунд молчал с открытым ртом, но всё довольно быстро разрешилось вроде бы само собой.

– Вы извините, но я предполагал, что это жена откроет дверь. Как странно, её почему-то нет дома, – сказано это было сиплым голосом, затем господин прокашлялся и задал вопрос, который удивил уже меня: – Вы не знаете, куда она ушла?

Много встречал я разных чудиков, в своём увлечении коллекционированием бабочек или в блуждании по интернету они способны забыть про всё на свете. Но этот немолодой уже затворник, учёный червь превосходил их всех. Можно предположить, что он оставался ещё там, в плену неразрешимых уравнений, недоказуемых теорем или философских размышлений, а потому я для него был всего лишь ненужной, ничего не значащей помехой, случайным прохожим на его пути, нежданным гостем, который для того только и годился, чтобы предъявить ему претензии по поводу отсутствия жены. Что мне оставалось, я постарался как-то его успокоить:

– Да никуда она не денется, эта ваша разлюбезная жена? Видимо, зашла к соседке или миттельшнауцера на дворе выгуливает.

– У нас нет собаки! – от возмущения «чудик» едва не поперхнулся собственной слюной. – Этого мне только не хватало. И откуда у вас такие мысли? – тут он замолчал, поскрёб в затылке и, тяжело вздохнув, спросил: – Так чем могу служить, месье?

Вот с этого и следовало бы начать! Кажется, моя маленькая провокация сыграла свою роль – учёный хмырь начал возвращаться к жизни. Теперь можно перейти прямо к делу:

– Позвольте представиться. Владимир Ладыгин, писатель из России. Могу ли я видеть Серж Фёдорофф?

При слове «Россия» по его лицу пробежал лёгкий ветерок, даже волосы на голове зашевелились, словно бы среди неприступных окрестных гор нашлась крохотная брешь, через которую сюда прорвалось дыхание далёкой северной страны и вызвало смятение в душе, напомнив о былом. Примерно так я себе это представлял, однако на самом деле всё оказалось гораздо прозаичнее – внизу хлопнула входная дверь, послышались быстрые шаги.

– А вот и Катрин! – вскричал обрадованный муж, а вслед за тем посторонился и указал рукой в глубину квартиры: – Да вы проходите, Вольдемар, здесь не совсем подходящее место для беседы.

Таким именем меня ещё никто и нигде не называл. Даже надзиратели в клинике так не унижали. Я в этих случаях готов обидчика размазать по стене, но исключительно с помощью сарказма и иронии. Однако дело в том, что, по существу, мы уже были не одни, нас могла услышать дама, та самая Катрин, только поэтому не вполне устроившее меня обращение пришлось ему простить. К тому же, мне надоело уже стоять на сквозняке, на продуваемой ветрами лестничной площадке. Да и мысли были заняты решением возникшей вроде бы из ничего очередной шарады: как можно по звуку дамских каблуков определить личность их владелицы?

Пока дама поднималась, мы прошли в гостиную. Серж предложил мне осмотреться, а сам поспешил встречать жену. Здесь и впрямь было много интересного, на что любителю арт-хауса стоило бы поглядеть. Картины и скульптура, какие-то мелкие безделушки и даже мебель – всё это я бы обозначил как ультра-си, если воспользоваться терминологией из мира спорта. Моё пристрастие к стилю «ретро» не позволяло это иначе называть. Как люди тут живут? Да можно ли сохранить душевное равновесие, когда на тебя смотрит этакое подобие то ли разъярённой дикой кошки, то ли ощипанного журавля, лежащего на сковороде? Признаюсь, разгадывание подобных ребусов меня давно уже не увлекает. Последний раз это было на выставке Пикассо в Москве, когда я вынужден был объяснять друзьям смысл чуть ли не каждого творения признанного мэтра. С трудом, но как-то справился. И всё, больше никогда!

В прихожей уже раздавались голоса, а я, чтобы как-то разрядиться после всех этих изысков, позволил себе рюмку конь-яку из передвижного бара на колёсиках – хозяин, прежде, чем уйти, предусмотрительно его открыл.

– Ну вот и правильно, Владимир, не стесняйся! – раздался голос за моей спиной. – Позволь представить тебе мою жену. Катрин, будь добра, поухаживай за гостем. Он писатель, приехал из России.

Последние слова я уже слушал, глядя на неё. Я улыбался и, ожидая ответной реакции, не говорил ни слова, молчал, словно бы в рот коньяку набрал. Глядя на меня со стороны, можно было подумать, что незваный гость внезапно оказался в плену галлюцинации. Вот так посетитель Лувра или Эрмитажа, глядя на произведения великих мастеров, вдруг понимает бессмысленность того, что прежде было, в сравнении с тем, что открывается его глазам.

Но вот какая странность, Катрин не сделала ни одного намёка на то, что случилось накануне, вчера днём, близ улицы Мири-бель, когда я ни с того и ни с сего назвал её Лулу. Память подвела или не хочет отвечать на расспросы мужа? Да, в общем-то, она права. Какая радость ей от столь назойливого ухажёра? Вчера лишь первый раз её увидел и вот уже припёрся в дом. Возможно, так подумала.