Превратности судьбы

Вы снова скажете, мол, если ты такой чудной, остался бы при своём – портретик Сталина над кроватью, пикеты у посольства империалистической державы и ежедневные письма в Генпрокуратуру с требованием призвать к ответу криминальных олигархов. Конечно, не бог весть, какая это развесёлая жизнь, но зато полнейшее ощущение собственной кристальной чистоты, даже руки не надо мыть, потому что и вправду чище не бывают…

Эх, граждане! Ну что вы льёте мне фимиам за шиворот, а сами осетриной объедаетесь в три горла? А может, и мне тоже хочется. Будто не знаете, что самая желанная мечта оголодавшего бродяги – забраться ночью в гастроном и…

В общем, вот такая психология. Ну а дивиденды, курсы акций и прочая мудрёная терминология нужны лишь для того, чтобы навести тень на плетень. Главное – урвать! А какие для этого понадобятся законы, указы и прочие установления – есть, кому об этом позаботиться. Был бы соответствующий навар, а заинтересованные граждане найдутся.

С другой стороны, готов с вами согласиться, что без положительных эмоций жить нельзя. Вот и придумывают сладкие слова про ожидаемое всеобщее процветание, когда – под красным флагом, когда – под звёздно-полосатым. А, в общем, всё равно! Потому что рано или поздно неизбежно возникает ощущение, что тебя дурят, водят за нос, как какую-нибудь замарашку, мечтающую стать известной топ-моделью. Это если повезёт. А если и вправду хороша, так для такой наверняка приготовлена постель и дюжина мужиков в придачу… Господи! Да что же это я всё про постель, да про постель. И откуда только у меня такие мысли?

А всё потому, что опять возникает ощущение, будто Лулу – это коварная подстава, цель которой – обобрать меня до нитки, то есть всё, что мне дорого, прибрать к рукам. Если так, то она с подобными актёрскими задатками, ох, как далеко пойдёт! Жаль только, что я в этом деле всего лишь что-то вроде дойной коровы или беспородного козла. Ах, эта хитрая Лулу…

А вот вчера она меня и спрашивает:

– Папуля, это правда, что ты пишешь роман?

Правда, неправда… Меня-то больше интересует, а вот откуда ты, милая, про мои намерения узнала? Впрочем, кое-какие отрывки, должно быть, сохранились в памяти компьютера. А в основном – та самая флэшка на манер Кащеева яйца. Только ко мне это никакого отношения не имеет, да и нечего вроде бы утаивать от вас – вот ведь, всё как на духу, страницу за страницей излагаю, пользуйтесь пока я добрый. Однако перспектива перерождения психологического триллера в банальный детективный сериал с поиском пресловутой флэшки меня, должен признаться, совершенно не устраивает.

– Господь с тобой, девочка! Ну какой ещё роман? Так, просто от нечего делать записываю кое-что на будущее. На тот случай, если останусь без работы. Будет тогда, чем заниматься. Вот сяду мемуары писать. Представляешь, воспоминания старого хрыча, всю жизнь проработавшего ночным сторожем у дровяного склада. – Про сторожа это я специально для неё сказал, чтобы с лишними вопросами не приставала.

– Напрасно ты на себя так наговариваешь. Ты совсем ещё ничего. Наверное, девицы на тебя заглядываются?

Эх! Мне бы только дождаться, когда ты на меня так поглядишь. А то всё – папа, папа…

Нет, надо раз и навсегда с этими настроениями заканчивать! По существу, происходит нечто вроде самопроизвольного раздвоения – одна половина моего «я» мечтает залезть девчонке под подол, ну а другая само собой стоит на страже нравственности. При этом ежу ясно, что не может так вечно продолжаться – либо одна другую обязана вызвать на дуэль, либо та, другая даст этой кулаком в лоб, и всё так или иначе кончится. Если судить по моим ощущениям, именно к этому идёт.

Впрочем, случилось как-то мне присутствовать при подобном «раздвоении», которое происходило буквально на моих глазах. Сидели мы с приятелем-актёром в ресторане «Дом актёра». Близилась полночь, публика постепенно расходилась, официанты убирали со столов, даже верхний свет в залах уже погасили, включёнными оставались только несколько светильников на стенах. И вдруг, когда в ресторане оставалось всего-то с десяток человек, по ковровой дорожке, минуя ошеломлённого швейцара, входит он. Весь такой холёный, замшевый, будто только что с витрины магазина, и словно бы идёт… да нет, парит он над толпой, то есть над той самой ковровой дорожкой, по которой звёзды поднимаются на подиум Каннского кинофестиваля. Тут же возникает суета, спешно сдвигаются столы, и вот, неспешно попивая кофеёк, мэтр, окружённый затаившими дыхание почитателями своего таланта, начинает рассказ о новом фильме. Честно признаюсь, что после первых двух его творений я бы и сам мэтра на руках носил, если бы такая возможность у меня имелась. Но тут я оказался, прямо скажем, не у дел, поскольку рядом с ним расположилась некая популярная в то время эстрадная певица. Да что популярная – вылитая Софи Лорен, это если судить по уникальным формам! Впрочем, и личико было очень даже ничего. Сидим мы, слушаем про историю любви под музыку какого-то романса, и все не сводим с мэтра глаз. А та, что вылитая Софи, так просто обеими руками в него вцепилась, и впечатление такое, что вот ещё немного и… Тут наша Софи глянула в окно, разжала пальцы и извинившись, устремилась к выходу. Должен признаться, что с этого момента я на рассказчика даже не глядел, не говоря уже о том, что ничегошеньки из того, что он наговорил, уже не помню – фильм-то потом получился «так себе». А с улицы тем временем доносился визг тормозов, сигналили автомашины – это Софи перебегала улицу. Там, у тротуара на противоположной стороне стоял маленький, невзрачный такой автомобильчик, то ли «Москвич» первого выпуска, то ли «Запорожец». Как потом коротко объяснила нам Софи, муж звал её домой. Так вот, тело и впрямь рвалось к нему, но сердце певицы в эту ночь должно было принадлежать другому. Где-то примерно через час мэтр закончил свой рассказ, при этом певице пришлось ещё пару раз выбегать на улицу, ну и в итоге… в итоге одна половина её «я» вместе с телом Софи Лорен всё же отправилось туда, где ей и надлежало быть согласно желанию супруга. А вот душа… Да кто её разберёт, эту таинственную женскую душу?

– А вот что бы ты на её месте сделала?

Лулу подпирает очаровательную головку кулачком и некоторое время раздумывает. А затем выдаёт мне вот такое:

– Не надо ей было шляться по кабакам. А уж бегать через дорогу туда-сюда – это и вовсе напрасное занятие.

И то верно. Я и не подозревал, что у Лулу такой рациональный склад ума – видимо, вся в мать, а не в меня. Но всё же интересно, как бы она в подобном случае поступила?

– Ну, если бы в том «Запорожце» сидел ты…

Лулу смотрит на меня и улыбается. А я, честно говоря, даже и не знаю, как мне это понимать и что она под этим «ты» подразумевает – то ли просто водителя, то ли любовника, то ли отца. Эх, почему я в своё время так и не решился стать художником? Может, и обо мне бы сейчас так говорили – «мэтр». Да и заехал бы я за Лулу уж точно, если не на «Кадиллаке», так на «Опеле».

Знаю я, о чём вы сейчас думаете. Вот, мол, старый дурень чуть ли не грезит наяву и воображает себе невесть что – и про девчонку, и про свой якобы загубленный талант. Потом скажет, что вот власть перед ним оказывается виновата, мол, что-то там не позволила, где-то помешала, бульдозером прошлась по его картинам… Да нет, картины вон они, висят. Во всяком случае, те, что были написаны когда-то. Ну а уж ненаписанное – теперь это не вернёшь. Я о том времени, что минуло безвозвратно. И если ещё оправданий поискать, то несомненно вот что – врождённая осмотрительность сработала.

Должен признаться, что после того случая с цветами, которые мне пришлось вручать на Первомай, предпочитаю не лезть понапрасну на рожон, и если есть хоть какая-то возможность, заранее планирую, как избежать вероятных неприятностей. Помню, был у меня когда-то приятель, на югах встречались, сладким персиком закусывали молодое крымское вино, говорили про Пикассо, Сезанна и Ван Гога. Так вот он мне рассказал, что из всего их выпуска художественной школы только трое рискнули выбрать карьеру живописца. Самое любопытное, что остальные пошли не куда-нибудь там ещё, а в физики. Ну уж удивили! Так ведь, между прочим, тоже творчество, причём не зависящее ни от идеологии, ни от указаний сверху и иных, куда более огорчительных причин. Да что тут говорить, могло ли быть в те времена что-нибудь другое, столь же далёкое от углублённого изучения истории КПСС и ссылок на решения очередного съезда? Но вот, если тебя на третьем курсе вызывают в деканат и предлагают в интересах государства перейти на учёбу в другое заведение – или ты не комсомолец? – тут поневоле задумываешься, а не дал ли ты маху тогда, когда изменил своему настоящему призванию?

Ну что ж, стать живописцем не сбылось, да и с прежней службой в итоге не заладилось, и на то были свои причины. Теперь вот пробую кое-чего добиться в бизнесе.

Кстати, напрасно Лулу рассчитывала на то, что я расскажу ей про роман. А дело в том, что творение автора – оно в некотором смысле как ребёнок. Нельзя показывать ещё не родившееся дитя. Это всё равно, как муж потребовал бы сделать жене кесарево сечение, чтобы посмотреть, отвечает ли его представлениям плод, созревающий в материнском чреве. Что уж тут говорить – форменное варварство и только! Так что и вам остаётся ждать, когда я допишу это своё «чудо» до конца. Может быть тогда хоть что-нибудь поймёте…

А что же Лулу? Я продолжаю размышлять о смысле бытия, а она уже спит. Видимо, за последние дни умаялась. Впрочем, сейчас ночь, Лулу и впрямь ещё спит, а я что-то размечтался прямо на работе.

Глава 14. Ультиматум

Как-то раз, оказавшись в гостях в одном старинном доме на Тверской, я вышел из квартиры с намерением засмолить – там где-то был подходящий закуток, что-то вроде места для курения. Но так уж строили прежде дома гостиничного типа, что сам чёрт ногу сломит, пока там нужное место найдёт, то есть коридор был длиннющий, ломаный, кривой, с многочисленными изгибами, разветвлениями и поворотами. Я повернул в очередной раз за угол и вдруг обнаружил под ногами некое подобие люка. Большой такой, кованого железа квадрат совершенно непонятного предназначения. А что, подумалось мне, может, это ход в таинственные подземелья, и оттуда прямиком можно попасть в Кремль, и вылезти из-под земли где-то на Соборной площади, и пробраться в запретные хоромы, туда, где делается история, где совершаются великие и, что поделаешь, не всегда добрые дела? Кабы попасть туда, вот был бы кайф! Впрочем, я тогда был уже слегка навеселе, а в этом состоянии подобные желания не в диковинку.

И вот я пробираюсь тайком по этому ходу, согнувшись в три погибели. Со стен на меня капает вода, у ног проносятся, повизгивая, какие-то омерзительные твари, и запах то ли привокзального туалета, то ли тления. Я поднимаюсь по скользким каменным ступеням, передо мной решётка с проржавевшим замком. Замок скрипит, упирается, и наконец-то поддаётся – да, старинные замки очень внушительны на вид, но столь же ненадёжны. Я иду наверх. И где же та таинственная дверь, за которой меня ожидает то, ради чего я сюда явился?

Представьте себе, я её нашёл. Прополз, пробрался, избегая неприятных встреч – как мне это удалось, сам удивляюсь. Передо мною то ли огромный кабинет, то ли зал для заседаний, то ли ещё бог знает что – в общем, место, где готовятся те самые великие деяния. Попробовал, было, затаиться за портьерой, но в целях личной безопасности пришлось подыскать местечко под столом. Зал постепенно заполняется, я слышу неразборчивое бормотание, приглушённый смех. И вдруг наступает тишина. Чьи-то тяжёлые шаги, звук сдвигаемых стульев, все усаживаются. Ну а я скорчился, как и положено, стоя на коленях, и слушаю, слушаю, затаив дыхание и упираясь взглядом в ослепительно начищенные ботинки и лакированные туфли на среднем каблуке. Вот оно, долгожданное прикосновение к величию. Я восхищён! И даже буквально каждой частицей согбенного здесь, под столом, своего сознания ощущаю причастность к принятию основополагающих решений. Эх, дали бы мне слово, уж я бы выдал! Всё бы про всё им рассказал… Ну да! Будто они сами этого не знают…

И чего только в голову иной раз ни взбредёт, когда вдруг обнаруживаешь нечто, напоминающее тайный ход. Жаль только, что без инструмента мне такую махину не поднять, так что понадобилось обратиться за помощью к хозяйке.

– Да что ты, Вовчик! Господь с тобой! – милая дама совсем уж неприлично вытаращила глаза и замахала на меня руками, – мы же с тобой сейчас стоим над самым центром Елисеевского гастронома, а под этим люком находится железный крюк, а на крюке висит огромная люстра, ну ты же видел её, над самой серединой зала. Представляешь, что может произойти…

Намерения обрушить люстру у меня, конечно, не было, то есть, если честно, ничего подобного в голове даже отродясь не возникало. Однако признать, что таинственное нечто, замаскированный пролом это всего лишь ход к гастрономическим изыскам – смириться с этим оказалось не легко. Я потом ещё долго прохаживался возле люка, пытаясь уловить хотя бы аромат голландского сыра или же любительской колбасы и по-прежнему отказываясь верить, что всё так просто, что полёт моей фантазии в который уже раз сводится куда-то на уровень среднестатистического живота, а может быть и ниже. Словно бы искал смысл жизни, а нашёл всего лишь использованный талон на получение продуктового дефицита, минуя очередь. Грустно, ничего не скажешь!

И вот теперь, сидя за стеклом в своей коморке и по служебной обязанности, а скорее по привычке, разглядывая тех, кто входит к нам через парадную дверь, я ощущал примерно ту же пустоту, то же безмерное разочарование, которое настигло меня там, у люка. Все эти люди, идущие по мраморной лестнице туда, где ресторан, игорные залы и девочки в шикарных номерах, все они изо дня в день карабкаются наверх лишь для того, чтобы удовлетворить свои потребности, то есть дать выход накопившимся страстям и поддержать в должном состоянии физиологию. И больше ничего! И ни какая это не элита, а самое обыкновенное…

Но что же тогда я здесь делаю? Что же моя мечта сделаться одним из них? Ох, вот опять назревает этот ненужный конфликт с моим alter ego. Получается так, что один из нас рвётся к процветанию, готовый торговать буквально всем и вся. Другой же пишет сатирический опус обо всём этом бедламе… Или же написал? Во всяком случае, пора заканчивать, потому что уже не будет ничего такого, что в этой жизни могло бы удивить. Разве что явится некто мудрый, непогрешимый и великий, присядет рядом на скамью и неторопливо, доходчиво объяснит мне, что к чему, в чём я не прав и в чём конкретно заблуждался…

И вот неожиданно перед зеркалом возникает – кто бы вы думали? – да, да, Кларисса собственной персоной и, загадочно ухмыляясь, едва ли не строя мне глазки, осторожно так, костяшками пальцев стучит по хрупкому стеклу. И шепчет:

– Вовчик! Открывай! Есть тема для очень занимательного разговора. А если не откроешь, как бы тебе не пришлось об этом пожалеть.

Ну и что мне оставалось делать? Со скрипом сдвинулось с места массивное зеркало, и в образовавшуюся щель с трудом протиснулась Кларисса. Предвидя такие обстоятельства, право, ей стоило бы изрядно похудеть.

– Тесновато тут, – устраиваясь на откидном стульчике, разочарованно произнесла Кларисса. – Да уж, явно не хоромы! Я думала, у тебя здесь солидный кабинет со всяческими причиндалами. Ну там, винный бар, холодильник с закуской и пивком. Да и кушеточка для встречи особенно почётных гостей совсем не помешает, – тут Кларисса игриво посмотрела на меня, – хочешь, с Гогой об этом поговорю? Если я попрошу, он мне не откажет.

– Говорил же, что пива давно уже не пью. А коньяк в холодильнике не держат, – с явным раздражением ответил я, намеренно не отреагировав на пошленький намёк насчёт кушетки.

– Ну-у-у, как знаешь, – демонстрируя наигранное разочарование, Кларисса продолжала оглядываться по сторонам, словно бы здесь было ещё что-то, на что можно смотреть, кроме меня и портативного компьютера. Похоже, многоопытная интриганка так и не решалась перейти от слов к тому делу, ради которого она сюда пришла, слишком уж многое зависело от исхода нашего с ней разговора.

– Неважно выглядишь.

– А потому что плохо спал.

– С кем? – попыталась она сострить, но, не дождавшись моего ответа, спрятала насмешливую улыбку и спросила ласково, елейным голоском: – А как твоя протеже нынче поживает?

Так-так. Становится уже горячее. Само собой, вся эта пиво-алкогольная прелюдия была лишь для отвода глаз. Теперь же наступает момент то ли очередного вранья, то ли долгожданной истины. Только вот что я смогу ответить ей на прямой вопрос? Да ладно, там видно будет, ну а пока что так:

– Да не твоё дело…

– Это как сказать. Кому кроме меня о тебе, пропащем, позаботиться? Подружки твои давно, небось, все вышли в тираж, и что же остаётся? Эта жалкая беззубая тварь Томочка, либо и того хуже… Вот и Николаша уже с интересом на тебя поглядывает, – Кларисса ухмыльнулась одной стороной лица, на другой по-прежнему изображая безусловное сочувствие. – Не веришь? Ну вот ей-богу! Истинный крест! Век воли не видать! – Я так и не понял, то ли она перекрестилась, то ли ещё что, а между тем Кларисса продолжала: – И вдруг среди этого унылого, в общем-то, небытия, вроде бы ни с того и ни с сего возникает эта девочка, словно бы фея, вышедшая на лужайку из глухого леса. А кстати, Вовчик, как всё-таки она к тебе попала?

Ну вот опять! Опять возникает такое ощущение, будто лежу, болезненной немощью прикованный к кровати, и даже некому сбегать в магазин. А из репродуктора что-то пронзительно-визгливое наяривает неутомимый патлатенький скрипач, и мне опять до него никак не дотянуться.

– Ты меня не тронь, потому что я железная, – словно бы подслушав, о чём я сам с собою рассуждаю, вдруг заявляет мне Кларисса и, выпятив и без того внушительный живот, корчит совершенно отвратительную рожу.

И в самом деле, что ты с ней поделаешь? Остаётся лишь молча сжать кулаки и, немея от предчувствия трагической развязки, ждать, когда же объявят приговор.

– Ты подумай, ну какой из тебя получится отец? И куда теперь будешь приводить своих подружек с Ленинградки и с Арбата? Представляю, Лулу на кухне хлопочет по хозяйству, а ты с очередной шлюшкой тем временем в постели развлекаешься. Ну до чего прелестная картинка! – Кларисса перевела дух. Видимо, как человек совсем не чуждый психологии, это уж само собой, она пыталась убедить меня в том, что поздно изменять свои привычки в зрелом возрасте. И в чём-то она была права. – Ну ладно. Предположим, вы как-нибудь устроитесь, но вдруг в один злосчастный день Лулу узнает, что ты и есть тот сутенёр, который…

– Но это же неправда! – попробовал закричать я, но неожиданно мне словно бы сдавили горло, и звук получился какой-то пустой и малоубедительный.