Превратности судьбы

– То есть вы считаете, что все революции от пустого живота?

– Да с голодухи чего только не случается!

– Ну вы и фрукт! По-вашему, борьба за равные права, такое священное понятие, как свобода – всё это фикция?

– А кто вам запрещает? Боритесь! Просвещайте! Только вот голодающие дети где-нибудь в Сомали или в Судане вряд ли вас поймут, такого сытого и весьма довольного собой.

Этого Серж вынести не мог:

– Да что ж это такое? Поужинать спокойно не дадут! Теперь даже кусок в горло не полезет, – Серж пошарил по карманам. – Катрин, не знаешь, где мои сигары.

Катрин достала из сумочки роскошно оформленную коробку «Хэндэлхоф» и протянула её мужу. Я, было, предположил, что на этом разговор о высоких материях исчерпан, но оказалось всё не так. Пыхнув пару раз сигарой, Серж с прежним апломбом продолжал:

– Все ваши ссылки на чьих-то там детей никакого отношения к делу не имеют. Человечество неоднородно. И если для одних всю жизнь на первом месте кукурузная лепёшка, то для таких, как мы, привычная нам сытость, все эти житейские удобства – это лишь необходимый антураж, способный облегчить нам жизнь, избавив от напрасной траты времени. Мы с вами, Влад, – интеллектуальная элита! С нас много спрашивают, но именно поэтому нам многое дано…

Он говорил и говорил, словно бы сел на любимого конька, а я никак не мог избавиться от впечатления, что всё это когда-то слышал. Да-да, помнится, некий коротышка, сидя голым на обеденном столе, тоже разглагольствовал о смысле жизни, об элите. И чем всё это для него закончилось? Ну вот и тут…

А Серж между тем не унимался. Другой на моём месте мог бы разозлиться, однако улыбка не сходила с моего лица. Видимо, Сержа это ещё больше заводило. Однако меня порадовал вовсе не тот забавный эпизод из прошлого, вовсе не печальная судьба словоохотливого демагога. Краем глаза я увидел, что и Катрин, слушая мужа, тоже иронично улыбается, не только я. За это стоило бы выпить. Я налил себе коньяку и немножечко вина Катрин, мысленно произнёс тост, что-то вроде заклинания, затем поднял свой бокал и выпил. Катрин последовала моему примеру. Мы словно бы оказались заодно, а выпитый бокал, как ни высокопарно это может прозвучать, стал в некотором смысле залогом нашего взаимопонимания.

И всё же странный, этот Серж. Ему даже не приходило в голову, что могут быть иные мысли, иные заветные желания, и вообще – может быть кто-то непохожий по образу мыслей на него. То есть мысли-то могут быть, без мыслей жизни не бывает. Но ему казалось, что именно он мыслит правильно, наперекор всему тому, что называют массовым сознанием, вопреки раз и навсегда установленному кем-то свыше распорядку. Он – личность! А они – никто! Вот и вся философия такого мудреца. Честно говоря, мне не хотелось Сержу возражать, ни сил не было, ни желания.

Вечер закончился на грустной ноте. Когда сели в такси, Катрин вдруг положила голову Сержу на плечо и сказала:

– Боже! Как я напилась!

Мне оставалось только надеяться на то, что наметившаяся между нами связь вызвана была совсем другими, более важными причинами.

Глава 24. Первое свидание

Весь следующий день меня мучили сомнения – правильно ли делаю, и нужен ли мне сейчас этот роман? Первоначально близкое знакомство с ней не входило в мои планы, и вдруг, чуть ли не вопреки желанию, стал понимать, что без Катрин я не могу. Примерно так бывает, когда намереваешься сменить квартиру. Вроде бы она куда просторнее, это элитный, весьма благоустроенный район, да и соседи – приятные в общении, солидные, образованные люди, не нынешним чета. А стоит представить, что не будет любимой скамейки у пруда, что майским вечером не услышу трели соловья, и ветер не станет наполнять комнату ароматом свежей, только-только распустившейся листвы… Стоит всё это себе представить, и мне становится невыносимо грустно, как будто я оставляю здесь часть своей души. Кто-то может сказать, что всё сводится к привычке. Но что поделать, если я к Катрин уже привык?

Чтобы отвлечься от этих мыслей, я снова отправился в музей Стендаля. Снова копался в рукописях, донимал расспросами хранителя коллекции, однако мысли мои были о другом. Я всё никак не мог поверить в то, что случилось в ресторане, даже опасение возникло – а что если опять? Опять видения наяву, опять вроде бы я, а может быть, не я? Как мне понять, сидел ли вчера рядом с нею за столом, и не было ли это наваждением, галлюцинацией? Есть только один человек, который может мне всё это разъяснить.

Близился вечер, и вот я снова у знакомого подъезда. Надо было передать Сержу новости, которые сообщили из Москвы. Дверь открыла Катрин:

– Входите.

Мне показалось, что ей не по себе, словно бы и не было вчерашнего весёлого застолья, и даже мои заверения в том, что очень скоро всё благополучно разрешится – теперь они никому вроде бы в этом доме не нужны. Да что случилось-то? И куда запропастился Серж?

– У него какая-то очень важная встреча с коллегами то ли из Штатов, то ли из Израиля. Предупредил, что будет за полночь.

– А я хотел его порадовать…

– Что ж, можете рассказать об этом мне.

Сказано это было безразличным тоном и более того, слишком уж пренебрежительно к тому, что так взбудоражило эту семью два дня назад. Я даже усомнился, туда ли я попал. Ну не могло же за одну ночь всё настолько измениться!

– Да, в общем-то, всё идёт, как надо? Завтра адвокат готов связаться с Сержем, он и расскажет обо всём. А моя миссия на этом, видимо, закончена…

Я продолжал о чём-то говорить и далеко не сразу обратил внимание, что она меня не слушает. И потому её слова прозвучали неожиданно – я сразу и не понял, зачем это и о чём.

– Как странно! Если бы не вчерашний разговор, так бы и не узнала, с кем живу.

– Ну, иногда жизни не хватает, чтобы разобраться в человеке, – сказал я так, на всякий случай, не очень понимая смысла слов, которые произнесла Катрин.

– Да, да! Мой муж наивен во всём, что не касается его работы. Стоит завести речь о чём-нибудь другом, как начинает нести полнейшую ерунду. Господи, как стыдно! Ну что такое он вчера наговорил!

– Мне кажется, вы преувеличиваете…

– Прежде я старалась не замечать его чванливости, самодовольства. Я думала, что без этого талантливому человеку не обойтись, что вера в собственную исключительность добавляет ему сил.

– Да так оно и есть…

– Однако вчера я словно бы взглянула на всё это другими глазами. Я поняла, что это не средство, это сущность его мировоззрения, его веры. «Я» и только «я» – больше ничего ему не надо.

Вот только теперь стало понятно, что она меня не слушает. Что слышит лишь саму себя, что тщетно пытается разрешить лишь ей одной известную загадку, и что я должен, просто обязан ей помочь. Но как?

– Катрин, по-моему, вы неправы. Ну вспомните, как он реагировал на письмо, какое отчаяние испытал.

– В том-то и дело! Это письмо грозило разрушить его честолюбивые планы.

– Но он бы мог просто не обращать на письмо внимания. Подумаешь, откуда-то из небытия возникший брат, он же это мог проигнорировать. Россия далеко, так пусть Леонид выкручивается сам.

– Ну, всё-таки родная кровь…

– Тут надо выбирать…

– Несмотря на свой талант, на профессиональные успехи, по своей сути, Серж слабый человек, – в этих словах Катрин мне почудилось сочувствие. – И потом, вы прекрасно понимаете, что эта история могла попасть в прессу, дойти до его коллег. И тогда конец всему, вы только представьте, человек, читающий в университете курс религиозной философии, замешан в грязном деле.

– Об этом вроде бы речи нет.

– Тут достаточно одного только подозрения. Брат преступника! Это для него конец карьеры.

Мне оставалось лишь признать, что высказанные Катрин суждения вполне логичны. И при других условиях я бы не стал ей возражать. Но очень уж не хотелось выглядеть человеком, который подталкивает её к разрыву с мужем. Стоит мне согласиться с тем портретом Сержа, который она только что нарисовала, как сразу же возникнет ощущение, будто я мелкий пакостник, заезжий донжуан, мечтающий заполучить к себе в постель самую красивую женщину Гренобля. И самое главное – такая победа меня нисколько не прельщала. Дуэль достойных противников, тот самый наш вчерашний спор, который она упомянула – это ещё куда ни шло. Ну тут, втихомолку от мужа нашёптывать ей, ах, какой он нехороший… Нет, это не в моих правилах, это совсем не для меня.

Однако что-то всё же надо было делать. Ну сколько можно слушать эти причитания, жалобы на то, что жизнь не удалась, что вот не угадала с мужем? Напротив, я предпочитаю ни о чём вовсе не жалеть. У каждого своя судьба, и всё, что требуется, это воспользоваться тем шансом, который она изредка нам предоставляет.

Я взял Катрин за руку и попытался, что называется, перехватить нить рассуждений. То есть говорил вроде бы о том же, что и она, но только никак не относя сказанное к Сержу. Мне приходилось делать подобное уже не раз, и надо сказать, этот метод всегда приводил к желаемому результату. Надо лишь повернуть мысли в том направлении, которое однозначно даст понять, что всё не так скверно, как порою кажется.

И вот, пока я говорил, у меня постепенно возникло ощущение, что с этой милой женщиной когда-то мы встречались, о чём-то неторопливо разговаривали. Нет, речь не о вчерашнем застолье в ресторане. В тот раз всё было по-домашнему, такой же неяркий свет, такая же грусть в её глазах. Но говорила, в основном, она. А я, как и сейчас, пытался успокоить. Помнится, я с трудом подбирал тогда слова.

Теперь же всё было несколько иначе. За эти годы я здорово поднаторел в том, что касается красивых слов, изящных оборотов, неожиданных сравнений. Я плёл свою сеть точно так же, как будто исполнял романс, подыгрывая себе на гитаре. В немалой степени причиной моего красноречия была она – прекрасная жемчужина, которая не нуждается ни в какой оправе, загадочная фея, способная осчастливить… Но кого? Да господи, конечно же, меня!

Есть такой тип женщин, которые очень хороши для представления – на сцене, на подиуме, в модном салоне, на пляже, в кабине шикарного автомобиля. Так вот Катрин была очаровательна сама по себе. Даже если надеть на неё какие-то лохмотья, её красота незыблема, неколебима, как летний сад, как голубое небо, как чистая родниковая вода. Быть может, не самое удачное сравнение, поскольку и на небе бывают тучи, и не вечен летний сад…

И всё-таки она была из тех, кто, раз влюбившись и ощутив ответное внимание к себе, будут нежны, безропотны и удивительно покорны… Покорны вплоть до момента внезапного проз-рения – ах, как я была глупа! Или – какая же я дура! Но жизнь уже частично прожита, и верить в то, что при каждой неудаче всё можно начинать сызнова – это ещё более наивно, чем постоянно демонстрировать девичью влюблённость.

Мне захотелось защитить её, я уже не силах был смотреть в эти печальные глаза. Я обнял её. Я её целовал… Я сжал ладонью её грудь…