Превратности судьбы

– Одобряю! – это сказал некто с двухдневной щетиной на лице и тщательно выскобленным черепом. – Писатель должен писать, а не протирать штаны на заседаниях.

– А как же я? – обиделся курчавый.

– Ты, Жора, всего лишь журналист. Журналистом до гробовой доски ты и останешься, сколько бы томов не написал. И давай не будем пиариться среди своих, – это было сказано тоном, не допускавшим возражений. – Так мы на чём остановились? – и, повернувшись ко мне: – Влад, вы присоединяйтесь, вот вам вилка и стакан. А там, может, что подскажете чадам неразумным.

– Это вряд ли. Я в ваших делах плохо разбираюсь. Так что, если позволите, посижу пока, послушаю.

– Ну и ладно? Я никого не представляю, вы наверняка всех знаете.

Если бы так… Судя по всему, Раис это поняла и вот шепчет мне на ухо:

– Что, даже бывшего министра не узнаёшь?

Я присмотрелся повнимательнее. Да, вроде бы он, только лицом слегка увял и взгляд уже не тот, потухший. Вот ведь как потеря министерского кресла на человека повлияла, сразу его и не признать. А мне говорили, что все они удобно устаиваются в бизнесе. Видимо, не всё определяют деньги.

– Ему-то что здесь надо? – шепчу в ответ.

– Того же, что и нам.

Тем временем, пока Раис представляла мне сидящих за столом, продолжался спор. К слову, большинство имён участников дискуссии я не запомнил, да и суть спора не сразу уловил – когда почти все одновременно говорят, да ещё Раис словно присосалась к уху, в этой мешанине поначалу трудно было отыскать хотя бы что-то внятное.

– Он тоже обещал, что уйдёт из политики, но почему-то они всегда снова возвращаются.

– А что тут удивительного? Вот мы, артисты, всегда врём. Профессия у нас такая. Тоже примерно и в политике.

– Вот и хотелось бы понять, где врать допустимо, а где лучше этого не делать. Все остальные вопросы вообще не вопросы, а просто так…

Мне припомнились те давние годы, когда мы в своей компании тоже рассуждали о политике, пытались найти решения глобальных мировых проблем. Правда, у нас всё было как-то более связно, что ли, хотя знаний явно не хватало, поэтому и суждения были достаточно поверхностны. Возможно, сейчас как раз обилие информации мешает – не каждому по силам разобраться. Чаще бывает так, что выбирают только то, что подтверждает некую отдельно взятую идею, а остальное игнорируют. Ну как бы этого и не было.

– Ври, не ври, тебе это не поможет, – вдруг раздалось за моей спиной.

Мы потеснились, и за стол присел ещё один человек, моложе остальных, естественно, за исключением Раис, но чувствовалось, что он в этой компании играет не последнюю роль. Взгляд у него был откровенно презрительный и наглый. Он словно бы готов высмеять любого, если посмеют возразить.

– Да ладно, Стёпа, не выступай! – попытался осадить вновь прибывшего небритый. – У нас тут интересный разговор, а ты опять со своими выпадами. Если нечего сказать, так и помалкивай.

– А у меня вопрос как раз по повестке дня, – возразил Степан. – Мне вот хотелось бы узнать, кого выбирать-то будем? То есть захочет ли наш электорат голосовать за кандидата, которого мы ему предложим?

– Да, да! Выборы – это очень важно. Прежде всего это вопрос личного доверия, – поддакнул вновь пришедшему отставленный министр.

– Но позвольте, господа! – возразил курчавый. – Если речь идёт о доверии, о вере, тут обнаруживаются все признаки религии. Вместо икон – портреты обожаемых вождей. Вместо хоругвей – флаги, транспаранты.

– Вот именно! А крестный ход заменим демонстрацией трудящихся по великим праздникам, – подсказал ему артист.

– И всё-таки разница тут есть, – вмешался тот, что с бритым черепом. – Церковных иерархов народ не выбирает. Их назначает папа, а самого его – Поместный Собор, причём пожизненно, что немаловажно.

– Нет, так дело не пойдёт! Так, знаете, до чего договоримся? – обиделся экс-министр.

– И до чего же?

– А потому что возникает вопрос: причём тут демократия? Если большинство свой выбор будет основывать на вере, то я даже не знаю, как это назвать…

– Верно! Считается, что только три процента населения разбирается в политике, а остальные… – внесла свою лепту в разговор Раис.

– Так пусть эти три процента тогда и выбирают.

– Я бы не прочь. Только кто позволит? Что скажет Европа, не говоря уже о Соединённых Штатах?

– Да суки все! Всё ложь, обман! За всё заплачено – по сотне за пикет и по полста за присутствие на митинге, – эту фразу произнёс Степан.

Неужто правда? Признаться, я такого никак не ожидал. Да если бы при советской власти за участие в первомайской демонстрации давали хотя бы три рубля, я думаю, шествие продолжалось бы как минимум до вечера. Впрочем, тогда маршировали не за деньги, а за страх, либо же в расчёте на кое-какие привилегии. И всё же, чтобы столь откровенно обо всём сказать, недостаточно одной только отваги. Я это откровение понял так, будто Степану всё до жути надоело – и эти пустые разговоры, и предвыборная суета, и бесконечный агитпроп, и споры о том, какой же должна быть истинная демократия. Мне показалось, что окажись где-то здесь поблизости броневик, или хотя бы памятник, в крайнем случае, фонтан, он бы забрался на него, и стал бы призывать… Кстати, тут на площади, как и положено, есть статуя – это Тимирязев. Однако я так и не решился подсказать, поскольку мою мысль перебил всё тот же, с бритым черепом:

– Стёпа! Ты, давай, закусывай! Явился сюда позже всех, к тому же основательно поддатый. Короче, попридержи язык.

– А что такого? Да все про это знают, но не каждому дают. Это как минет – всем хочется, только жена не позволяет.

Раис захихикала.

– Ну вот, сначала про вождей, теперь договорились и до баб.

– В жизни всё взаимосвязано. Даже вождям ничто человеческое не чуждо, – сделав умное лицо, изрёк курчавый.

– Ну, ты и сказал!

– Давайте лучше поговорим о чём-то более актуальном.

– Дайте мне слово. Сейчас вот очень умные слова звучали… – вновь возник артист.

– Ой, насмешил…

– Я про то, что в жизни всё завязано. Так вот, довольно настойчивый был слух, что Леонида нашего подставили,

– Да кто бы сомневался! Ну и что с того?

Я насторожился. Кажется, вечер будет не столь бездарным, как я предположил вначале. Если продолжат эту тему, может быть удастся кое-что полезное узнать. Сам я ничего о Леониде спрашивать не стал, поскольку пришлось бы объяснять свой интерес, что было явно преждевременно. В общем, понадеялся, что всё продолжится само собой. Увы, мне пока что не везло.

– Господа, давайте не будем отвлекаться, – вмешался бывший министр, видимо, обидевшись на остальных за то, что не уделяют ему должного внимания. – Так всё же, чем грозят нам эти выборы? Кто победит? Надо бы на всякий случай нам подстраховаться…

– То есть? Соломки подстелить?

– Ну, что-то вроде этого. Если наш кандидат провалится, что будем делать?

– Этого допустить нельзя, хотя в этом направлении процесс и развивается, – мрачно констатировал курчавый.

– Ты как обычно слишком уж сгущаешь краски.

– Да ведь такое сколько раз уже бывало! – поддержал курчавого артист.

– И что ты предлагаешь?