Телохранитель

Потом оттуда вышел здоровенный детина с сержантскими лычками на погонах. И тут ситуация для Ховрина изменилась самым волшебным образом. Сержант немного расспросил Ховрина, затем сказал напарнику:

– Свой парень, правильный. Отпускай его!

Полицейский, задержавший Ховрина, еще сказал:

– А меня тоже должны были во Псков отправить, но флюрография куда-то из личного дела потерялась, поэтому, пока я сделал новую, ребята из команды уже уехали. И служил я в Печорах – в космических войсках.

– Это судьба у тебя такая! – трубой прогудел сержант. – Не десантник ты по жизни! Есть в тебе какая-то гнильца.

Напарник его только хохотнул, совсем не обидевшись.

Еще через минуту Ховрин уже сбегал вниз по эскалатору. Еле и успел на последний поезд.

Ховрин считал, что отделался легким испугом. На слуху была совсем недавняя история с Сашей Куликовым – бывшим одноклассником, а ныне студентом первого курса Политеха. Его в субботу в шесть утра на Садовой задержал полицейский патруль. Оттуда парня отвезли прямиком в шестое отделение, там избили, причем профессионально – без следов.

Он по глупости стал качать права, попросил представиться и все такое. Ему неожиданно ударили торцом ладони в челюсть так, что он тут же оказался на полу без сознания. Когда очнулся, сказали:

– Если не подпишешь показания, мы у тебя в сумке найдем пакетик с героином и тогда ты сядешь на восемь лет!

Вдобавок еще врезали по почкам. И снова никаких следов.

Потом составили протокол и собирались отправить Сашу в суд, чтобы посадить на трое или даже пятнадцать суток. Повезло, что у кого-то из задержанных нашелся телефон, удалось дозвониться до родителей, а тем до их знакомого Александра Петровича – полковника МЧС, тот в свою очередь связался с кем-то из своих знакомых в полиции и через час Сашу выпустили.

– Может, ты выступал не по делу, сопротивлялся? – спрашивали ошеломленного Сашу.

– В том-то и дело, что я ничего не делал! Меня взяли и почти осудили ни за что. То есть, получается, любого человека могут посадить ни за что.

Взяли просто для плана – конец смены. Такое было предположение.

Обратились в травмпункт. Врач, осмотревший Сашу, пожал плечами:

– Ничего не видно. Конечно, можно сделать УЗИ, сдать анализ мочи. Вдруг обнаружится кровь.

– Я даже лиц их не помню! – сокрушался Саша. Он был буквально раздавлен происшедшим. – Я теперь понял, как всех сажали ни за что, типа «шпион неустановленного государства». Потому что подпишешь все – лишь бы не били…

Юрик тогда сказал по этому поводу:

– Слыхал я такие истории. Однажды надо было одного парня посадить. Подсунули ему в карман героин и пиздец, докажи, что ты не слон! У меня один знакомый, когда в клубы ходил, все карманы зашивал наглухо. Ему как-то пытались порошок всунуть, но не получилось. Посмеялись и отпустили. По сути, хотели бабок стрясти за испуг. А могут и водки влить и кокс в нос вдуть, и в вену герыча всадить – и ничего не докажешь. Главное, чтобы никому не интересно было иметь с тобой дело, потому что с тебя нечего взять…

И еще на памяти был такой странный тип – старший брат Димы Гаврилова – Иван, что ли? Дима однажды рассказывал, как брата посадили. Со слов брата, сначала его чем-то пытались отравить. Пил он с какими-то мужиками. От одного стакана водки его рвало чем-то зеленым, а потом на улице тогда еще милиционеры сунули ему в карман пакетик с таблетками и отвезли в отдел. Там отвели в туалет, воткнули в рот воронку, через которую заливают в баки бензин, и влили туда какую-то жидкость, после чего он отключился. Ему дали четыре с половиной года за наркотики. Осенью только освободился, показался ненадолго, а потом куда-то пропал.

Юрик потом рассказывал:

– Он приходил к Димке, прикатил велосипед починить. И больше его не видели. Наверно что-то случилось. Велосипед так и остался в гараже.

В субботу Катя захотела сходить в Эрмитаж на новую выставку и немного прогуляться по центру города. Ховрину назначено было ждать у дома в одиннадцать. Он прибыл без десяти, поболтался по двору, покачался на детской качели. И тут вышла Катя, одетая для похода в музей по-праздничному, с подкрашенными губами и глазами. Она была не просто красотка – она была абсолютная красавица, как Белоснежка. «Не зря на Востоке женщины закрывают лицо – чтобы не было искушения. Красота – страшная сила, так оно и есть!» Она, кажется, сама не представляла своего влияния на окружающих. Тут же за нее Ховрин стал бояться. Она должна жить в месте, где всегда тепло, в хорошем большом охраняемом доме, ездить на дорогих машинах. Видеть ее на улице Сикейроса было просто ненормально. Она выделялась здесь как белый человек в глухой африканской деревне. Возможно, в Канне она бы выглядела вполне гармонично. В мире такие девушки просто так по улице не ходят. И тут оказалось, что постепенно он ее как-то даже будто полюбил. Когда она вышла из подъезда и пошла, улыбаясь, с мятушимися ветром волосами к нему, Ховрина обожгло, будто ткнули электрошокером в живот. Ховрин был удивлен и слегка потрясен этим новым чувством, но вдруг ощутил абсолютное счастье и был готов идти с ней куда угодно.

Подошла, кивнула:

– Привет!

Ждала реакции. Увидела отвалившуюся челюсть и изумление на ховринском лице. Хотя, сглотнув, только и буркнул:

– Привет! Круто выглядишь.

Пошли к метро пешком. Постепенно удивление рассеялось, комок в груди, наконец, сглотнулся.

А весна между тем набирала силу. Снег превращался в грязь, ручьями стекал с газонов вместе с собачим дерьмом на тротуары. За ночь подмерзало: лужи хрустели под ногами. По краю дороги тянулись черные наледи с вмерзшими окурками. И тут шла Катя. Нежное, прекрасное и беззащитное существо, словно из какого-то глянцевого заграничного журнала, вдруг оказалось в этом довольно опасном мире. Для гармонии весь задний фон пришлось бы стирать фотошопом и подбирать что-нибудь соответствующее – пальмы, море, дворцы…

Все, конечно, на Катю пялились. Красота есть красота.

– Ты б предупредила, я бы тоже поприличней оделся, блин, – буркнул Ховрин.

– Ладно тебе… Сойдет.

В Эрмитаже выставляли какого-то современного голландского или датского художника, который оказался мастером на все руки: не только рисовал, ваял, но даже рыцарские латы делал. Что-то было ужасно, но что-то и здорово. И все это было развешано вперемешку со старыми картинами – для контраста. Катя в целом была в восторге. И Ховрин остался очень доволен: впервые увидел Рембранта. «Вот это, блин, художник!»

Вечером того же дня около девяти вечера шли с Викой в клуб. Ховрин буквально на минуту отошел купить бутылку воды. Тут же какой-то чувак прицепился к Вике, что-то спросил у нее, та ответила ему излишне резко, типа «отвали, придурок». Когда вернулся Ховрин, между ей и этим парнем шла перепалка на грани драки, пришлось чувака резко оттолкнуть.

Чувак этот, впрочем, оказался подготовленным бойцом – явно где-то занимался. Он нападал очень активно – как шквал, бил руками и ногами, даже «вертушку» провел грамотно, но промахнулся. Отбиваясь, Ховрин вскользь попал ему кулаком в лицо, а потом достал ногой куда-то по животу. Чувак, скорчившись, упал на грязный тротуар и, по крайней мере, в пределах двух последующих минут, пока Ховрин с Викой еще находились тут, не поднимался и даже не двигался.

Второй, его товарищ, был не столь быстр. Ховрин прошелся по нему серией ударов. Один из них явно попал, но несильно, поскольку парень рухнул на дорогу, но тут же и вскочил, как кукла-неваляшка. Однако его стало бросать и шатать из стороны в сторону, как пьяного. Он еле удерживал равновесие, ноги его заплетались, глаза вращались в орбитах, как будто он был какой-то механизм. Потом он как-то загрустил и сел на дорогу, затем мягко повалился набок. Поздняя реакция. Так и оставили их обоих лежать. Прохожие смотрели на это с полным безразличием.

Домой вернулись уже около часа ночи. Вика захныкала: «Хочу есть!», заказали по телефону пиццу. Когда ее привезли, было уже начало второго, пока поели, легли, позанимались сексом, Вике уже и вставать на работу: она в этот выходной работала. Вика ушла, а Ховрин остался досыпать. Вставая, голой ногой наступил на холодный липкий презерватив. Выругался.

Было воскресенье. Делать было нечего. Вечером приехал Юрик Васильев. Понятно, с бутылкой дешевого и мерзкого виски «Белая лошадь».

– Чего нового? – спросил у него Ховрин.

– Леха Снегирев вчера заходил. У него теперь новая подруга. Ничего себе такая! И оказалось, что у этой подруги родной дядя – вор в законе. Они тут недавно вечером шли с ней домой на "Пионерской" и к ним привязалась компания – человек пять гопоты. Леха, деваться некуда, уже приготовился к драке и получению хороших пиздюлей. И представляешь, подруга ему говорит совершенно спокойно: "Леха, не ссы!", подходит к этим гопникам, что-то им говорит, и те тут же с извинениями сваливают. Говорит, она с детства по зонам передачи возила – сначала с матерью, а потом уже сама – дяде и брату. Лехе она нравится. Я же считаю, что от таких баб надо держаться подальше. Уголовные люди опасные, живут по своим законам, по приказу пахана зарежут без колебаний. Им человека убить или покалечить, что палец обоссать: трубой или молотком дадут по балде, а молоток – в речку, и концов нету. Или руки-ноги сломают. Леха сам слышал, как она сказала кому-то по телефону: мол, разрешаю сломать ноги, – это про мужа ее сестры, те, впрочем, ответили, что подождут лично ее приезда: все-таки человек из семьи, пусть и просрал деньги и накосячил. В таких ситуациях обычный человек совершенно беззащитен.

И еще Леха рассказал: некий тип шантажировал одну дагестанскую разведеную женщину снимками ее изнасилования, снятыми им на мобильный телефон, и угрожал послать фотки ее братьям. Там у них существует жестокое правило, по которому жену можно вернуть родителям, а повторно замуж она может выйти лишь за вдовца или разведенного мужчину. Любые внебрачные контакты у них запрещены. По местным законам братья должны были бы сначала убить ее и только потом уже идти убивать насильника. Шантажист на это и рассчитывал, был уверен, что она никому не расскажет, чтобы не опозориться и сохранить себе жизнь. Цель же шантажа состояла в том, чтобы она приходила к нему сама два раза в неделю для секса. Она через кого-то пожаловалась этой самой Лехиной подруге, та позвонила своему дяде-вору. Дядя знал по воркутинской зоне одних людей из Махачкалы. Там они и поймали этого типа-шантажиста. Короче, нашли гада потом с пробитой башкой и сломанными ребрами. Сейчас находится в коме, а телефон его передали той девушке и, кстати, никаких там фотографий не обнаружилось.

Ховрин только пожал плечами:

– Это только женская версия. Вполне все могло быть совсем и не так. Скорее всего, они трахнулись по случаю без всякого принуждения, а потом он отказался на ней жениться или не захотел больше с ней встречаться, а она обиделась и решила ему отомстить. Жила с родителями, а мужика хотела, и особенно, если уже раньше была замужем, а значит, имела к этому делу вкус. И с твоим Лехой точно так же может быть. Сейчас подруга заставит его на себе жениться, и будет он всю жизнь у нее под каблуком, и попробуй-ка уйди или измени ей. Тут же позвонит дядьке: «Дядечка, меня муж обижает, отрежь-ка ему яйца!», и Лехе – пиздец! Дядя со товарищи его тут же и разделают на фарш…

– Все может быть, – согласился Юрик. – А потому что нефиг изменять…

И все равно Юрику эта девушка понравилась сама по себе:

– Классная телка, жестокая, беспощадная, – восхищался он, – вот бы ее трахнуть!

Все одноклассники после окончания школы как-то сразу рассеялись по всему городу, а кто-то и дальше. Юрик теперь жил в Купчино, которое обычно называл Гопчино, что вполне соответствовало реальному положению дел. У них там всегда что-то происходило: кого-то грабили, били, а водители в обычном порядке проезжали поздним вечером на красный свет, ночью там снимали номера с машин и потом требовали выкуп.

– У меня вчера соляру слили из бака в вашей доблестной Купчаге – давно такого не бывало! Пробку бензобака выломали, сволочи! – бесился недавно один мужик в спортзале, рискнувший там переночевать у подруги.

– Гопчино есть Гопчино – не расслабляйся! – хохотнул его купчинский приятель.